Об авторе | Алексей Валентинович Улюкаев
родился в 1956 году в Москве. Государственный и политический
деятель, министр экономического развития Российской Федерации. Окончил
экономический факультет МГУ (1979). Доктор экономических наук, профессор,
доктор экономики Университета Гренобля (Франция). Автор шести монографий и
более ста научных и публицистических статей. Первые публикации стихов — в
журнале «Студенческий меридиан» за 1978 год. В 2002 году его ранние стихи были
собраны в книге «Огонь и отсвет». В 2012 году вышла новая книга стихов «Чужое
побережье» (издательство «Время», Москва); в 2013 — книга стихов «Авитаминоз»
(издательство «Время»). В журнале «Знамя» печатается четвертый раз, предыдущие
публикации: «Я из вселенной Гуттенберга» (№ 10, 2011); «Семь стихотворений» (№
4, 2012), «Площадной гранит» (№ 3, 2013).
* * *
Безударная
жизнь,
Не гласная, на всё согласная,
Отзовись.
Назовись не романсом, так баснею,
Только длись.
Привечай хотя
б в примечаниях,
Вбей в строку,
Возмести безглагольность отчаяния
Дураку.
Препинаньями,
заиканьями,
Немотой
Отмоли белковость создания
За чертой,
Куда канешь без до свидания...
* * *
Не торопись,
стрелок небесный,
Дай вползатяжки докурить,
Дай дописать письмо невесте,
Дай поцыганить до зари.
Не торопись:
забудут роспись
Бюджетную, как тот цветок,
Что, цветом повторяя оспу,
Зарёю украшал восток.
Уйдём,
томиться не заставим,
В заставах сохнут погранцы,
Грохочут медленно составы,
Конфуций смотрит на Янцзы,
И ждёт, и
медленно, но верно
Века приносят из волны
Обломки звёзд, обрывки терний,
Остатки помыслов дурных.
* * *
Мозги
прочищая, смотрю на восток,
Над морем заря валтасарова:
Измерят, исчислят, возьмут на зубок
Полушкою в день базарный.
И
хлористо-йодный сбирая бакшиш
(За каждой волной по приварку)
Дыханьем в зобу — и ты дышишь и дышь...
Монета ли это иль марка,
На коей
приспичило сковороду
Вклеймить почему-то создателю?
Но то и написано нам на роду —
Попробуй читать повнимательней:
Силициум,
купрум и натрий, и хлор —
Сию замутили алхимию.
...И боги об этом ведут разговор,
Слова пропуская плохие.
* * *
Когда
втемяшется найти
Пускай не смысл, хотя б полсмысла,
Тебя запишут в машинисты
На линиях желдорпути.
По ним
промчатся поезда,
Сортиры рельсы не запачкают.
И откочуют города,
И время утечёт меж пальчиков.
И неказистый
сей Транссиб
Покажется дорогой млечною
К созвездиям хлебов и рыб
И прочих знаков человеческих.
* * *
В последнем
акте крикнут: браво!
Отгонорарят чистоганом,
Зачтут за явку. По уставу
Проводят поздно или рано.
А сцена —
Рим, турусы катят,
Актёры изошли соплями;
И занавес падёт некстати
Над нашей Родиной и нами.
* * *
С какого бы
берега ветер ни дул,
Челны раскидает по кругу
На край Ойкумены, где времени гул
И меридианные дуги.
С какого бы
ветра ни падал на брег,
Темна — ой, кума! — Ойкумена:
Садится в челнок молодой человек,
А старого тащат со сцены.
Сдаётся в
утиль исторический хлам,
Культура ли, макулатура,
И юные девы не лыбятся нам,
Послушные злостной натуре.
...За этот
рассказ надавали бы мне
Сестерциев наши сестрицы.
Но денежки — ёк, только вой при луне
По всем закоулкам столицы.
* * *
Наследуем
привычку не исследовать
Причины-следствия — гори оно огнём! —
Соизмеряя с мудростью прадедовой
Всю эту жизнь. Да мудрость и клянём,
Что, словно медный всадник, нас преследует,
Что, словно
змий, нам яблоко сулит.
И, сухофруктом запоздало ставшее,
Оно воскормит червяков обид.
О нас споткнутся будущие павшие,
Перешагнут, отбросив ложный стыд,
И в свой
черёд нам тоже унаследуют:
Привычки, лычки, литерный мешок.
Но не прочтут и буквы до обеда,
И не узрят, что это хорошо.
* * *
Новокаин
или старый Каин? —
Боли не будет. Забудь.
Крутится от Москвы до окраин
Твердь: верть, круть.
Вертятся по углам
вертухаи:
Big brother watches you.
Из искр возгорается — и затухает
Пламя бескрайней ночью.
От иерархов —
декрет августейший,
Но августу не бывать.
Вечный февраль, века хищные вещи —
Век високосный, знать.
* * *
Мне 33, 44,
55 —
Цифирь легко на прошлое бросаю.
Но главное — мне видится опять
Земля большая, океаны с краю
На глобусе, и
мы опять плывём,
И даже временами доплываем.
Жизнь такова, какой её зовём.
Смерть такова, какой её не знаем.
* * *
Дай,
крокодил, на счастье нам свой хвост —
Таких хвостов мы не видали сроду!
Давай купаться вплоть до первых звёзд,
Тем более — хорошая погода.
Мы с ним
переплываем быстрый Нил,
Хоть ил по пояс, но плывём по рекам,
Которые ребёнок поместил
В обыденном жилище человека.
И не пугает
зверь нас плагиат,
Мы с дочкою и не таких видали!
И звёзды ярче прежнего горят
Над этой мирозданья частью малой.
* * *
Года растут
не зря. И, оставляя знак,
Они дают плоды — и зримо, и незримо.
И ничего, что на коре морщины.
Но семена! Но новый молодняк!
Которым
будешь в возрасте храним
Получше гиппократовых примочек.
(Такая дурь мозги корежит ночью,
Что забываешь выпить аспирин).
И в ушки
нежные напраслину шепча,
Как уверенье в собственном бессмертьи,
Ты забываешь, как уроки дети,
Про вызвать вовремя врача.
* * *
Forever,
fore... Пораскинь-ка мозгой,
Зачем нам встречаться над быстрой рекой,
Под веткой июньского сада,
Где звёзд полновесный висит урожай,
Зачем переулком навстречу бежать
И спотыкаться, и падать,
Коль знак
бесконечности в небе висит?
И знак этот иже еси в небеси
Проставит отметку в бумажке,
И ты с этим паспортом как с паспарту
Вглядись в неизменную весточку ту
И впредь не вздыхай уж так тяжко.
Forever,
forever... Мозгой пораскинь,
Куда нам деваться от вечной тоски,
Как космос советский, громадной?
Поэтому щиплет страну, как струну,
Поэтому воет поэт на луну,
Что так и зависла над садом.
* * *
На Чёрной
речке мрамор гулкий,
Там эхом всякий пушкинист
Зовёт несчастных на прогулки
Покуда кровь графлёный лист
Ещё не
полностью потратил.
Ещё не полночь. Как глухой,
Уходит бедный мой приятель
Мозги раскинуть над Невой.
Направо
бросит — сказку скажет,
Налево — попросту соврет,
А в центре, то есть в «Эрмитаже»,
Токует пушкинский народ.
Толкуют
мёртвому припарки —
Припарят так, помилуй бог!
...Сюртук на нём немаркий,
Лишь странно красен бок.
* * *
Мореход
никогда не вернётся сюда,
Дымоход не прочищен веками,
Не всплывают с балтийского дна города,
Что свободы как влаги алкали,
Что хотели
под Адмиралтейской иглой
Учинить не Сибирь, но Европу,
А потом укрывались вневременной мглой.
До потопа ли, после потопа?
Мореход
никогда не вернётся сюда,
Опустилась на дно Атлантида,
И волна не устанет противно рыдать
То ль всерьёз, то ли только для вида.
* * *
Это всё, на
что Темза способна по части...
И Волга, сказать по чести,
Той же играет краплёной мастью
С Темзой вместе.
Эта речонка
ответит делом:
Фунтом изюм измерив,
Манит изгнанников дуврским мелом,
Тех, кто любовь и веру
Тащит по
свету в заплечных сумках,
Волгу уносит во фляжке,
Ищет Европу ль известной Дунькой,
Ценностей ли настоящих?
Тут не
дотумкаешь, как ни тумкай,
Ищешь, да не обрящешь.
* * *
Вот Африка,
натура первозданная.
Америка — уже полу-циви-
Лизация. Европа богоданная
Дала нам всё, но Шпенглером — увы! —
Осуждена.
Обжалован не может
Быть приговор — там запятую ставь,
Где жребий брошен. Рубикон ничтожен,
Но чрез него ни вскачь уже, ни вплавь.
Закат. Но,
может быть, над рощей
Алеет мандариновой Восток?
И хань, и ханы на судьбу не ропщут,
Но воздымают изобилья рог?
Вотще!
Меркатор завещал нам карту,
Где расстоянья только лишь для вида.
И финиш будет, хоть откуда старт был,
В спокойной и счастливой Атлантиде.
* * *
Империи да и
эпохи
Не знают хорошо и плохо,
Не ждут смывающих дождей,
Но колос льют, пока мы живы,
Не ржавы тайные пружины,
Не лживы истины вождей.
Но горе всем
великим странам
И поношенье племенам,
Воспитанным под барабаном,
А имущим не
смерть, но срам.
И если правды ни полграна,
Как в жадно выпитом стакане
Похмельной дозы по утрам, —
То горе нам.
