Об авторе | Владимир Рецептер — постоянный автор нашего журнала (предыдущая
публикация в «Знамени» № 2 за 2010 год). Эти стихотворения — из готовящейся к
печати книги «День, продлевающий дни».
*
* *
О. Б.
Мы не заметили, как стали стариками,
с чужими лицами, тяжёлыми ногами,
сердцами горькими, в которые хирург
вторгался планово, как новый драматург,
судьбе готовящий иное продолженье.
А мы, покорные подробностям вторженья,
в ещё неведомую погружались роль,
благодаря спасительную боль…
Мы не заметили, как мудро поглупели,
меняя прежние, отчаянные цели, —
шум, празднословие, неверность и успех,
на цели вечные и высшие для всех.
Мой друг застенчивый, в лучах последней славы
ты помнишь прежнее, и знаешь, где лукавый
тебя испытывал, и смотришь на порог
просторной вечности, где истина и Бог…
* * *
А. Г.
Не хватит сестрам подорожника,
а дарований — докторам,
и город отпевать художника
в Конюшенный сойдётся храм.
Войду и я, знакомый исстари,
ко гробу принести цветы,
сказать «прости». Хотя бы издали,
мы были всё-таки на «ты».
И вновь пойму в смертельной близости,
при жизни давшейся другим:
вот он, не позволявший низости
всем современникам своим,
кто рано век на правду пробовать
взялся с искусством заодно,
и в оторопь бросала проповедь
его предельного кино…
Но тут с небес польётся реками
скорбей спасительный состав;
молитвенный услышав Requiem,
вернёмся к правде высших прав.
Полны прощаньем, как причастием,
на будущее станем сметь
несчастие роднить со счастием
и воскресеньем помнить смерть.
* * *
Е. Ш.
Учительница Смерть,
с ключами и сумой,
веля себя стерпеть,
вошла к тебе домой.
И оказался впрок
и отроду знаком
надомницы урок,
и вылетел стихом.
Он был неуловим,
но бился, как в сетях,
а ты, следя за ним,
витала в небесах.
Почуяв трепет крыл,
навстречу вышла мать.
Священник, что крестил,
смог исповедь принять.
Дым нёсся к облакам,
темня высокий свод,
поскольку дом и храм
горели в свой черёд.
Лишь вынесли тебя, —
Матрону в храм внесли,
блаженных возлюбя
для неба и земли.
И я, держа в горсти
сердечный перебой,
припал к мощам, — прости, —
повинной головой.
* * *
И. Р.
Нет, не мильон, а девяносто три
высоких
розы, с тайнами внутри,
еще в ночных рубашках и еще
с дорожною листвой через плечо.
Вот — красные, вот — белые и те,
в двойной желто-пурпурной красоте,
а вот — зелёно-розовый букет.
Подобных
прежде не было,
весь свет
к твоим услугам, весь аэрофлот
спешит к твоим рукам, теряя счёт;
Колумбия и Кения цветут
в твой адрес…
И по мне весёлый труд:
подрезать стебли их наискосок,
чтоб водяной жизнелюбивый ток,
приняв их в ванне, распрямил сполна
и поднялась цветочная волна.
Теперь считай,
чтоб в каждую из ваз
нечётным счётом вылился рассказ
о нашей жизни из шипов и роз,
о том, что там, где тонко, не рвалось,
и все люблю тебя, как верный пёс,
и полон дом, и полон день, — смотри
—
неровным счетом: девяносто три…
