Об авторе
| Алексей Цветков — поэт и эссеист. Лауреат Русской премии за 2011 год.
Предыдущая публикация в «Знамени» — в № 1, 2013. Живет в Нью-Йорке.
холодильник
отслезив глаза в сигаретном дыме
в том краю стократ
после всех котлет мы садились к дыне
мать с отцом и брат
за спиной фреоном бурлил саратов
из тщедушных сил
и магнитофон с польским роком братов
из-за стенки выл
но ещё услышу о чём народ мой
если весь замру
говорила мать что воды холодной
пить нельзя в жару
потому об этом весь день с утра я
что в кругу планет
больше нет на свете такого края
никакого нет
где со зноем один на один машинка
как в болотах танк
ресторан днипро сигареты шипка
желтизна фаланг
каждый день если небо придавит тонной
псу под хвост труды
каждый божий раз когда вдруг студёной
отхлебнёшь воды
юбилейное
вдоль насыпи в кустах прожектор с вышки
страна снаружи в сумерки пуста
попутчик рассовал по рангам фишки
и вдумчиво ушёл за полвиста
что стало с населением окрестным
зачем печаль на жителей скупа
здесь слишком часто с ордером арестным
их навещала заполночь судьба
вбивали в план пуды и тонны вала
и монументов свору возвели
но выживших с тех пор осталось мало
не приподнять народа от земли
когда ещё на звук стреляла стража
когда мой поезд ездил под столом
там в кунцеве где перекрёсток страха
околевал на даче костолом
на трубной чернь о милости молила
бил паралич кровоточила речь
но вся страна с тех пор его могила
нет места в грунте мёртвому прилечь
чем ночь длинней тем память в ней короче
не бог весть что в итоге за чины
мы спрятались в купе и пишем сочи
из всей истории исключены
задёрнув шторой ночь где крылья кармы
расправленные плещут над страной
я струсившему открываю карты
чтоб третьего оставить без одной
мы милостей не ждали от погоды
и трупный ветер выл над полотном
на аркалык где вышки-пешеходы
сбивались в стаю под моим окном
репортаж с титаника
мне разные глупости снятся вот вспомню одну
покуда о первой не вышибла память вторая
как будто мы сняли штаны и гуляем по дну
в букеты медуз и тропических рыб собирая
и как подобает за этой работой поём
но голос долой или слух отключили у тела
не хором выходит а каждый взахлёб о своём
о всякой херне что за долгую жизнь накипела
похоже на комикс и в нём пузырьками слова
лицо запрокинешь где строй этих литер неровен
но ластиком ловким сотрёт его рыбья братва
в сюжете где видящий сам себе бэтмен и робин
мы этот язык наяву не встречали нигде
должно быть когнат безответного пения в душе
и станем теперь в необъятной скитаться воде
без слуха и слова как встарь с пацанами на суше
по сути парнас наизнанку до сноса основ
сквозь линзу поверхности звёзд отголосок неонов
немая и мокрая вечность где все без штанов
с букетами рыб и в венках из морских анемонов
когда просыпаешься с мысленной рыбой внутри
и репу чесать плавниками пытаешься тупо
стихи это истинно те же во рту пузыри
весь воздух вода и начинка японского супа
батарея
на вершине в лишайнике замок
небосвод над донжоном свинцов
там табун человеческих самок
с соразмерным комплектом самцов
все в плену в положении глупом
и к воротам напрасен визит
серый призрак над облачным супом
словно кость вековая висит
здесь не суйся к невольным подругам
с детородным устройством своим
не под силу на ложе упругом
в этой фазе размножиться им
ни травинки у рва ни ракиты
ни оленей в лесу ни лосей
потому что природой забыты
быстрой смертью и вечностью всей
не для секса сеньора раздета
не о шустрой сопернице спор
просто ей под шнуровкой корсета
батарею меняет сеньор
пол в пыли под решётчатым светом
и пустуют от снеди столы
в табакерке с простым менуэтом
на вершине последней скалы
морская прогулка
он вышел к морю и стоял смотря
как юнги выбирали якоря
цепь исходила воем окаянным
и шкипер проворачивал штурвал
а море разливалось океаном
и было им но берег пустовал
у этих юнг проворных на борту
мелькнули когти и клыки во рту
придав ему подобие улыбки
а руки не сжимались в кулаки
он знал масштабы риска но убытки
на суше были слишком велики
в тот раз он вышел к пирсу из страны
где смыслы и слова истреблены
ни рощи на обветренных обрывах
с разгона волны в сланец или гнейс
он ничего о чайках или рыбах
не знал и это был последний рейс
в стремлении на север или юг
он пренебрёг улыбкой этих юнг
хоть вопреки просоленному ветру
и февралю его бросало в пот
он вдруг стянул картуз и поднял кверху
там поняли и вмиг спустили бот
он груде гнейса прошептал адью
и шкипер устремил свою ладью
навстречу немигающему блеску
пропасть навек в космической глуши
где всё мертво на кабельтовы в бездну
но и до небосвода ни души
* * *
гераклит лежит на пляже
как курортный идиот
он в одну и ту же даже
воду толком не войдёт
тяги нет к вину и тёлкам
чай не лодочник захар
все его прозвали тёмным
за тропический загар
в несусветных мыслях роясь
словеса сплетает в нить
проникает в самый логос
но не может объяснить
тайны звёзд и бездны ада
все постиг наперечёт
но записывать не надо
потому что всё течёт
он лежит дыша неровно
полон пламенных идей
древних греков поголовно
не считает за людей
ведь чело ему венчала
в духе истина сама
а захар кричит с причала
поудить зовёт сома
но ему отвлечься жалко
члены гением свело
на хрена ему рыбалка
раз война отец всего
вот уже на пляже тесно
он скрывается в кустах
древнегреческая песня
остывает на устах
