Об авторе | Михаил Юрьевич Иверов
родился 30 марта 1969 года в Днепропетровске. Окончил физико-технический
факультет Харьковского университета (кафедра экспериментальной ядерной физики).
Стихи публиковались в журнале «Фома» и альманахах «На холмах Грузии» (Тбилиси),
«Вечность камня и неба ночного» (Москва). Предыдущая публикация — «Знамя» № 3,
2012. Работает в агентстве по изготовлению наружной рекламы. Живет в Москве.
* * *
…И
умру я не в летней беседке
от обжорства и от жары…
В.
Набоков
Где умственное сплошь бесстыдство,
там возражать — напрасный труд,
там леность и нелюбопытство
за добродетели сойдут.
Взамен люблю обычай
древний,
китайгородскую Москву,
замоскворецкую деревню —
и варваром меж вас слыву.
Босфор люблю
малороссийский
и дальних маяков огни,
ночной Тамани берег близкий,
где, может быть, окончу дни
не при докучливой
супруге,
а в линии береговой,
да в доброй дедовской фелюге,
да при погоде грозовой…
* * *
Се есть новый Костянтин великого Рима,
иже крестився сам и люди своя крести.
Повесть
временных лет
Светает. Узором ложатся
следы
на белый, как
снег, солончак;
а степь для тебя распахнула сады,
сквозь ночь
провела от звезды до звезды,
затеплив, как свечку, очаг.
Тебе оставляю я право
твоё.
Что
сгрудилась свита твоя?
Иль вольное ей не по нраву житьё,
иль, может, в Корсуни приветить её
велел не по-княжески я?
«Довольно ли им
благородных принцесс?
Чем
варвара нам задарить?» —
«Кончается степь, начинается лес». —
«Вот разве что
вера, но, взяв Херсонес,
возможно ль её сохранить?»
И всё-таки ты
улыбаешься мне,
глаза рукавом
отерев;
летишь на арабском своём скакуне,
и яблоки падают,
будто во сне,
среди неподвижных дерев.
…Нелёгок на север
порожистый путь
с поклажей из
царских невест;
о, только обратно бы не повернуть,
в степи не
пропасть, на реке не уснуть,
храни их, Андреевский крест!
Вернутся ли в Рог
Золотой корабли
и будет ли с ними
ковчег?
Чтоб мы до последнего не обрели
плененный
палладиум Русской земли,
поставлен над ним печенег.
La stazione di Venezia
Mestre
Не
помню, полустанок ли, вокзал,
неитальянской речи отголоски,
ни платья не запомнил, ни причёски,
но все слова, казалось, разбирал.
А правда ли, возьми да и спроси я,
есть поговорка сербская одна?
И за меня продолжила она:
на небе Бог, а на земле — Россия…
* * *
Р. Р.
Защищены, но не слишком
права
у
Мнемозины.
Сквозь снегопад проступает Москва
болью
руины.
И обывателя сводят с ума
краны-трудяги,
кажется, это уже не дома,
а
саркофаги.
Срокам исполниться и временам
необходимо,
или же не были явлены нам
образы
Рима?..
Там — Капитолием гордым глядит
холм за Неглинной,
фрондой опричной своей знаменит,
спесью старинной.
Тут Авентином разбавленный Рим
смотрит
плебеем:
барин, по-вашему не говорим,
не
разумеем.
Пусть продувают сквозные ветра —
небу
открыта
площадь Соборная гробом Петра
митрополита.
Шествие на осляти
Когда воссел митрополит
постом Великим на осляти,
не сам ли царь пред ним стоит
со взором кроткого дитяти?
И вел смиренно под уздцы,
и Вербным было воскресенье,
и было царственным смиренье,
дивились гордые стрельцы.
И занялась над ним заря
и Ярым созерцала Оком
деянья Грозного царя:
согласно временам и срокам,
о Грозный царь, преткнёшься ты,
и царское прославят имя,
и в Новом Иерусалиме
воспримут русские черты!
…Но соблазнились о тебе
великомудрые потомки.
Зашлись в лукавой ворожбе
уста заморской экономки,
медоточивые уста.
И мнят поднесь земные власти
Россию разделить на части,
как ризы Господа Христа.
* * *
Отложился владетельный
князь,
не оставил наследника нам,
и дружина, меня сторонясь,
по глухим колобродит углам.
Что мне делать с его ярлыком
и куда мне направить коня,
простою ли засадным полком
до победного Судного дня?..
На оседлание
Пегаса
cтихотворцем
N
Молвой причисленный к немногим,
надеешься, в заочны дни
судить тебя судом нестрогим
уже условились они?
Ужален ежедневной мухой,
лелея нищебродский стих,
любимец черни ослоухой,
ты будешь равным среди них.
И русской музе терпеливой
всё тщишься преподать урок,
но иноходец твой ретивый
хоть горбунок, да не конёк!
Что держит вас, какие узы
вблизи от наших алтарей?
Здесь целомудренные музы
венчали подлинных царей!
И кто теперь её избранник?
В какой-нибудь из ясных дней
богов стремительный посланник,
быть может, явится пред ней.
Читать таинственные знаки
до той поры обречена,
как если бы царя Итаки
узнать надеялась жена
в толпе бродяг и побирушек,
среди развязных женихов,
их отвратительных пирушек,
их оскорбительных стихов.
* * *
Врага досужего кляня,
вдруг оживишь его химеры.
Есть дар любви и подвиг веры,
всё прочее — не для меня.
Есть благодать, и есть
закон.
Врага досужего и злого,
твоё ли образумит слово,
дай руку мне, Иларион.
Первоисточник верный
мой,
не научи меня закону,
но, как наглядную икону,
мне истину мою открой.
Ах, если б ангел
твой, скорбя,
явился мне и молвил: «Ну же,
венец творенья неуклюжий,
пойдём, есть дело для тебя».
