Михаил Ефимов

Голос и эхо: о книгах Рашита Янгирова

Российская гуманитарная наука за последнее десятилетие потеряла стольких выдающихся исследователей, что, глядя на этот некрологический список, убеждаешься: хотя разговоры о кризисе гуманитарного знания в России и небеспочвенны, но все же требуют серьезных оговорок. Ведь ушедшие и были создателями и созидателями этого знания. Если признать, что их работа была ненапрасна, то плоды их работы будут еще долго питать последующие поколения исследователей.

Однако подобный “исторический оптимизм” едва ли может уменьшить ощущение горечи утраты — в каждом индивидуальном случае невосполнимой по-человечески. Смерть Рашита Янгирова пять лет назад была и осталась трагичной не только для тех, кто знал его лично, но и для всех, кто был его благодарными читателями.

Его первая книга — оказавшаяся и единственной прижизненной — ““Рабы Немого”: Очерки исторического быта русских кинематографистов за рубежом. 1920—1930-е годы” 1 — стала результатом многолетних исследований Янгирова в области истории эмигрантского кинематографа. Ее выход был справедливо воспринят как событие первостепенной важности. Заключенная в “Рабах Немого” сумма накопленного знания и понимания — при всех их неоспоримых достоинствах — воспринималась не только и не столько как итог, но как начало. После десятков и сотен публикаций Янгиров, казалось, вступает в период своих главных книг. “Рабы Немого” в этом предполагаемом ряду были похожи на “первый том”, за которым последуют и все остальные.

Последовала безвременная смерть, не сумевшая, однако, оборвать эту линию — главных янгировских книг. Это не так уж типично. Смерти крупных российских гуманитариев вызвали поток полумемуарных эссе и публикаций эпистолярия. С уходом Янгирова продолжают выходить книги, над которыми он работал десятилетия. Это заслуга его близких и его коллег. Сегодня, когда стремительно сужается заинтересованный читательский круг даже для книг вполне живых авторов (“никто ничего не читает, все только пишут”), приложить усилия для публикации книг умершего коллеги — стоит многого.

В 2010 году (фактически — в 2011 году) вышла двухтомная “Хроника кинематографической жизни русского зарубежья”2, к изданию которой Янгиров шел двадцать лет. Янгиров печатал обширные фрагменты будущей книги в “Диаспоре”, но только по нынешнему изданию можно в полной мере оценить ее масштабы. “Хронику” трудно назвать иначе как уникальной. У нее нет аналогов, нет — кроме работ самого Янгирова — предшественников, нет альтернатив и конкурентов. В “Хронике” Янгиров абсорбировал громадный материал, в значительной мере — из русской эмигрантской, отечественной и иностранной периодики, из воспоминаний, дневников и архивов. Для стороннего наблюдателя это может показаться традиционной работой исследователя, однако у любого, кто соприкасался с периодикой русского зарубежья, проделанная Янгировым работа не может не вызвать восхищения. По сути, Янгиров оказался первым, кто свел воедино то, что для самих участников событий семидесяти-восьмидесятилетней давности едва ли этим единством обладало. Янгиров первым собрал и выстроил хронологическую последовательность сотен фактов из истории русского зарубежного кинематографа, до последнего времени либо малоизвестных, либо неизвестных вообще. Работа эта была бы под силу целой исследовательской группе, Янгиров же выполнил ее, оставаясь “независимым исследователем”.

Янгиров готовил “Хронику” к печати, но эта работа осталась им незаконченной, потому и недостатки нынешнего издания вполне объяснимы. Его хотелось бы видеть как первое, мемориальное, за которым последует как минимум второе, в котором будет такая совершенно незаменимая для подобной книги вещь, как корректный указатель упоминаемых в “Хронике” фильмов (в нынешнем издании вместо указателя есть лишь перечень фильмов в алфавитном порядке — без ссылок на страницы).

Еще одним важным изданием работ Янгирова стал сборник его статей “Другое кино”, составленный А. Рейтблатом и вышедший в издательстве “Новое литературное обозрение”3. Как отмечает составитель, “в компьютере у Янгирова сохранился план задуманной им книги” — и этому плану “Другое кино” (включая название) старается следовать. В сборник включены статьи по истории дореволюционного, советского и эмигрантского кинематографа. Значительная их часть памятна читателям по первым публикациям, но, собранные вместе, они обретают новое измерение в пространстве книги.

У текстов Янгирова есть одна особенность, которую трудно не заметить. При всей специальности и временами специфичности своих сюжетов их интересно и продуктивно читать, не будучи специалистом по истории кино. Янгиров занимался темами, которые, кажется, испытывают исследовательскую бесстрастность — Николай II и Ленин как кинозрители, кинолениниана, киноцензура (дореволюционная, к слову, не менее затейливая, чем советская), еврейский кинематограф и антисемитизм в дореволюционной России. Однако Янгирову всегда удавалось сохранять высокий уровень исследовательской рефлексии при изложении самых противоречивых сюжетов. Занимавшие его темы тесно связаны, как отмечает Рейтблат, с их социальным и социокультурным контекстом. Это позволяло Янгирову привлекать источники, наделявшие его работы аналитической перспективой, куда более широкой, чем собственно киноведческой (достаточно упомянуть хотя бы его статью о “деми-литературе” — кинолибретто начала XX в.).

Янгиров нашел счастливую пропорцию между публикатором и исследователем. Эти два начала в нем сочетались органично. Книги и статьи Янгирова живут цитатами, часто весьма пространными, но Янгиров всегда знал место цитате: она необходима, но не самодостаточна. При этом тексты Янгирова полны теми деталями, что превращают исследовательский текст еще и в увлекательное чтение. Примеров тому сотни, из выбранного наугад — “факт перемонтажа обрывков инсценированной хроники начала века, изображавшей бой буров с англичанами, [и] демонстрация этого фильма в аулах Северного Кавказа в 1918 г. под видом хроникального сюжета, изображавшего бой большевиков с казаками” (С. 131). Или — цитата из статьи П. Рысса 1913 года: “Еще мы, пожалуй, доживем до того дня, когда Священное Писание будут знать по кинематографу, когда читать Ветхий и Новый Завет будут лишь священники — по профессиональной необходимости — и любители археологии всякого рода” (С. 51) (Рысс, к счастью для себя, не дожил до того, свидетелями чего мы являемся). Блестящее же исследование о жизни Александра Дранкова читается почти как повесть раннего Эренбурга, со знаменитой интонацией сангвинического рассказчика невероятных историй. Добавим, что это именно Дранков затеял в Константинополе тараканьи бега, с общим фаворитом по имени “Люби меня, Троцкий!” (с. 119). Цитату о Розанове-кинозрителе хочется оставить для тех, кто будет читать саму книгу, а не рецензию.

По образованию историк, Янгиров был не только крупнейшим специалистом по кинематографу первой трети XX века, но и тонким исследователем русской литературы. Эта пограничная территория — между кинематографом и литературой — по праву может считаться “отъезжим полем” Янгирова. В “Другом кино” представлены две взаимосвязанные работы — “Чувство фильма” и “Парижский спор об “Иване” и о “русской слякоти””. В них Янгиров в полной мере демонстрирует свою проницательность как историк во многих измерениях — историк кино, историк литературы, социальный историк. По этим двум статьям хорошо видно, как частный сюжет Янгиров умеет поместить в контекст, обогащающий и исходный материал, и последующее обращение к типологически сходным явлениям.

Необходимо отметить и сборник памяти Рашита Янгирова4. Эта книга отражает еще одну грань жизни и деятельности Янгирова — его умение привлекать людей, находить друзей, вдохновлять коллег (Янгиров читал лекции во многих городах и странах, организовывал конференции, вел киносеминар в московском Доме русского зарубежья). Потому и сборник памяти, включивший статьи и публикации друзей и коллег, получился не только обычным знаком памяти и признания, но и еще одним продолжением начатой Янгировым работы — многие сюжеты были начаты им либо в соавторстве, либо в разговорах с коллегами, а закончены уже без него.

Автор “Рабов Немого” дал им голоса, причем количество этих индивидуальных голосов и велико, и разнообразно. Янгиров “населил” историю российского кинематографа начала XX века с удивительной плотностью. В этом многоголосии отчетливо слышен и голос самого Янгирова, блестящего и многостороннего ученого. Это голос, вызывающий долгое эхо.

Михаил Ефимов