Два рассказа

Глеб Иванович разглядывал малосольную семгу. И чем дальше ее разглядывал. Тем больше понимал. Что не семга это. А жизнь его. Упакованная в яркую обертку. И недоступная ему вовсе. И. Обалдев от дум таких. И себя. Отраженного в пластике. С беловатыми прожилками. В розоватой мякоти. Пошел в хлебный отдел. А там. Посчитав. Мелочь в кармане. Прикинув. Хватит. Купил длинный батон. Вышел на улицу и принялся есть его, иногда подставляя рот дождю, чтобы смочить горло.

“А вставайте-ка вы ко мне под зонт”, — сказал ему подошедший мужчина. Глеб Иванович не удивился. Приняв как должное. Мелочь в кармане, годы ушедшие и приходящие, и самого себя идущего или стоящего. И встал под зонт. Где сухо, но высовываться глотать дождь неудобно. Одно пришло, другое ушло, изменилось, осталось прежним и разницы не внеся никакой. “Я видел, как вы разглядывали малосольную семгу”, — сказал мужчина. Глеб Иванович промолчал. Не видя смысла отрицать, да и соглашаться не видя. “Есть интересное предложение”, — продолжил мужчина. “В жизни много интересных предложений”, — подумал Глеб Иванович. А вечер дышал прохладой. И все равно ему недолго осталось. И хотел сказать третье, что пришло на ум. Но не сказал ничего.

Мужчина с зонтом покрутил зонтом. И капельки попадали с бешеной карусели для них.

— Я частный детектив. Одна моя клиентка хочет украсть кларнет.

Глеб Иванович слушал. Наверное, хорошо украсть кларнет. Или не украсть хорошо.

— Она поручила мне найти человека с кларнетом, чтобы украсть у него кларнет.

У Глеба Ивановича не было кларнета.

— Причем, она хочет украсть кларнет в тот момент, когда музыкант, устав играть, отложит его.

Глеб Иванович хотел было… Но снова промолчал.

— Я куплю вам кларнет, оплачу обучение одной песне, а потом она украдет его. И вы купите семгу. Например, килограммов пять.

Глеб Иванович молчал.

— Или шесть?

Глеб Иванович судорожно дернул головой. Кусок хлеба в лишенном влаги горле едва не застрял.

— Вот вы и согласились.

Сказал мужчина.

— Есть предложения, от которых нельзя отказаться.

Глеб Иванович высунулся из-под зонта и наловил ртом влаги.

— Ее зовут Клара. Но это не имеет значения. Значение имеет семга.

На взгляд Глеба Ивановича, значение не имели ни семга, ни кларнет.

Мужчина с зонтом позвонил на следующий день. И после работы Глеб Иванович целую неделю ходил на учебу. И выучил песню про сурка. А потом детектив посадил его в машину, привез на какую-то улицу, поставил у ограды и сказал:

— Играй. Она скоро появится.

Она и правда скоро появилась. На пятом сурке. На пятой монетке на картонку. Но прежде у Глеба Ивановича собралась изрядная толпа людей. Мужчин, женщин, детей. “Ах, божественно он играет, — говорили они, безумно глядя в небо, — как бы кто не спер у него кларнет”. “Безумные меломаны”, — решил Глеб Иванович. А потом появилась она. В странной шапке с помпоном. И, бешено озираясь по сторонам, начала приближаться. Глеб Иванович додудел шестого сурка и положил кларнет на картонку. Краем глаза он видел, как женщина кинулась к кларнету, схватила его и побежала. “На воре шапка горит”, — закричали меломаны и бросились было в погоню. Но по разным обстоятельствам не догнали. Женщина в длинной юбке запуталась в длинной юбке. Мужчина поскользнулся. Еще одна женщина навернулась через коробку, которая была с ней. А Клара сорвала с себя шапку и скрылась.

Глеб Иванович разглядывал малосольную семгу. И чем дальше ее разглядывал… В общем, хватало как раз на шесть килограммов. Как и было обещано. Но ему ее не хотелось. И даже не казалось, что вот она, жизнь его, упакованная в яркую обертку и недоступная ему вовсе. Доступная, но не жизнь.

“Я знал, что вас здесь застану, — сказал детектив, — не люблю, знаете ли, телефоны. По ним излучение вредное, да и планетяне не дремлют”.

Глеб Иванович молчал. Детектив задумчиво повертел в руках семгу.

— Моя клиентка… В общем…

Глеб Иванович кивнул головой, не дослушав.

Вечером он открыл дверь в ее квартиру ключом, выданным детективом, и тихо прошел в спальню. Клара спала, прижав к себе кларнет. Глеб Иванович осторожно наклонился к ней, расстегнул коралловое ожерелье и ушел. По дороге потрогал шапку. Она не горела. Ожерелье он продал, а на полученные деньги купил кларнет. Иногда он играл дома, а иногда на улице. Иногда приходила она, а иногда не приходила. Иногда крала кларнет, а иногда не крала. Но Глебу Ивановичу всегда хватало денег на другой подержанный кларнет, а когда не хватало, он просто покупал дудочку. И тогда она крала дудочку. Как-то она бросила ему на картонку ключ. И иногда он стал заходить к ней и красть кораллы. Бумажные, пластилиновые, из фольги, иногда никакие. Иногда он сидел рядом с ней и смотрел, как она спит. Иногда уходил и возвращался снова, оставляя на кухне батон и банку консервов, когда видел круги у Клары под глазами. А иногда просто сидел и держал ее за руку. И думал о ней. Крадущейся в нелепой шапке с помпоном в тот первый раз. О детективе и его словах. От некоторых предложений нельзя отказаться.

Петр Петрович стал забывать буквы. Ну, что делать, пошел он в поликлинику. Старенький врач отправил его на флюорографию и, посмотрев на снимок, порекомендовал принимать печенье алфавит. По двести грамм перед едой. Приплелся Петр Петрович на рынок, купил два кило алфавита и начал принимать. Насыплет горсть — и ап в рот, а потом суп есть или котлету. Через две недели Петр Петрович стал замечать, что он и те буквы, что помнил, стал забывать.

Ну, чего делать. Пошел он снова в поликлинику. На флюорографию снова сходил. Врач снова снимок посмотрел и стал расспрашивать, как он алфавит принимает. Петр Петрович сказал, что горстями в рот засыпает. Врач обозвал его дураком, а потом сказал, что алфавит надо принимать по одной букве, тщательно разжевывать и вспоминать слова на эту букву. Так Петр Петрович и сделал.

Пришел домой, сел он на кухне, запустил руку в пакет, вытащил одно печенье и долго на него смотрел. Смотрел, пока не распознал, что это буква “Н”. Сунул он букву в рот, начал жевать и вспоминать все на “Н”. И пришло ему в голову слово “нарвал”. “Что за нарвал?” — никак не мог сообразить Петр Петрович. “Может, кто бумаги нарвал? — думал Петр Петрович. — Так непонятно, зачем нарвал?” Через полчаса он вспомнил, что так звали морского зверя, который в книжке про капитана Немо корабли прокалывал. А еще вспомнил, что у него в детстве была эта книжка. И мечтал он стать капитаном. Да не стал. А стал оператором газовой котельной. А больше ничего ему на букву “Н” в голову не пришло.

Снова засунул Петр Петрович руку в пакет, вытащил другую букву. Поглядел и понял, что это буква “Е”. Сунул он ее в рот — и как живой предстал перед его глазами дворник Епифан. Этот Епифан вытащил Петра Петровича из колодца, когда тот упал в него. Все благодарили Епифана. Говорили, что правильно сделал. Но Петр Петрович решил, что ни фига не правильно сделал Епифан. Ну, стало больше на одного оператора газовой котельной. И чего? И выходило, что ничего. А Епифан куда-то пропал вскоре, пошел мести листья и растворился. Как будто и не было его. А может, и правда не было? Может, это ангел был? Может, и ангел, ниспосланный, чтобы было на земле на одного оператора газовой котельной больше.

От этих дурацких дум Петр Петрович окончательно расстроился и для бодрости поскорее вытащил другую букву. И, на удивление, узнал ее сразу. Была это буква “И”. И вспомнилась Петру Петровичу какая-то дама с грустными глазами. Таскались они с ней по кинотеатрам разным, по кафе, цветы он ей дарил. Вот только к чему тут буква “И”? Может, он ей ириски дарил, или они иллюстрации рассматривали? Хотя это вряд ли. Точно. Вряд ли. Звали ее, наверно, Ираида. Или Ирина. А может, она себе грудь имплантировала. Отсюда и “И”. Ничего не мог вспомнить Петр Петрович, кроме того, что эта девушка с грустными глазами предложила ему пожениться, а он… Точно. Отказался. И она сказала “имманентно”. Вот откуда буква.

Петр Петрович вытащил следующее печенье. Оно напомнило ему груди пресловутой Ираиды-Ирины, но на букву “Г” было не похоже. “З” — это буква, сообразил Петр Петрович. Что же начинается на “З”? Закусочная? Точно, закусочная. И внезапно Петр Петрович увидел их все. Грязные, чистые, с винегретами в тарелках, с бутербродами, где сыр сух, а другого и не надо. Много их было в его жизни, закусочных этих. Помнится, в одной у него утащили блин. Подошел мужик, хвать его и бежать. Бросились они за ним, хотели отнять блин. Да не догнали. Хороший был блин, в сметане.

Петр Петрович снова сунул руку в пакет. Долго вертел в руках печенье. Лишь к вечеру вспомнил, что это буква “Б”. Барсик. Так звали его кота. Когда Петр Петрович шел домой, то всегда видел его, смотрящего из окна на улицу. Ни у кого не было такого ждущего взгляда. Петр Петрович выглянул в окно. Никто не шел к нему. Барсик был счастливее. А еще у Барсика была коробка, где он жил маленьким. А когда подрос, то часто пытался залезть в нее. Наверное, чтобы что-то вспомнить. А у него нет такой коробки. Нарвал. Ирина. Нет коробки. Барсик.

Следующее печенье он смял в руке, но успел разглядеть букву, узнанную сразу. “Ы”. Он часто произносил ее. По утрам, ночами бесконечными, что вовсе не ночи, а жизнь. Произносил так: “Ыыыыы”. С этой буквы начинается множество слов. Боль, тоска, нерастраченная нежность. И даже Занзибар.

“В”. Только крошки на пальцах. Викторина. Много слов он не угадал. На какие угодно буквы. Нарвал. Ирина. Хотя бы эти. Стоит ли продолжать? И он решил, что не стоит. “Н”. Уже было. И прошло. Что вспоминать.

“О”. Пакет. На мокром целлофане мириады капель. “О”. Октябрь. Вечер. В луже расплываются их лица. Топни ножкой — и их не будет. Топнули. В мае. И без печенья память.

“С”. Савонарола. Повешенный, сожженный. Какая разница. Не имеют смысла имена. И кто был он. Не имеет. Сделавший. Сидящий с печеньем, сожженный, повешенный, вспоминающий буквы, проживший или нет, остающийся или уходящий, не сделавший.

“Т”. Мимолетная, улетающая в стену. Тирасполь какого-то там года. Пыльный, всего лишь точка. И он, ожидающий автобуса. Сел. Разве? Терраса, яблоки, протяни руки и возьмешь. Тальянка. Бабушка, рассказывающая. Терраса, яблоки, протяни руки и возьмешь. Турникет, табель, теплоход, последний рейс на другой берег. Тогда он успел. Разве?

“Ь”. Слово “надежда” не начинается ни с какой буквы.