Свеченье

Илья-пророк, под вечер бороздя
Повозкой небо, метил в нас октавой,
Гроза над нами шелестом дождя
Накрыла дом, весь город многоглавый,
И пьяных молний шествие, бредя,
То слева объявлялось вдруг, то справа,
И гром, гремя, был как разрыв холста,
Что тёмен, стар, и даль за ним чиста.

Гроза прошла. Утихнул буйный дух.
Ночь белая других ночей дремотней.
Сегодня снова тополиный пух
Взмывает в небо, кружит в подворотне.
И вслед за ним опоры ищет слух —
Вверху, внизу. А музыка не глохнет.
И наполняют землю голоса,
И сотканы из звуков небеса.

II.

О, Запад, ветер тиховеющий
О недоступных миражах,
Высоких шпилях розовеющих,
Вечернем солнце в витражах,

О кораблях в Гаагской гавани,
Да мало ли ещё о чём —
Спят непробудно в снежном саване,
В обнимку жертва с палачом.

И всё же расширяй проталину,
Пусть непролазна будет грязь,
Играй, крепчая, на развалинах,
Как хочешь, плача иль смеясь.

III.

Ветры восточные с озера Белого,
Из-за Урала и Новой Земли
В город ворвались и вмиг, оробелого,
Снегом колючим его замели.

Это надолго. Зима неуступчива.
Что, европеец, как будто притих?
Это Россия, Россия по Тютчеву,
Дела ей мало до бредней твоих.

Город завыл колоннадами-лютнями,
А над рекой уже стелется пар.
Что, не продрог ты? Покойно ль? Уютно ли?
Ну-ка к стене обернись, Валтасар!

Воздуха нет обожжённому лёгкому,
Пальцы в перчаточках вроде колод.
Думал прожить по-парижски, по-лёгкому?
Крабом вморожен в сияющий лёд.

Укрылись бронёй ледяною
И корни, и мох, и земля.
На лес наплывало стеною
Безмолвие. Не шевеля
Ни веткой, ни пёрышком птичьим,
Всё круче мороз забирал.
Лес замер над зеркалом чёрным
В зловещем, угрюмом величье
Недвижимых пик и забрал.

Свет лунный, во льду отражённый,
Чуть видными бликами пал
На камни, на ствол обнажённый
И в чаще ольховой пропал.
Зимой беспощадной, бесснежной
Услышал я с волчьей тоской,
Как тихо на бреге просторном,
Незнаемом и неизбежном,
За огненнохладной рекой.

А эти мерцанья, шептанья,
В развеянном утреннем сне,
А медленное созреванье
Жемчужины — там, в глубине,
А, зыбкое, ...будто свеченье
Ещё не рождённых стихов,
Откуда не знаешь ни слова,
А трель, что звучит в удаленьи
Уже запредельных верхов?

Как холодно! Выйдя из леса,
Дорога восходит на холм.
Смотри, золотая завеса
Колеблема призраком волн.
Там вечность и сила сокрыты,
Далёкому гулу внемли —
Там души живут без покрова,
А персть не нужна и забыта
Под комьями мёртвой земли.

                                (Из Х. Кароссы)

Кошка, гордая пленница,
Выйди побыть со мной.
Сумерничать за поленницей
Полно тебе одной.

Вольно везде гуляющая,
Манием лёгких лап
Прочь со стола сметающая
Груду моих силлаб.

Что же — твоей заботой
Ясность обретена
Низкой органной нотой
Скрытого веретена,

Щурится тайна латунная,
Пальцам моим странна
Выпуклость лобика лунная —
Чуждая там страна.

Где ты? полна ль дремотою?
Иль вдалеке твой ум
Грезит удачной охотою,
Слыша мышиный шум?

Чуждая странным призракам
Лютой земной борьбы,
Стала ль ты мягким призвуком
Нашей людской судьбы?

Или, на этом свете
Выбрав великий отказ,
Бродишь в призрачном свете,
Скрытом от наших глаз?

Я не видал Венеции в апреле —
Теперь уже и не для чего мне.
Я и вон тот — мы оба постарели,
Нам вкуса нет в чужой её весне.

В глухой ночи, уже на самом дне
Декабрьской тьмы, под трубный вой метели,
Живым огнём вдруг вспыхнув, заблестели
Дворцы её, плывя ко мне во сне.

Проснулся я: он прав, зачем так скоро?
Совсем вблизи чуть колыхнулась сеть —
Так ясен свет, а надо умереть.

Но отзвуки другого разговора
Мой ловит слух... — в ночи не пропадёт,
И в темноте гнездо своё найдёт.

Стремительных штрихов разлёт и затуханья
Внезапные, как смерть, и птичьих нот хаос
Вдруг вызволят давно забытое дыханье
Проталин мартовских и луга в сенокос.

Печаль всея земли с весёлостью немецкой —
Чуть угловатою, в тяжёлых башмаках,
Опрятность мастера с доверчивостью детской
Всё это тут. И жизнь — жива в его руках.

Я загадать хочу. Пускай же в день последний
Сыграть полста и две достанет только сил.
И пусть себе она помается в передней.
Пусть подождёт — её я в гости не просил.

В аллеях тень и свет,
А здесь лишь только свет.
Как дышащий хрусталь,
Фонтан пирамидальный.
Ему и горя нет,
Ему и смерти нет —
Сладкоречивый враль,
От века беспечальный.

Вода себе течёт,
А время не течёт,
Заслушалось... Но вдруг
Сын засмеялся звонко.
Опять всё тот же чёт!
Всегда всё тот же чёт!
Поток, окончив круг,
Уходит в тьму, в воронку.

Вот — нелегко забыть,
А надо всё забыть.
Чтоб справиться ты мог
С водоворотом адским,

Тверди: легко не быть,
Да, так легко не быть,
Растаешь, как дымок
Над берегом кронштадтским.

Под ветром слегка зарябило —
И льдины поплыл континент,
На звоннице полдень пробило,
Прищурился “Рокуэлл Кент”.

Расплавленным айсбергом света
Придавлен любитель кладбищ.
Пусть песенка вроде и спета,
Пусть он равнодушен и нищ, —

В обеих стихиях — свеченье,
И с Оттавой слил Сен-Лоран
Безбрежное светотеченье
Нам в детстве приснившихся стран.

Я думал: придёт постепенно,
Привычна, пуста и скушна.
Немедленно и несомненно
Повсюду вдруг стала слышна.

Умелые или плохие
Все рифмы — чужое старьё.
Признаю лишь то за стихи я,
В чём отзвук найдётся её.