Анна Кузнецова

Прозаик, более двух десятилетий не говоривший на художественном языке, а в 2007—2010 годах опубликовавший в журнале “Зеркало” три текста: “Рассужде- ние”, “Газибо” и “Филорнит” — сложил их под одну обложку. Книга вызывает массу вопросов, и первый из них — стихи это, проза или что-нибудь третье. Термин “проэзия”, который предлагает сам автор, не приживется из-за вызывающей улыбку омонимичности начального “про” с приставкой.

В “Рассуждении” подвергается деконструкции мыслительно-коммуникативный акт: кто-то хочет что-то кому-то сказать. Не получается — сообщение становится проблемой из-за отсутствия в мире единственной истины. Язык превращается в музыку, в звучание без точно определенного смысла, передающее... что? Это следующий вопрос. В “Газибо” возникает человеческая история, суть которой заключает финальная метафора разбитого пенсне, посылкой с надписью “хрупко” полученного вдовой убитого офицера. Человек хрупок сам по себе, ему бы рассуждать об эфемерном, а его — в реальность, на службу, а то и вообще на войну… “Филорнит” — это, по-моему, о художнике в сегодняшнем мире, хотя — по прочтении этой книги ни в чем нельзя быть уверенным…

Сборник прозы писателя, воевавшего в Афганистане и ставшего известным после опубликования “Афганских рассказов” (“Знамя”, 1989, №№ 3, 10), показавших, что опыт афганской войны для поколения, на которое она выпала, не менее травматичен и значим, чем опыт Великой Отечественной для ее солдат; что тут вообще не бывает градаций величины. Проза последних лет становится все более поэтичной, один из лучших в книге — рассказ “Афганская флейта” (НМ, 2010, № 8).

Вроде бы роман. Хоть и не в стихах, но образ автора напористым курсивом нарезает эссейные куски, а герои — подстреленный олигарх и его лечащий врач по фамилии Гагарин — вроде официантов: разносят на себе эти нарезанные куски.

Обращение к соцарту — ход беспомощный, говорящий о том, что писатель и лучше выдумать не мог. Олигархи в нашей стране перевелись уж лет пятнадцать как, то есть либо автор не видит разницы между понятиями “магнат” и “олигарх”, либо это исторический роман. Допустим второе, но донжуанский список врача — основное содержание книги — совсем уж из другого стилистического ряда: Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жанетта… Дана. Шевелениям рук и ног этой сделанной в СССР Даны с турецкими глазами посвящено столько проникновенных страниц, что жанр этого сочинения балансирует на грани интеллектуальной прозы и розового романа — если, конечно, эта грань существует.

Новая книга Андрея Рубанова продолжает линию социальной фантастики, начатую романами “Хлорофилия” (М.: Астрель, АСТ, 2009) и “Живая земля” (М.: Астрель, АСТ, 2010, продолжение “Хлорофилии”). Я не сторонница продолжений, они всегда слабее первой книги, и новый роман брала в руки с опаской. Но это совершенно другая история. Здесь давно освоен космос, люди живут на множестве планет и, если есть деньги, заменяют свои несовершенные органы аналогами от инопланетной фауны. Детали этого мира заведомо вторичны — быт далекого будущего разработан фантастами глубоко и подробно, трудно внести сюда новшество, и автор переставляет акценты: это не главное, “фишка” не здесь. Главные герои — два зэка: бедовый парень, который есть в любом дворе, зарабатывавший на жизнь угоном машин (здесь — космических кораблей) и легендарный у тамошнего межпланетного криминала убийца, сверхчеловек, пересадивший себе все, что можно было снять с космических зверей, нечеловечески сильный и практически бессмертный. Они составляют… властный тандем. Угнали корабль, организовав побег из межгалактической тюрьмы шести тысячам зэков, корабль потерпел крушение, все погибли, и до края света, на котором вращается вожделенная Золотая планета, где соль сладкая, а жители наивные, — добрались вдвоем, причем сверхчеловек сломал позвоночник и править местными аборигенами единолично не может. Сюжет еще дважды ломается и поворачивается: инвалид обретает здоровье, и расклад сил в тандеме меняется; зэков, ставших богами для аборигенов, обнаруживают власти мира, в котором они — преступники… Главное в этой книге — размышление на тему тандема, что обеспечивает ей внимание самых разных исследователей.

Роман о трудности проживания личностью сознательной жизни. Героиню, молодую учительницу позднесоветского времени, зовут тургеневским именем Ася. Она остро чувствует ответственность за идеологическое форматирование, которое школа дает детям: “Голос заставляет людей сжиматься и увеличиваться в размерах, замирать от восторга и страха, поступать вопреки своей воле. Например, ты произносишь: “Не люблю”, — и человек выпрыгивает из окна. Командуешь: “Шагом марш!” — и дети маршируют — прямо в сторону Афганистана. Или — еще короче: “Пли!” И кто-то получает пулю в лоб”. У нее пропадает голос, и врач советует ей сменить род занятий. Уйдя из школы, она устроилась на техническую работу без всякой ответственности и захотела совершить специфический женский подвиг — стать чем-то вроде жены декабриста, пойти за любимым человеком на край света: “Моя бабушка предала дедушку. Моя мама отказалась уехать с отцом на Север. Но со мной все будет иначе. Я рассчитаюсь за них с Судьбой”. Марина Аромштам, педагог по образованию, до этой книги была детской писательницей.

Кафкианскую метафору автор этой книги, по-видимому автобиографической, взял для обозначения подросткового возраста. Героем первой части “Книги Фурмана” “Страна несходства” был ребенок, теперь — ученик советской школы, слишком много думающий и чувствующий, а чтобы избавиться от переизбытка мыслей и чувств, время от времени совершающий отчаянные поступки. Цикл аллюзивно отсылает к “Детству” и “Юности” Л. Толстого — вероятно, чтобы заметнее был контраст бытования юных героев у классика и современника.

Двадцатипятилетняя писательница, пробовавшая писать и как Денежкина, и как Робски, теперь заинтересовалась технологиями Улицкой. Герои ее нового произведения — из разных социальных слоев, живут они вдоль трассы М7 и непрестанно выясняют отношения. Как проза это производит странное впечатление: живые диалоги и разные голоса героев говорят о том, что у автора хороший слух на чужую речь. А собственно авторский текст — в стиле розового романа. Хочется посоветовать писать драмы, тем более что такой опыт у автора уже есть.

Журналист-огоньковец, затем теле- и радиоведущий, главред глянцевых журналов, заглянувший в прихожие новых хозяев жизни, говорит о наболевшем: как русскому человеку живется в России, где государство — против человека, где люди, облеченные властью, не чувствуют с людьми, не обладающими ею, никакой общности — другой народ; где национальными интересами прикрываются схемы отъема ими денег у казны и населения. Для всех наших явлений Губин находит зарубежные аналоги и показывает, что нет особой трудности даже в том, чтобы решить проблему пробок в мегаполисе, и что наша “национальная самобытность” сводится к прикрыванию этим лозунгом отказа от модернизации политической системы страны.

Эта книга наводит на фаталистические размышления. С 1917 года всякая власть в России ведет себя как оккупационная. Меняется все что угодно, но только не это: первые лица государства все время продлевают ситуацию, в которой страну можно грубо и безнаказанно грабить. О том, зачем это нужно было изгоям Ленину и Сталину, много написано. С 90-х годов ХХ века цели несколько изменились, а средства остались по сути теми же. Входной билет в узкий круг избранных мира сего — цель и ценность сегодняшних политиков — не оплатить иначе, чем ресурсами целой страны. В странах с развитыми демократиями достичь этой цели почти невозможно. У нас же, в стране со средневековой традицией управления и народом, приученным к нищете и бесправию, открываются такие возможности, которых дорвавшийся до власти политик никому не отдаст. Мне эта ситуация кажется неразрешимой.

Сборник памяти погибшего в 2010 году писателя составлен из отрывков его произведений, написанных от первого лица: романа “Жизнь без Карло”, блога и архива, — выполняя роль коллажного литературного автопортрета.

Новый проект уфимского критического журнала “Гипертекст” напоминает “Литературную учебу” — художественные тексты молодых авторов даются здесь в сопровождении критических работ о них же. Разница только в том, что представленные авторы подаются критикой не как ученики, которым нужно помочь преодолеть недостатки, а как сложившиеся писатели, учить которых нечему. В отличие от большинства региональных альманахов, где прозу еще можно как-то читать, а стихи по большей части графоманские, здесь проза, истоки которой лежат в жж-шном трепе, уступает стихам. Особенно понравились стихи Натальи Максимовой.

Легенда питерского самиздата, поэт-авангардист, прозаик и филолог, лидер литературной группы хеленуктов, наследников ОБЭРИУ, публикатор Хармса, Вагинова и Аронзона, лауреат премии Андрея Белого (1986), издавший более ста самиздатских книг редкого изящества, в эпоху типографского бума публикуется неохотно — это пятая книга за последние двадцать лет. Избранное, распределенное по разделам Эстетика и критика; Рассказы шестидесятых годов; Miscellanea carliana (1970—1981), Дополнения. Начинать читать эту книгу лучше с конца — с автобиографической “Пятой прозы” из Дополнений.

Стихотворения за восемь лет, выстроенные не по хронологии, а в связи с сюжетом личностного кризиса. Начинается книга с по-хорошему косноязычных попыток выразить экзистенциальную истину, “поскольку речь идет о том, что противоположно фразе”, но довольно скоро приходит к спокойной форме, позволяющей внятно выразить публицистическое содержание. Больше всего запомнилась поэма “Воспоминание о жителях Петроградской стороны”.

Стихи, написанные за первое полугодие 2011 года. Послесловием дана статья Эвы Никадем-Малиновской “Духовность в поэзии Эллы Крыловой как эффект амальгамирования ментальных пространств лирического субъекта” в переводе с польского Ирины Голубоцкой.

Я против стихописания как образа жизни и подшивания всего написанного в книги, даже если стихотворец одаренный, — это первая книга Эллы Крыловой, которая мне скорее понравилась, чем нет. Если изъять из нее примерно треть стихотворений — “Пивную оду” и т.п. — впечатление будет сильнее. Запомнилось стихотворение “Московская жара”:

Вторая книга ярославского поэта 1981 года рождения, который еще и кандидат физико-математических наук, преподает в Ярославском университете и занимается вопросами моделирования нейронных сетей. Несмотря на молодость, Евгений Коновалов много печатался в периодике, он участник пяти липкинских форумов и стипендиат Федерального агентства по культуре. Стихи его запоминаются неожиданными сочетаниями: логики и эмоционального захлеба, ровной описательности и проблесковой образности, точных антигламурных зарисовок и ощущения счастья, живущего в таком антураже:

Вторая книга иркутского поэта 1967 года рождения. В издательском предисловии он назван внутренним эмигрантом — это совершенно не так: стихи зоркие к окружающему миру, с точным эмоциональным откликом на его нюансы, рефлексия в них не перекрывает доступа эмоциям, хотя присутствует постоянно, давая то личностные, то поколенческие высказывания:

У книги — интересный макет, иллюстрирована она отличной графикой художника Андрея Москвина.

Биография этого человека — поэма, ради которой и стоило выпустить книгу: “Работал ответственным секретарем газеты “Советский цирк”, издавал газету “Гуманитарный фонд”, работал руководителем клуба “Поэзия”, генеральным директором Всесоюзного гуманитарного фонда им. А.С. Пушкина, президентом писательского АО “Дом Ростовых”, зам. гендиректора Ассоциации “ПЕККОН” (производство хлебопекарного оборудования). В настоящее время работает в области организационного консультирования и индивидуальной терапии, руководит программой генеалогических исследований “Российские династии”, эпизодически ведет учебную группу в рамках курса практического обучения “Стратегии Public Relations”, ведет терапевтическую группу “Генограмма — ресурсы рода”, является председателем правления Института по связям с общественностью, директором Международного института генеалогических исследований, соведущим семинара “Философия модернизации России” в Институте философии РАН”.

Стихи, к сожалению, уступают. Хотя, наверное, такому жизненному пути любые стихи уступают...

Первая книга дагестанского поэта, уроженца аула Катрух, пишущего на русском языке. Здесь интересна встреча аульского менталитета и современности, весьма непростой для этого склада сознания, лучше всего это проявлено в коротких притчеобразных рассказах: “Одна женщина спросила меня: “Почему ты меня ругаешь? Я живу, как хочу”. Я ответил, что не приемлю такую жизнь, и что она мне противна. Она возразила: “Ты бы мог со мною дружить”. Мне было противно, и я ей об этом сказал. Она вся потемнела лицом и ответила: “У меня грудь на два размера больше, чем у твоей жены”. Я не выдержал: “У моей жены душа несоизмеримо чище твоей”. Теперь она со мной не разговаривает” (“Житейская мелочь”).

Девятая книга грузинского литератора, пишущего по-русски, живущего в Кельне, работающего экскурсоводом в кельнской турфирме, которую держат русские эмигранты. Это путевая проза с историческими экскурсами, автобиографические рассказы и избранные стихотворения. Автор предисловия Юрий Малецкий отмечает в этих стихах сочетание наблюдательности и “тихой, старомодной интонации” как проявление “инстинкта человеческого и культурного самосохранения”.

Стихи красивые без красивости, жестовые без театральности, с тяжеловатой метафорикой, местами трудно поддающейся расшифровке, с некоторым перебором умозрительных образов, которые не вызывают отклика, например: “Прозрачен и розов огонь на просвет” — сложный образ, обнаруживающий темноту в огне, но такой огонь не жжет... Отстраненность и холодность этих стихов компенсируется набором экспрессивных деталей, составленных в изящные натюрморты: “…И спекшаяся в красном / гроздь рябины / на краешек кровати / прилегла // Ей снятся камни — / до утра / саднит отшибленная память, / и крик взбирается по рваной / застиранной полоске сна (…)”.

Роберт Вебер (1938—2009) — российский немец, всю жизнь писавший по-немецки, а под конец жизни подготовивший эту двуязычную книгу. Жил он поначалу в алтайской ссылке, работал в уральской промышленности, в 60-х окончил Московский институт иностранных языков. В 2000-м, шестидесятидвухлетним, эмигрировал в Германию. Стихи наивно-шестидесятнические, при этом по-немецки рассудительные, рефлексивные в пределах моральной положительности.

Нора Пфеффер — немецкая поэтесса, родившаяся в 1919 году в Тбилиси, в 1943 году была репрессирована и провела в лагерях девять лет, затем жила в Казахстане и России, с 1992 года живет в Кельне. Эта двуязычная книга-альбом — итоги II Всероссийского конкурса “Друзья немецкого языка”, две номинации которого — перевод стихотворений Норы Пфеффер и иллюстрации к ним. Очень впечатлили детские рисунки.

Автор этой книги в детстве пережил войну и как член семьи ценного специалиста-метростроевца совершил два знаменательных путешествия: в 1942 году его отец получил назначение в Куйбышев на строительство бункера, в котором собирался спасаться Сталин в случае неудачного поворота событий. В 1943-м, после освобождения Тульской области, семье пришлось ехать в Скуратово, на добычу бурого угля, которой нужно было компенсировать потерю донбасского угля и бакинской нефти. В 1944-м семья вернулась в Москву, и отца забрали танкистом на фронт, 26 января 1945 года в польском Мальборке он погиб. Для изложения своей семейной истории автор выбрал форму повести с информационными отступлениями от сюжета (историческими, техническими), заменив имена главных героев.

Лена Мухина — девочка-подросток, жившая с приемной матерью в Ленинграде и оставившая дневниковые записи, которые начинаются в мае 1941 года. Сначала эти записи лирические — о мальчиках, подругах, экзаменах; потом они становятся все эпичнее — по большей части о еде и о смерти. Дневник сохранился в Лениградском партийном архиве. Книга подготовлена сотрудниками Института истории РАН, что почему-то не значится в строке выходных данных. Предисловие С. Ярова разбирает психологические и литературные особенности записей Лены. А хотелось бы биографических разысканий: что за девочка, из какой среды, как потеряла родителей...

Кинокритик Валентина Иванова ушла из жизни в 2008 году, и этот уход начался очень давно — тридцатилетней она тяжело заболела, об этом рассказывается в ее повести “Болезнь”, включенной в книгу, впервые опубликованной в “Новом мире” (№11, 1998)... В предваряющем повесть очерке “Никогда не забыть...” о последних днях Валентины Сергеевны и о многолетнем супружестве с ней Сергей Есин пишет: “Я бы не сказал, что она цеплялась за жизнь как за существование, но она готова была все перенести, чтобы продолжать жить в мире грез, желаний и движений человеческого духа”. Примерно половину книги занимает выборка из дневников С. Есина 1984—2008 годов, связанная с В.С. Завершает книгу подборка воспоминаний о В.С., рецензии на ее книгу “Записки литературного раба” и совместное интервью С. Есина и В. Ивановой, в 2001 году данное “Литературной газете”, где они оба начинали свой путь в журналистике. Книга получилась сильной по воздействию, жаль только, что обошлись без корректора — количество ошибок и опечаток зашкаливает, это мешает читать.

Доктор юридических наук, занимающийся правовым регулированием государственно-конфессиональных отношений, проследил историю возникновения “американской мечты” у россиян нетрадиционного вероисповедания — мечты о земле, где “свобода совести” — не пустой звук. И описал перипетии воплощения этой мечты в реальность: “За последние два десятилетия у нас появилось довольно много литературы о религиозных диссидентах, но никто покуда не написал книгу о том, как враз заметались люди между Россией и Америкой и уже не могли остановиться. Как еще перед революцией побежали сектанты. Туда. Как в двадцатые годы иные из них по зову большевиков вернулись. Оттуда. За что впоследствии поплатились. Как в шестидесятые и позже в США устремились целые христианские общины, из-за чего ломались людские судьбы и случались международные скандалы”. Эти судьбы и скандалы, живые человеческие истории, воссозданные в основном по беседам с их участниками и потомками тех людей, делают книгу романов многих увлекательнее. Две из них публиковались в толстожурнальной периодике (Посольская история. — Знамя, 2010, № 7; Путешествие духоборов. — НМ, 2011, № 1).

Название книги отсылает к термину “антоновщина”, которым обозначается крестьянская война на Тамбовщине, ставшая частью Гражданской войны. Движение Колесникова в Воронежской области не уступает антоновщине в количестве участников (к местным крестьянам присоединились многочисленные дезертиры, сидевшие в лесах) и охвате территории, в течение года его не могли подавить. Изучив материалы, связанные с восстанием, и поговорив с долгожителями, помнящими то время, автор пришел к выводу, что “на белых и красных калитвянский люд делился чаще всего стихийно”. Село Старая Калитва — “столица” колесниковщины.

Хоть улица, на которой Мандельштам жил в Воронеже, по-прежнему Энгельса и переименования не предвидится, культурная общественность города чтит память большого поэта: на доме, где он жил, установлена мемориальная доска, проходят Мандельштамовские дни, выходят книги. Эта книга-путеводитель иллюстрирована графикой, фотографиями, картами и стихотворениями из “Воронежских тетрадей”.

Приношение культурного Воронежа великому земляку: путеводитель по платоновским местам города, иллюстрированный архивными фотографиями и рисунками воронежской художницы Коньшиной к платоновскому рассказу “Житель родного города”, главный герой которого — воронежский художник Коншин. Более трети книжного объема занимает приложение — воронежская проза Платонова: рассказ “Житель родного города” и повесть “Ямская слобода”.

В домашнем литературоведении часто прослеживается достойная социологического исследования жреческая интенция. Автор этой книги считает, что “образ Пушкина не может постоянно меняться на основе спорных выводов исследователей его биографии”, и пытается вернуть этому образу иконографические черты, опираясь на замысел Бога, который не мог быть иным (“Когда Бог задумал подарить России Александра Пушкина, одного из величайших талантов за всю всемирную историю...”), и на воспоминания современников, “которые предельно точно раскрывают характерные качества великой личности в отношениях с женщинами. Анна Петровна Керн в своих воспоминаниях писала о поэте: “...Робость видна была в его движениях””. В общем, не было у него ста двенадцати женщин до Гончаровой, это он фигурально так выразился.

В этой книге мифы Древней Греции принимают вид сплетен, а научные факты подвергаются иронической дискредитации: “Беттани Хьюз указывает интервал почти в сто лет — 1275—1180 годы до н.э. Думаю, что она просто взяла крайние значения. Лично я для простоты расчетов взял за год окончания Троянской войны 1200 год до н.э.”. Эпиграфом к своей работе автор взял цитату из Всемирной истории о зерне исторической правды, заключенном в сказочную оболочку мифа. Этим зерном он считает тот неоспоримый для него факт, что олимпийские боги — это инопланетяне, посетившие нашу планету в те легендарные времена.

Книга о том, какой В.В. Путин гениальный стратег и мастер тонких пиаровских технологий; как он привлекал к себе внимание и держал в напряжении конкурсный комитет, который до конца не знал, приедет ли он, как все премьеры, на конкурс заявок; и как благодаря его личной гениальности в очередной раз произошло то, во что никто не верил. Кстати, кто сказал, что культ личности более невозможен?