Виктор Есипов

“Аксенов может жить только номером первым…”

Книга “Аксенов” Александра Кабакова и Евгения Попова весьма необычна. Особенность ее в том, что она представляет собой запись устных разговоров двух известных писателей о Василии Аксенове. Создана она с помощью диктофона, на который они эти свои беседы записывали. Характером диалога определен и стиль книги — это живой разговорный язык, каким авторы разговаривают друг с другом в жизни и каким еще несколько лет назад разговаривали с самим Аксеновым.

Диалог открывается вопросами: “Кто же такой был — писатель Василий Аксенов?” и “Что же за человек был Василий Павлович, Вася?”, с которым авторы дружили в последние три десятилетия его жизни.

Поиски ответов на поставленные вопросы начинаются с разговора о детстве героя: “Евгений Попов: Я его вдруг ни с того, ни с сего спрашиваю — с какого времени он помнит себя? Он мне четко отвечает: “С 20 августа 1937 года (пятый день рождения Аксенова. — В.Е.), потому что меня в этот день увезли чекисты в детдом”. Все, говорит, помню, еврейскую бабушку, русскую няньку. Тряпичного львенка, ему только что подаренного. Машину “эмку”, чекистку в кожаном реглане, которая все уговаривала: “Поехали, мальчик, тебе будет хорошо, маму увидишь””.

С этого момента, как считают авторы, и складывается особость судьбы писателя Василия Аксенова.

В таком вот ключе (от известных авторам фактов биографии — к творчеству и от творчества — вновь к реальным фактам) построена вся книга. Так прослеживается жизненный путь писателя, одного из лидеров литературы шестидесятых годов прошлого века, кумира своего и нескольких следующих поколений, — прослеживается от триумфального вхождения в литературу до последних романов, вызвавших в литературном сообществе далеко не однозначную реакцию.

Аксенов-человек рассматривается авторами с совершенно разных сторон, что видно уже из названий отдельных глав книги: “Стиляга Вася”, “Аксенов-блюз”, “Аксенов и начальники страны”, “Аксенов и богатство”, “Аксенов глазами женщин”, “Аксенов и его сухой закон”, “Василий. Старость вообще и смерть в частности”. Но главное, конечно, о чем бы ни шла речь, — это Аксенов-писатель. Хотя и то и другое, конечно, тесно переплетено.

Характерный пример такого переплетения — размышления авторов о вхождении Аксенова в литературу, где до него уже вовсю звучали новые звонкие имена на несколько лет опередивших его Анатолия Гладилина, Евгения Евтушенко, Роберта Рождественского, Беллы Ахмадулиной, а заправляла литературным процессом старая гвардия, сталинской еще закалки: “Александр Кабаков: И ничто так не шло к английскому твиду Валентина Петровича (Катаева. — В.Е.), как золотая Звезда Героя Соцтруда <…> А с такой золотой звездой на твиде бывал не только Катаев, а и Сергей Владимирович Михалков <…> И вот Вася оказывается среди этих не худо одетых, но совершенно ему чуждых монстров, богатырей совписа. А с другой стороны — и ровесники Васины не отстают, шлюзы оттепелью открыты <…> Вот, пожалуйста, — Евгений Александрович Евтушенко. В этом случае, конечно, не столько об элегантности следует говорить, сколько об экстравагантности, но экстравагантности первосортной … А Андрей Андреевич Вознесенский! Человек, показавший всему СССР, что такое шейный платок! А Белла Ахмадулина в скромненьком черном платьице, которое вечно в моде и называется маленькое черное платье, в точно таком же платье, как Эдит Пиаф! <…> И тут: здрасьте, я Вася. А что происходит дальше? А дальше Вася становится номер один — ну, или около того, — среди них как автор, и Вася становится номер один среди них как стиляга! (Выделено мною. — В.Е.). Суть вот в чем: Аксенов может жить только номером первым, он просто сориентирован с молодости на это, он возмещает Казань, нищету, всю эту как бы второсортность сына “врага народа ” — и теперь он номер один”.

А вот рассуждение об Аксенове как джазовом писателе — такое определение впервые для меня, если не изменяет память, прозвучало из уст известного джазового музыканта, друга Аксенова, Алексея Козлова, — а здесь его подтверждает Александр Кабаков: “А в чем отличие его джазовой литературы от всякой другой, связанной с музыкой? В том, что есть литература о музыке, с музыкой как предметом изображения, а Вася писал джазовую литературу джазовым способом. У него именно джазовая литература, а не о джазе. У него джазовая проза, она звучит особым образом. Это очень существенно”.

И тут же — забавная история из американской жизни Аксенова, рассказанная Евгением Поповым: “Пришел он как-то в это заведение (джазовый клуб. — В.Е.), а там все как обычно, только великий Гиллеспи играет. Как на пластинке… Я был очарован этим рассказом, посидели мы, послушали музыку, потом поехали, и Васю мент американский оштрафовал. Вернее, хотел оштрафовать, но не оштрафовал. Он проехал на желтый свет, и мент ему говорит: “На желтый проехали, сэр”. Вася: “Ну, проехал, что ж делать…” — “Пивком пахнет, — говорит мент, — где пили?” Ну, Вася, говорит — мол, там-то, и называет эту джазовую пивную. “Джаз любите?” — говорит ему мент и отпускает, представляешь?”.

В книге, конечно, не обойдена вниманием печально памятная людям старшего поколения и хорошо известная по выступлениям самого Аксенова и последнему его завершенному роману “Таинственная страсть” встреча Никиты Хрущева с творческой интеллигенцией в Кремле в марте 1963 года. Но есть и эпизоды, мало кому известные: недолгое сближение с Борисом Березовским в середине 1990-х годов по поводу создания народного телевидения и некоего Общественного совета; или, десятилетие спустя, беседа в составе писательской группы с будущим президентом Дмитрием Медведевым; или демонстративное посещение заседания суда над Михаилом Ходорковским… Завершает тему отношений Аксенова с “начальниками страны” закономерный итог, подведенный Александром Кабаковым: “Он был абсолютно независим в своих отношениях к властям. Он, в отличие от многих других именитых шестидесятников, хорошо усвоил пушкинское “Зависеть от царя, зависеть от народа…” Он не зависел от царей, внутренне не зависел…”.

Заняла свое место и история с неподцензурным альманахом “Метрополь”, участником которого был один из авторов книги Евгений Попов. Дело тогда окончилось исключением из Союза писателей его, Попова, и Виктора Ерофеева. В знак протеста против этого (политически мотивированного, как говорится сегодня) исключения Василий Аксенов, Инна Лиснянская и Семен Липкин сами вышли из Союза писателей. И затем Аксенов с женой Майей и с ее семьей выехал на Запад. Все это теперь хорошо известно, но есть и мало известные публике детали истории, связанные, в частности, с незабвенным Феликсом Феодосьевичем Кузнецовым, чьей персоне, надо признаться, уделяется неоправданно большое внимание.

Разговаривая об Аксенове-писателе, авторы пытаются выяснить, является ли он, подобно Иосифу Бродскому, “всемирной” величиной — или, как Фолкнер для Америки, остается для нас писателем сугубо национальным, русским. И о том, какая из его книг главная: “Ожог” или “Остров Крым”? О каждом из этих романов высказано немало интересных, порою даже неожиданных наблюдений. Например, по поводу первого Александр Кабаков замечает: “ “Ожог” — это очень аксеновский роман <…> В нем — истоки многих его будущих и эхо многих прошлых текстов. Эта книга — водораздел. Заметь, там герой до половины текста пьет запоем — и с половины бросает пить. Но дело в том, что — нечего скрывать — Вася до половины написал “Ожог”, когда еще пил со страшной силой, а потом пить бросил, и пошла уже совсем другая книга, наступила другая его жизнь”.

Его дополняет Евгений Попов: “Роман он начал писать после ввода войск СССР и других соцстран в Чехословакию. Шестьдесят восьмой год — конец всех иллюзий, помнишь? После шестьдесят восьмого года верить в коммунизм мог только дурак или подлец <…> Василий перестал себя сдерживать, как он делал это раньше, беря в расчет цензуру, комсомол, политбюро, КГБ. Это его первый роман наотмашь! Что хочу, то и пишу, понимаешь? И у меня странное ощущение, что он задумывал “Ожог” как свою последнюю книгу. Выскажусь от души, думал, а дальше — хрен с вами. Бог не выдаст, свинья не съест”.

Не забыт авторами и конфликт Василия Аксенова с упоминавшимся уже Иосифом Бродским по поводу “Ожога”. Бродский, приехавший в Штаты на восемь лет раньше Аксенова, стал авторитетным экспертом по русской литературе. И вот именно из-за его резко отрицательного отзыва крупнейшее американское издательство отказалось печатать “Ожог” в 1980 году, как раз в тот момент, когда Аксенов больше всего нуждался в поддержке. Эта история, как известно, получила художественное отражение в аксеновском романе “Скажи изюм”, что также не оставлено без внимания.

В книге подводится некий итог писательского пути Василия Аксенова:

“Александр Кабаков: Аксенов — один из немногих в мире писателей, который вошел в одну и ту же реку славы, успеха и читательских потрясений и дважды, и трижды, и четырежды. Сначала с “Коллегами” и “Звездным билетом” — раз, потом с “Затоваренной бочкотарой” — два, потом с “Ожогом” и “Островом Крымом” — три, с “Новым сладостным стилем”, другими американскими и снова комсомольскими (имеются в виду “Москва-ква-ква” и “Редкие земли”. — В.Е.) романами — четыре. Четыре раза вошел человек в бурную реку литературную, где вершатся катастрофы и катаклизмы, — такое редко бывает. Обычно писатель входит в эту условную литературную воду и тихо плывет по течению. Аксенов же примерно раз в семь лет совершал некий переворот в себе, писателе Аксенове”.

Тут следует оговориться, что последние аксеновские романы при выходе в свет далеко не у всех вызвали одобрение, да и авторы исподволь признаются, что не “совсем принимают их” или что они им “чужеваты”. При этом они уповают на то, что романы эти продолжают расходиться и после смерти писателя, и, значит, у Аксенова, по их мнению, появился новый, молодой читатель: “Александр Кабаков: Литературная тусовка их не приемлет, их топчут, и более того, я тебе скажу — я их сам не совсем принимаю. А молодые читают. Он попал в очередной раз… Вот мы не попадаем, а он попал”.

Так ли это, покажет время.

Проникновенно и честно ведут авторы разговор о последнем (перед случившимся инсультом) годе жизни, о последнем акте драмы своего героя:

“Евгений Попов: И это следовало из всей его натуры тоже. Из того же романтизма, например… Старость? Не может быть. Так не может быть! Ведь он прожил такую огромную, насыщенную, осмысленную, интересную жизнь <…>

Александр Кабаков: Жизнь в таких случаях и таким людям навязывает некоторые… ну ложные, что ли, решения, загоняя их в ловушку. Ты вот это сделай, жизнь исподтишка советует, и тогда ты и себе самому, и всем вокруг, и вообще жизни и старости докажешь, что ты вовсе не старик…

Е.П.: Где-то я это уже читал. В одной старинной книге, где искушали одного молодого человека тридцати трех лет. Дьявол ему говорит: “Прыгни со скалы для доказательства существования Бога”. Помнишь?

А.К.: Помню. И как эта книга называется, тоже помню… Но здесь совсем не то. Жизнь подсказывает… как сказать?.. ну, такие возможности. Ты же не старый еще человек, Василий, ты чего же, дурашка, опасаешься-то? Вот ты думал, что ты старый, а какой же ты старый?! Вот тебе, пожалуйста, замечательный выход… Но это не выход на самом деле, а тупик, ловушка, капкан. Человек, вместо того чтобы спокойно, умело, по-стариковски вытащить приманку, бросается туда, и его прихлопывает, как мышь в мышеловке”.

Близким Аксенову людям понятно, о чем здесь идет речь...

Можно было бы продолжить разговор о книге, но объем, предусмотренный для журнальной рецензии, не позволяет этого сделать. Укажу лишь на две фактические ошибки. Название для последней книги публицистики, упоминаемой авторами, Аксенов придумал сам, никто ему его не навязывал. А произошло это так. Я пришел к нему с готовой рукописью, составленной мною по его просьбе и по договору с издательством, и предложил подумать о названии. Разговор происходил в его кабинете в высотке на Котельнической набережной. Думать долго не пришлось. Василий, сидя в кресле, глянул в окно, повернулся ко мне и сказал с усмешкой: “Давай назовем “Ква-каем, ква-каем””. Такое название содержало явную перекличку с названием вышедшего год назад романа “Москва-ква-ква”, о котором он, видимо, решил таким образом напомнить читателям.

И еще одна неточность: последней машиной Аксенова был не “Форд”, а “Ситроен”.

Это, конечно, мелочи.

Главное же заключается в том, что Александр Кабаков и Евгений Попов создали многомерный и правдивый портрет своего друга. С уходом из жизни Василия Аксенова интерес к его творчеству и к его личности не иссякает: переиздаются его книги, в толстых журналах публикуются материалы из его архива, в Казани, на родине писателя, ежегодно проводятся Аксеновские фестивали. Вот и первая посмертная книга о нем свидетельствует о том, что разговор о Василии Аксенове по-прежнему актуален.