Сергей Цирель

Почему Россия разлюбила Путина?

Об авторе | Сергей Вадимович Цирель — доктор технических наук, главный научный сотрудник Санкт-Петербургского горного института, профессор Петербургского филиала Высшей школы экономики. Профессионально занимаясь составами взрывчатых веществ, разрушением горных пород и сейсмическими рисками, всегда интересовался гуманитарными и общественными вопросами. Впервые статистически обосновал значимость влияния кондратьевских циклов на процесс роста мирового ВВП. С 2002 года опубликовал около пятидесяти статей по экономике, социологии, истории, демографии и клиодинамике (математическим методам изучения истории). Прошлая публикация в “Знамени” — “Великая Отечественная спасла Советский Союз?” (2011, № 5). Живет в Санкт-Петербурге.

Можете со мной не соглашаться, но я до сих пор считаю, что путинский режим вполне подходит нынешней России — стране, раздираемой противоречиями между теми, кому нужен больший патернализм, и теми, кому не хватает либеральных свобод, теми, кто хочет жить в многонациональной стране, и теми, кто хочет Россию только для русских. Слишком левый для либералов, слишком западнический для традиционалистов, слишком авторитарный для демократов — только такой режим, лишенный какой-либо собственной идеологии, кроме умеренно-прагматичного “государственничества”, в состоянии сгладить или хотя бы заболтать непримиримые противоречия между Москвой и окраинами, между богатыми и бедными, между националистами и Кавказом. Отсутствие идеологии не позволяло и не позволяет путинскому режиму строить сколько-нибудь определенные стратегические планы, формулировать военную доктрину, долгосрочный курс внешней политики. Все усилия направлены на разрешение текущих проблем, на завоевание любви всех слоев населения. И, несмотря на такие старания, на такое пренебрежение будущим ради народной любви в настоящем, народ взял и разлюбил Путина.

Так в чем же дело? Народ наконец осознал противоречивость бесчисленных стратегий, эклектичность военной доктрины, бессодержательность внешней политики, отсутствие реальных планов модернизации страны?

Конечно же нет, дело в другом.

В системе, которую построил Путин, где нет разделения властей, честных выборов, независимых судов, ограничена свобода прессы, критически важно и даже необходимо время от времени рубить головы боярам. Казни провинившихся бояр сдерживают воровство и стимулируют продуктивную деятельность других бояр, а также (что тоже весьма существенно) дают ощущение народу, что власть заботится о нем и печется о справедливости. Они нужны хотя бы для того, чтобы каждый бедный и несчастный человек, обворованный и оплеванный боярами, бояришками и разными дьяками, мог, придя домой, злорадно проворчать: “Ничего, отольются кошке мышкины слезки!”.

Мои слова, вероятно, покажутся читателю слишком кровожадными. Неужели нельзя без опричнины, без казней стрельцов, без 37-го года?

Ну, во-первых, необязательно казни должны носить столь произвольный, жестокий и массовый характер. В наши вегетарианские дни можно и мягче. Думаю, что в XXI веке народ вполне удовлетворился бы тем, чтобы скорый и неправый царский суд интеллигентно приговаривал проштрафившихся бояр к десяти—пятнадцати годам заключения с конфискацией имущества.

А, во-вторых, есть и другой широко распространенный способ ограничения коррупции и повышения эффективности бюрократии — разделение властей, честные выборы, сменяемая власть, независимые суды, свободная пресса.

Но какой-то один из двух способов все же нужен. Беда Путина в том, что он не выбрал ни одного. Выполов хилые ростки демократии, он, то ли повинуясь корпоративной гэбэшной солидарности, то ли собственным представлениям о дружбе и верности, едва ли не напрочь отказался от каких-либо наказаний даже самых замаранных людей из своего окружения.

Для единственного опыта показательного скорого и неправого суда были выбраны весьма неподходящая форма (смахивающая на скупку краденого) и еще более неподходящая жертва. С одной стороны, именно к моменту расправы Ходорковский стал чистить свой бизнес, как в плане методов ведения коммерции, так и в плане внимания к общественным нуждам. С другой стороны, политические амбиции Ходорковского и его сложные отношения с самим Путиным ясно демонстрировали политические и личные причины выбора жертвы. Тем не менее и это скользкое дело вызывало немалый энтузиазм и даже способствовало обузданию воровских затей многих олигархов. Правда, заодно дело Ходорковского и Лебедева отчетливо показало всю условность частной собственности в России и окончательно добило начавшую было оживать геологоразведку. Но это частности.

Важнее, что положительный эффект первого дела был практически полностью уничтожен вторым делом Ходорковского и Лебедева, где их в общем-то судили за кражу той самой нефти, за которую они не доплатили налогов согласно предыдущему приговору. На фоне полной безнаказанности других олигархов вторичное наказание уже разоренных Ходорковского и Лебедева окончательно убедило сомневающихся и даже многих суровых государственников, что борьба с коррупцией и уклонением от налогов была самым маловажным мотивом этих знаковых дел.

Однако рост доходов населения, настоящие и мнимые внешнеполитические достижения (от первого места Билана на конкурсе “Евровидения” до грузинской войны) до начала мирового кризиса перекрывали недовольство безнаказанностью элит. Конечно, Путину очень повезло с нефтяными и другими сырьевыми ценами, без астрономического роста которых не было бы сытых нулевых. Однако причины путинских успехов не исчерпываются только нефтяными ценами, важную роль сыграл начавшийся при Примакове восстановительный процесс после крутой ломки 90-х, а также упорядочивание (большей частью весьма недемократическое) всей внутренней жизни страны, начатое тем же Примаковым. Впрочем, было несправедливо считать, что заслуги Путина заключаются лишь в продолжении начинаний Примакова, которого Ельцин, Березовский и он сам оттеснили от власти. Вторая чеченская война (оставим в стороне загадочные и страшные события, ее вызвавшие, даже ее реальный ход и результат) осталась в памяти большей части жителей России как поворотный момент, переход от все большего национального унижения к “вставанию России с колен”. Сам образ молодого и энергичного президента, способного на равных разговаривать с лидерами других держав, способствовал подъему душевных и экономических сил страны.

За достигнутые успехи Путину простилась история с затонувшим “Курском” и даже монетизация льгот. Более того, значительная часть либеральной интеллигенции перешла на “державные позиции” и приветствовала разгон НТВ и прочее наступление на свободу слова. Плоская налоговая шкала (точнее, даже регрессивная с учетом шкалы ЕСН) многим казалась более важным либеральным достижением, чем независимое телевидение.

И все же даже мало интересующиеся политикой и не самые чуткие люди ощущали диссонанс между явными успехами (прежде всего ростом благосостояния) и реальным состоянием страны. Нефтяной привкус успехов вызывал ощущение эфемерности и недолговечности путинского процветания середины нулевых годов. Это ощущение выражалось в разных формах двоемыслия. Люди, не склонные к отвлеченным рассуждениям, с легкостью при социологических опросах отвечали, что они полностью поддерживают курс президента Путина, но при этом страна движется в неправильном направлении или даже катится в пропасть. Более образованные и думающие люди видели реальные проблемы, от сращивания бизнеса и власти до деградации науки, но гнали от себя прочь дурные предчувствия и, главное, в добром советском духе боялись о них говорить вслух. Не только первые каналы телевидения, но даже неподцензурные сетевые СМИ, “Живой журнал” и другие блоги были полны славословием в честь властей предержащих и особенно самого Владимира Владимировича Путина.

Двоемыслие, страх отклониться от линии первых двух каналов телевидения весьма наглядно продемонстрировал опрос российских элитных групп, проведенный весной 2008 года “Либеральной миссией” под руководством Михаила Афанасьева. Бо?льшая часть из тысячи опрошенных достаточно критически высказалась о достигнутых успехах и особенно о тенденциях трансформации, однако “не менее чем трое из каждых четырех респондентов настаивали на полной анонимности, требуя исключить упоминания не только собственного имени, но и организации/компании, а некоторые — даже региона!”1.

Перемены общественных настроений начались после кризиса 2008 года. Финансовый кризис и трехкратное снижение цен на нефть показали, насколько непрочен российский успех. Тихой гавани из России не получилось, из великой энергетической державы мы обратно превратились в сырьевой придаток неустойчивого кризисного мира. Тем не менее кудринская кубышка, американские QE и арабские революции спасли Россию от экономического обвала, а Путина и Медведева — от позора и поношения.

Вроде бы все продолжалось по-прежнему; несмотря на кризис, не было ни высокой безработицы, ни серьезного сокращения зарплат, даже курс рубля, опустившись на полгода, стал постепенно возвращаться к прежним значениям. И вроде все то, да не совсем то: не стало ни 8-процентного экономического роста, ни еще более быстрого подъема уровня жизни, ни надежд на скорое великое процветание, ни близкого возвращения статуса сверхдержавы. Страна и ее лидер остались такими же, но исчезли драйв, подъем, полет.

Надо было что-то делать, чтобы их вернуть. В эти критические времена, как ни странно, немалую роль для настроений элит сыграла медведевская модернизация или, точнее, медведевские планы модернизации. Далеко не все к ним относились серьезно, а шутили над ними даже сами модернизаторы, но тем не менее они все же давали какую-то надежду. Тем более что планы технологической модернизации включали в себя и какие-то элементы институциональной модернизации и даже либерализации. Ну для пенсионеров власть провела несколько серьезных повышений пенсий и сочла, что других потребностей у них просто и быть не может. В этом неустойчивом равновесии мы продержались не менее двух лет. Рейтинги Путина и Медведева начали понемногу снижаться, но сокращение было небольшим, и после десятка неверных предсказаний социологи и политологи не решались считать их чем-либо иным, чем временными колебаниями, связанными с кризисом.

Но именно в эти годы и сказалась неспособность или нежелание Путина обуздывать аппетиты своего окружения. Когда драйв исчез, то его окружение, во многом состоящее из членов и функционеров Единой России, превратилось из соратников и сподвижников мудрого и удачливого государственного деятеля в обычных вороватых и малоуспешных чиновников. На них посыпались вполне справедливые обвинения в некомпетентности, воровстве, коррупции, нарушении законов, безнаказанности, наплевательстве на простых людей. Самые смелые претензии задевали личных друзей Путина и даже его самого. Интернет, неподцензурные СМИ и отчасти даже каналы телевидения заполнились историями о сбитых пешеходах, о езде с мигалками и без них по встречной полосе, о невежестве, хамстве, распилах и откатах, дворцах и яхтах в России и за ее пределами. Я не думаю, что чиновники стали много больше воровать, много хуже работать, много циничнее плевать на интересы граждан и т.д. Граждане перестали им прощать то, что раньше сходило с рук.

Более того, несмотря на рост численности, некомпетентности и вороватости чиновничества, именно во второй половине нулевых годов наконец началось улучшение социально-демографических показателей. Хотя рост этих показателей был вызван не только текущими действиями правительства, а имел множество иных долгосрочных причин, да и сами успехи, как это водится, несколько приукрашены Росстатом, имеет смысл привести некоторые наиболее наглядные цифры. Например, по данным Росстата, с 2005 по 2010 год ожидаемая продолжительность жизни мужчин выросла на 4 года, а женщин — на 2 года (против стагнации и даже спада в предыдущие годы), смертность от внешних причин сократилась в 1,5 раза, рождаемость (на одну женщину) увеличилась на 20%, естественная убыль населения сократилась втрое и сравнялась с числом мигрантов, прибывающих в Россию, количество убийств уменьшилось в 1,4 раза, пенсии (с учетом инфляции) увеличились в 1,6 раза и т.д. Можно не верить этим цифрам, не признавать заслуг правительства, но в любом случае они отчетливо показывают, что не ухудшение уровня жизни вызвало такие перемены общественного мнения.

И, несмотря на растущее недовольство, традиционная российская легенда о добром царе и злых боярах еще год или даже два спасала первых лиц от делегитимизации. Смелые речи о мнимых или настоящих миллиардах Путина, о клоунском поведении Медведева, о Тимченко и Ротенбергах долгое время почти не влияли на рейтинги. Судя по данным фокус-групп С. Белановского2, впервые ненависть к боярам стала переходить на самого царя летом 2010 года. Почему это произошло именно тогда, неясно даже самим исследователям, поэтому и я не буду сочинять каких-либо версий (большинство читателей доклада Белановского и Дмитриева связывает произошедшее с летними торфяными пожарами и неспособностью власти предпринять какие-либо действенные меры, кроме комического личного участия Путина).

Настоящий обвал случился в январе-феврале 2011 года. На рубеже 2010 и 2011 годов в мире произошли сразу два связанных между собой события — резкое повышение цен на продовольствие и “арабская весна”. Не будем здесь разбирать, в чем причины того и другого явления и в какой мере они связаны между собой. Важнее другое: эти темы в январе-феврале стали важнейшими темами российского телевидения, главного источника информации большинства российских граждан. Трудно точно объяснить причины, почему египетские события столь подробно показывали по первым каналам TV, вероятно, сказались и непонимание, как американцы могут поддерживать восстание против своего Мубарака, и радость от свержения проамериканских лидеров, и наличие в Египте съемочных групп, посланных для освещения событий, связанных с крушением автобуса и нападениями акул на купальщиков в декабре.

Простые граждане, по-видимому, считали, что египтяне протестуют прежде всего против высоких продовольственных цен (что было не искажением, а лишь частью истины). А интеллигенция замечала также протест против полицейского произвола, коррупции, цензуры, фальсификации выборов. И те и другие от этих рассуждений быстро переходили к выводу, что если неграмотные арабы могут протестовать, то и мы тоже можем, ведь у нас цены на еду росли не меньше, чем на Ближнем Востоке, да и произвол и коррупция также не уступали египетским. ФОМ зафиксировал резкий (на 20—30%) всплеск протестной активности и явное снижение (на 3—5 процентных пунктов) рейтингов Путина, Медведева и Единой России. На самом деле это очень немало, ибо оценки наших главных социологических центров, как показали парламентские выборы, существенно искажены в сторону завышения популярности власти. И если даже они показывают снижение рейтингов, то, значит, дела плохи.

После окончания египетской революции, кампании в поддержку Каддафи и замедления инфляции протестные настроения (во всяком случае, по данным социологических опросов) улеглись, но “тефлоновые” рейтинги дуумвиров медленно, но верно продолжали опускаться. Несколько быстрее снижался рейтинг их окружения — Единой России.

Второй этап обвала рейтингов, почти не замеченный социологами, случился осенью 2011 года. Я думаю, что первостепенное значение имели два обстоятельства.

Первое — это совершенно бездумная избирательная кампания ЕР и Путина, построенная на старом стереотипе “Путин-супермен”. Когда драйв исчез, а рейтинг снижался, трудно было придумать что-то более неуместное. Кроме того, и само ее проведение — от вылавливания со дна моря чисто отмытых амфор с музейными бирками до игры в бадминтон с Медведевым — могло вызвать лишь иронию. Вряд ли далекие от политики и малообразованные люди четко формулировали то, о чем шла речь в предыдущих фразах. Но резкий диссонанс между происходящим на экране и реальностью чувствовали очень многие, даже те, кто недавно легко покупался на любые пропагандистские трюки.

Вторая причина, чаще обсуждаемая в обществе, — это уничижение Медведева. При этом не только исчезли медведевские модернизация и либерализация, но и все жители России оказались дураками, которым, не стесняясь, объяснили, что четыре года трон занимал местоблюститель, а сейчас вернется настоящий царь. Разумеется, мы и раньше понимали, что Медведев — второе, а не первое лицо в государстве, но все же второе лицо, а не безвольная и бесправная марионетка.

Парламентские выборы ясно показали реальные настроения российского общества. Идея голосовать за любые партии кроме ЕР была не изобретением Навального, о котором до выборов не слышало 99% населения, а солидарным мнением провинциального российского общества, которое Навальный и его единомышленники уловили и сумели распространить в интернет-среде. В итоге в Москве и Петербурге за Единую Россию проголосовало 26—28% избирателей. В провинции, о чем часто забывают, успехи Единой России были немногим лучше — в других крупных и средних городах России ЕР набрала от 25 до 35%. Опорой Единой России и лично Путина в России остались три категории избирателей — население национальных республик, сельские жители и, как указывает Сергей Белановский3, молодые женщины. Все три разнородные категории роднит одно общее качество — малый интерес к общероссийской политике или политике вообще. Естественно, такая ненадежная опора предвещает лишь дальнейший рост нелюбви к Путину, ибо любовь критически важной части электората — мужчин, живущих в столицах и больших русских городах — уже утрачена.

Можно ли восстановить утраченную любовь?

Ведь Путин для политика еще относительно молод, срок его правления довольно велик, но все же не столь долог, как у Мубарака или Каддафи. Экономические успехи прошедшего десятилетия бесспорны, чем бы они ни были вызваны. И вообще цена на нефть в прошлом году и ныне держалась и держится на недосягаемой высоте.

И, тем не менее, думаю, что уже нет. Что он может сделать? Нежданно начать расправы над высокопоставленными коррупционерами? Но они вместе с своим окружением тут же перебегут в оппозицию и объявят себя жертвами режима. Удачно выбрать премьер-министра, как предлагает М. Дмитриев4? Но он сам же себе отвечает, что, по-видимому, уже поздно, да и трудно найти кандидатуру, одновременно устраивающую и рассерженных жителей столицы, и рассерженных жителей провинции. Следуя логике “разделяй и властвуй”, разжигать рознь между Москвой и провинцией? Но это разрушение стабильности в стране, которое больнее всего ударит по самому Путину (впрочем, не исключено, что неожиданное появление миллиардера Прохорова в списке кандидатов в президенты связано именно с данной “стратегией”). Устроить “маленькую победоносную войну”? Но в современном мире это сложное и рискованное предприятие, да и подходящего места для ведения строго локализованной войнушки в ближайшем будущем не просматривается.

Остатки путинской популярности, страх революционных перемен, слабость его соперников, разрозненность несистемной оппозиции, думаю, позволят объявить победу Путина в первом туре на президентских выборах (да и реально он получит не менее 45—50% голосов). Важнее всего — насколько велики будут фальсификации в крупных городах и особенно в Москве. Если властям захочется изобразить прекрасные результаты в Москве на глазах у тысяч наблюдателей, то в наихудшем случае победа Владимира Путина на фальсифицированных выборах 4 марта закончится на следующей неделе после них, и в стране начнется хаос с непредсказуемым исходом. Другой вероятный вариант — фальсификация выборов повсюду, кроме Москвы, разительный контраст результатов выборов в Москве и за ее пределами и следующее за ним натравливание страны на ее столицу — тоже нехорош. Но все же он не ведет к немедленной катастрофе.

Хотя избавиться от отложенных политических кризисов у Путина уже нет возможности. Он потерял свое главное искусство — быть своим для всех слоев населения и ни для кого в частности. Ныне продолжение той же политики сделает его чужим для всех. Ему надо выбирать. И, судя по всему, основной выбор уже сделан — его главной опорой отныне должны стать прежде всего военные и работники ВПК, ждущие государственных вложений в оборонную промышленность.

По-видимому, не сделан окончательно другой выбор — закручивать гайки или, наоборот, сворачивать вертикаль власти. Разумеется, предвыборная риторика Путина вкупе с поддержкой ВПК предполагает именно закручивание гаек. Но никто не обещал логичного и однозначного хода событий. Наоборот, в неспокойные времена чаще всего логика событий нарушается и одновременно начинают реализовываться принципиально разные сценарии. Что предполагает множество различных исходов, из которых очень немногие можно назвать оптимистическими. Причем именно в политическом, а не в экономическом смысле — если цены на нефть не упадут, то не отягощенная долгами экономика России покряхтит, но выдержит шквал новых бюджетов расходов из предвыборных обещаний Владимира Путина5. Однако скользкие темы прогнозов и предсказаний я оставлю на потом.

Как нетрудно видеть, этот текст был написан до 4 марта. Прошедшее голосование требует короткого дополнения к тексту.

Прежде всего отмечу, что оглушительная победа Путина (почти 64% голосов!) не обошлась без фальсификаций. Настоящий результат, скорее всего, лежит в диапазоне 54—58%, что, впрочем, все равно несколько выше моих ожиданий.

Что же произошло? Почему люди проголосовали за уже надоевшего вождя? Зачем власти пошли на фальсификации даже в Москве, имея такой прочный запас? И зачем при этом согнали в Москву дивизии внутренних войск и нашистов?

На все эти вопросы есть общий ответ — страх. Власть одновременно боялась и попытки переворота (потому нагнали войск), и недостаточного процента голосов (потому жульничали даже на глазах у наблюдателей), а люди боялись перемен. Путин надоел, его вороватое и бесстыжее окружение совсем надоело, но все равно — а вдруг станет хуже? Ведь проголосовали же в 1996 году за Ельцина несмотря ни на что.

Момент, когда власть настолько опостылела (или, по-научному говоря, “делегитимизировалась”), что “пошла она на ..., и будь что будет”, еще не наступил. Однако страх — это непрочное чувство, а после того как струсил, становится стыдно. Так что все написанное остается в силе.