Мыши

Они появились сегодня. А может быть, и раньше. Но обнаружить и заметить их мне удалось именно сегодня.

Я зашел на кухню и увидел, как нечто серое, смутное, очень быстро (будто его и не было вовсе) шмыгнуло с угла раковины под плиту.

Сердце мое яростно и шумно забилось. Я сразу все понял.

Это была мышь!

Маленькая, серая, гнусная, гадкая — мышь! Мышь, пришедшая из подвала!

Я боюсь мышей. Во всяком случае, испытываю к ним бо-о-ольшую неприязнь. Эти маленькие твари способны испортить даже самую удавшуюся жизнь!

Итак, у меня в квартире завелась мышь или, возможно, мыши… Зима начинается с неприятностей.

Сегодня наконец-то удалось купить две блестящие металлические мышеловки.

Заряжать мышеловку не так-то просто. Если неправильно ее поставить, она может не сработать, когда нужно, или, наоборот, сработать раньше, чем нужно, и заехать тебе по пальцу.

Пока я заряжал мышеловку, мне казалось, что я совершаю обряд черной магии. Я был дома один. Было тихо, и стало еще тише. Мертвенно-тихо. Своими руками я тщательно и осторожно сооружал чью-то смерть.

Мышеловка сработала быстро. Минут через семь.

Под раковиной сидел маленький мышонок. Очень маленький. Ему прищемило хвост. У самого основания. Он непонимающе хлопал глазками. (Или мне показалось?) Глаза были как две черные бусинки. Рядом с зажатым хвостом налилась ярко-красная, будто нарисованная краской, капля.

Я взял палку и постарался ударить его точно по голове. Мышонок яростно задергался и закричал. (Или мне показалось?) Я ударил его еще раз. Его лапы два раза монотонно сжались и разжались, и он успокоился.

В этих рефлекторных движениях уже не было жизни, а только какой-то неведомый живым ритуал. Взмах руки, прощальный — и одновременно приветствующий смерть. Так курица продолжает бежать без головы по деревенскому двору, и уже убитый фашист успевает отдать честь: я помню тебя, Адольф, возлюбленный мой!..

Палка, пол и металлический край мышеловки оказались испачканы кровью.

Я выкинул труп мышонка в пакет для мусора и снова зарядил мышеловку.

За вечер и ночь я убил еще трех мышей! (Кстати, одно из заблуждений русского языка и сознания, что в мышеловку ловят. На самом деле ею убивают.)

Странное чувство. Я возбужден. Меня немного трясет и знобит. Ощущение холода проникает под кожу.

Я вершу чью-то судьбу! Решаю, жить им или нет. Пусть это касается всего лишь мышей и происходит только в моей квартире. Но все-таки здесь я превратился в бога! Пускай в мышиного, но в бога! Захочу — уберу мышеловку, захочу — нет. Я лично принимаю решение! На колени, серые твари!

Еще две!

Мыши все не кончаются, и мне это все больше нравится. Если в мышеловку долгое время никто не попадает, я немного нервничаю.

Правильно говорят, убивать — это как с женщиной, первый раз страшно, а потом ничего, даже приятно.

О, этот сладостный звук сработавшей мышеловки! Я слышу тебя сквозь густую тишину ночи.

Я иду принять ваши души, дети мои!

Мыши кончились. Мышеловка не срабатывала уже три дня. Все кончено. Я больше никогда не услышу лязга пружины, не положу застывший мягкий серый трупик в пакет для мусора!.. Это конец.

Положил в мышеловку палец. Было больно.

Сегодня самый важный день моей жизни. Я сделал невероятное открытие! Я осознал и понял себя. Понял, кто я такой!

Я — мышь! И я осознал это с ясной отчетливостью. Я — мышь…

Но я непростая мышь. Я мышь, осознающая себя мышью! В этом мое отличие и мое достоинство.

Итак, я мышь, и где-то неподалеку спрятана мышеловка. Теперь надо срочно выяснить, где и в чем она сокрыта.

Логично предположить, что она там, где хорошо. Где лучше всего и легче всего это лучшее достается — там и сокрыта смерть.

Также логично предположить, что, пока мы живы, она там, где нас нет. Потому что, как только мы окажемся там, где мышеловка, — нас самих уже не станет. Хотя в редких случаях, угодив в мышеловку, выживаешь. Например, если чудом тебе прищемило только хвост. Это бывает с самыми маленькими. Но это хуже всего. Потому как очень больно. А надежды выжить никакой. Уж лучше мгновенная смерть!

Отныне мой девиз: живи или умри мгновенно! Будто тебя и не было. Пропади в серых, как и вся твоя жизнь, пакетах для мусора, сгний (или как там правильно сказать нужный глагол?) в свалках, окружающих Город, вместе с другими отходами!

P.S. Для начала буду избегать всего приятного и хорошего, особенно того, что само плывет в руки.

Сегодня, в международный день Проституции, все шлюхи должны давать бесплатно. Согласитесь, это логично. Как же еще отметить этот замечательный праздник?!

Очнулся в ванной комнате. В полной темноте. В руках — свеча. Стою смотрю на свое отражение в зеркале и не узнаю его. Как попал сюда, не помню.

Племянников. Надо опасаться племянников. Они обожают загонять своих дядей в мышеловки.

Стоп. Но у меня нет племянников… У меня нет племянников? Нет! У меня нет никаких племянников! Это очень, очень, ОЧЕНЬ хорошо!!!

P.S. Отныне племянников уничтожать при самом появлении на свет. Всех до единого. Жалость неуместна. Сегодня пожалел племянника, завтра — попал в мышеловку!

Что значит быть мышью? Не знаю.

Но знаю, что значит осознавать себя мышью. Это значит — постоянно ощущать скрытую, ничем не проявляющую себя опасность. По-сто-ян-но ощущать самой кожей, всем сердцем, подкоркой своего мышиного мозга, ощущать — смерть. Ее притаившееся присутствие. Ее металлическое дыхание.

И понимать, что твоя жизнь сводится только к одному условию и смыслу: выжить! Выжить во что бы то ни стало. Выжить всему вопреки, выстоять, остаться живым, обмануть тех, кто объявил на тебя безжалостную охоту. Объявил не потому, что ты в чем-то виноват или что-то преступил, нет, только лишь потому, что ты есть! Ты есть, но тебя не должно быть! Вот что они решили, эти таинственные хозяева жизни. Тебя не должно быть! Ты понял?

Но мышь, осознавшая себя мышью, признавая всю никчемность, убогость и серость своего существования, вместе с тем признает, а точнее, объявляет за собой право существовать! Право быть.

Я есть! — говорит она гордо. — Я есть…

И я объявляю вам войну, желающие моего уничтожения. И победить в моей войне — значит, остаться живым. Пока я жив, я побеждаю вас, невидимые вершители судеб!

Сегодня мышь увидел женщину. Она ему очень понравилась. Она была прекрасна.

Потом он увидел другую женщину. Она была нарисована на плакате и подвешена над проходящими мимо мышами, не осознающими себя мышами.

Она тоже понравилась мышу и тоже была прекрасна.

Но между двумя женщинами была разница. Мышь это чувствовал и даже понимал, но не мог определить, какая и в чем именно она заключается.

Мышь пришел домой, поставил вариться макароны и написал на запотевшем окне: Любовь мыша…

Когда он лег спать, ему приснилась женщина-мышеловка о двух головах.

Мышь проснулся среди ночи и долго слушал, как стучит его испуганное сердце.

А что если сама моя квартира и есть — мышеловка? Я уже попал в нее, и мне никогда не уйти отсюда… Во всяком случае, живым. Она заведена на определенный день и час. Время придет — она сработает. Оглушительный лязг прервет мое гнетущее существование.

Или мышеловка — весь этот Город? Серый, наглый, похожий на устаревший механизм…

Или весь мир?! А мы в нем — мыши. Мы уже давно пойманы. За нами наблюдают и ждут какого-то знака, чтобы нажать на кнопку и… ЛЯЗГ! Нет больше мыша.

Да и всех остальных мышей тоже нет…

Но чего же они ждут? У них что там, эксперимент?

А вдруг в мышеловке что-то заржавело? Такое тоже может быть. Мышеловка сломалась! Гуляй, мышь, себе спокойно и привольно, вдыхай запах серого Города, освещенного по вечерам призрачным светом неоновых огней, преображающих его в лживую сказку.

А если они ее починят? Да, они обязательно ее починят, такими вещами не шутят. Такие вещи чинят очень быстро. Такие вещи если и выходят из строя, то крайне редко и ненадолго. Большое счастье и удача жить на свете во времена сломанной мышеловки! Но не успеешь оглянуться — она снова работает с жадностью изголодавшегося художника. И, увы, ты заметишь, что она снова в строю, только…

В общем, это будет последнее, что ты заметишь.

Меня продолжают мучить вопросы! Сплю я или сижу в туалете — не важно! Всюду меня преследует невыносимая тяжесть философских размышлений!

Что происходит с мышом, когда он умирает?.. Что следует за оглушительным лязгом сработавшей мышеловки?.. Что дальше? Тишина, пустота и абсолютное ничто?.. Или он снова рождается мышью и влачит свое мышиное существование до следующей мышеловки?.. Или рождается крысой? Тараканом, деревом, сыром?.. Как много разнообразных возможностей!

Или он пребывает в каком-то неизвестном нам пространстве, о существовании которого мы можем только догадываться?..

Не знаю…

А что происходит с мышом, осознавшим себя мышью? Наследует ли он, благодаря своему осознанию, какую-то награду или нет? Достаточно ли этого осознания для преодоления цепи мышиных перерождений?

Вопросы без ответов!

А может быть, где-то там, далеко, кто-то большой и добрый… любит мыша, а? Может же такое быть! Какому-нибудь полубезумному старику наплевать на то, что я мышь, как всем наплевать на мои убогие записи?

И он меня ждет. Средь белоснежных новогодних комнат? Средь зеркал и свечей?.. Он один меня понимает. Он… мой мышиный Бог. Он…

Я теряю слова и нить размышлений. Все рвется, выскальзывает из рук, уходит из-под ног, исчезает, предает…

Сегодня ночью, уже под зарождающееся, но еще не видимое утро, мне явился мышиный Король.

Он возник неожиданно, шурша длинным подолом рваной королевской мантии. Остановился передо мной и долго смотрел в упор, будто потерял на дне моих глаз ключи от квартиры.

— Хорош-ш, — прошипел мышиный Король на манер старой выжившей из ума змеи. — Хорош-ш… Отныне нарекаю тебя Нареченным и Преданным. Ты Преданный и Нареченный. Ты ищешь. Но не кусок сыра, подобно другим мышам, мнящим себя победителями вселенской лотереи. Они ищут сыр, но находят — смерть. Ибо сыр приколот, как щит великого князя, к самому сердцу мышеловки.

Ты ищешь саму мышеловку. Но что же ты найдешь?

Тут мышиный Король залился довольным смехом, будто рассказал похабный анекдот. Смех все нарастал, слюна брызгала фонтаном. Король закашлялся, подавясь своим смехом, и… умер.

Спустя три дня по смерти Короля явилась Королева.

Она была молода и печальна. Она печально смотрела, сидя на подоконнике, в окно на ночной умерший Город. Печально курила и печально раздевалась. Печально отдавалась маленькому мышу, как госпожа шуту в старинной картавой песне, печально стонала.

Печально одевалась под утро среди помятой травы и мертвых кузнечиков. Печально смотрела в окно на воскресающий из тьмы и пустоты Город.

— Теперь ты Король, — печально сказала Королева и впервые улыбнулась.

На ее щеках появилось по ямочке. В ее улыбке затеплилась жизнь.

— Теперь ты Король, — повторила она. — Король в изгнании. Куда поведешь ты свой бедный народ? Народ, не признающий тебя. Народ, которому ты не нужен…

Она ушла, и мышь заснул. Чтобы проснуться в третьем часу дня с головной болью и мукой на сердце. Чтобы встать и пить горько-сладкий чай с черным хлебом и думать о ней.

И все-таки должен быть хоть какой-то смысл! В моих размышлениях и записях, в моих прогулках по Городу, в том, как я пытаюсь избежать мышеловки, во всей моей мышиной жизни — должен быть смысл.

Но вряд ли мне удастся его узнать, понять и тем более выразить словами.

Жизнь скоротечна. А жизнь мыши еще скоротечнее. К тому же она обрывается предвиденным заранее обстоятельством.

Так, может быть, сама мышеловка — это и есть смысл мышиной жизни? Конец, венец, пи…

Ну, где же ведущий этой дурацкой викторины?! Когда же он оборвет цепь моих размышлений своим властным возгласом: Господа, время истекло (время из стекла, ха!); а теперь, внимание, правильный ответ! …

Я не узнаю (или не узнаю?) смысла, но он есть. Он заложен, как часовая мина. Рассыпан во всем, как бисер, как мозаика, как осколки, как слезы…

Сегодня мне снилась ослепительно-белая, блестящая ярчайшим неземным светом мышеловка. Играла тихая умиротворяющая и вместе с тем торжественная музыка. Я входил в мышеловку под негромкие, приглушенные аплодисменты. И она медленно и нежно опускалась на мою жадно дышащую грудь…

Сегодня мыши-католики празднуют Рождество.

Королева больше не приходила, будто ее и не было вовсе. Наверное, ее и не было, а просто хотелось, чтобы была. И Короля не было. И меня тоже — не было.

Кто-то меня выдумал, сидя за компьютером и сильно от чего-то устав. Убивал мной свое одиночество и свой страх. Изживал в себе мышь, серость своих будней и неудовлетворенность порывов…

Бр-р, придет же в голову такая белиберда! Это ж надо до чего додумался — теперь уже и меня самого нет! Пойду вылью на себя таз холодной воды. Может, полегчает!

Мыши-католики закончили праздновать в кругу своих семей Рождество, и у них болит голова. Они пьют, уставясь в телевизор и ничего там не видя, горячий бульон и таблетки.

Я так долго боялся мышеловки, что начинаю хотеть ее. Хотеть, чтобы это поскорее произошло и случилось.

Но я ищу мышеловку и нигде не нахожу. Где она, где? Я призываю тебя, мышеловка! Я вызываю тебя на бой! Я — новый мышиный Король, не нужный своим верным подданным!

Порыв ветра… кружит обрывки любовных записок… Раздувает платья, поднимает мышей в воздух и снова опускает на землю.

Земля… кружится… И на ней вращаются многие земли и воды… Плывет среди космической ночи корабль. И корабль плывет…

Приземляются души и отрываются… Поток жизни, круговорот душ и мышей в природе.

Мгла… проясняется… Майское солнце, все цветет, и девушки едут в трамваях Города и смотрят сквозь грязные стекла трамвайных окон на свет.

Я снова пойду в школу, снова сугробы станут белыми и большими. Помойки наполнятся сокровищами, а дома — людьми. Все снова будет в первый раз.

Я узнал свое отражение в зеркале. Это — я. Я — это. Я — эхо, отголосок чьей-то жизни и какого-то призыва.

Я — призыв. Я зову вас, а вы не идете, — говорит призыв.

В моих глазах одна любовь. Так много любви. И она истекает слезами. Слезы и любовь заволокли мои глаза, и я ничего больше не вижу. Я просто наматываю круги по своей комнате, открываю окно и смотрю на Город…

Но мне не страшно.

Я больше не боюсь мышеловки и не ищу ее.

Она сама найдет меня, когда ей очень захочется.

Или когда придет время.

Время… я целую твое бремя.

Имя — я шепчу его и складываю

Из буковок и снов.

Будет еще много хорошего.

Время… еще есть, еще остается.

Я беру бережно тебя в руки,

Я выхожу тебе навстречу из берегов.

Песчаный берег, обрыв земли…

Река холодная, и брода нет.

Но тут плывут и те,

Кто плавать раньше не умел.

Кто не сумел найти дорогу,

Кому недоставало сил,

Теперь осилят новый путь.

Я бегу, я убегаю…

По траве и снегу,

По земле.

У меня нет больше слов. Они закончились, слова иссякли… Я приникаю к молчанию. Я устал от всего, что у слов. В этой стороне нет ничего.

Я устал быть мышью.

Наступил Новый год.

Накануне тут и там сновали мыши в запоздалых поисках подарков и чего-нибудь вкусненького к праздничному столу. Многие представители мужской особи были уже пьяны и счастливы. Земля уходила у них из-под ног. Казалось, они двигались сразу в нескольких направлениях, качаясь из стороны в сторону, как корабль во время непогоды.

О, это пьяное белое дешевое мышиное счастье! Как легко на тебя наскрести, когда уже вроде бы ничего не осталось. И купить в любом ларьке или с рук у бабок круглые сутки круглого года… Ты последний причал и умильная пристань всех проигравших мышей. Последний лукавый друг их. Не будь тебя — пришла бы кровавая беда. А так половина мышиной страны тихо спивается, незаметно живет и незаметно погибает. Но не ропщет на свои скорби! Будь с нами, пьяное счастье, раз другого нам не дано! Будь с нами, заклинаю тебя!..

В сумерках засветились гигантские ели, загорелись, подмигивая проходящим мимо мышам, украшенные витрины…

Мышь весь день просидел дома. Было тихо. Только с улицы и из соседних квартир доносились голоса и шумы.

В этот день у мыша что-то случилось со слухом. Он обострился, и мышь слышал вещи, которых раньше не замечал.

В квартире наверху двигали мебель. Через этаж, справа, — занимались любовью. А на последнем, под самой крышей, на скрипящем магнитофоне проникновенный голос допел песню:

Когда часы пробили полночь, все мыши серого Города закричали некогда грозный военный клич: “УРА!”.

Мышь тоже крикнул: “Ура!”.

Через полчаса мыши дружною гурьбой высыпали на улицу. Грохнули хлопушки, брызнули фейерверки, послышались пьяные песни…

Мышь подошел к своей украшенной старыми игрушками елке.

Рядом с выцветшим от времени Дедом Морозом лежал небольшой упакованный сверток. На нем было аккуратно выведено: Подарок мышу.

Мышь взял в руки сверток, сел с ним, застыв на несколько минут. И только потом, не спеша, развернул и увидел прямоугольную коробку. Мышь раскрыл коробку.

На ее дне, уложенном белой ватой, лежал уменьшенный скукоженный трупик мыша.

Никакой записки или инструкции к подарку не прилагалось.

Мышь вышел на улицу, сел у подъезда посреди московской стихающей ночи и поднял голову вверх.