Владимир Сальников, Александр Туманов

Художник Марина Попова

В октябрьском номере “Знамени” художник Марина Попова впервые опубликовалась как писатель, выступив с рассказом “Крибли-крабли-бумс”. По этому случаю в редакции журнала состоялась выставка ее работ.

Марина Попова — художник высокопрофессиональный, что обязывает и меня как художественного критика к профессиональной строгости и серьезности в представлении и толковании ее творчества. Тем более что мне очень хочется донести его красоту и смысл до литераторов — людей, которые, как я знаю из своего опыта иллюстратора, более погружены в слова, чем в зрительные образы. А тут — станковые картины, и акварели, и большие фотографии работ, относимых у нас с давних пор к так называемому монументальному искусству.

Чтобы понять творца, одних художественных впечатлений недостаточно, нужно понимать его место в контексте искусства, современном и историческом, и специфику его художественной речи. А Марина Попова — художник непростой, и совсем неортодоксальный, что, возможно, не сразу заметно зрителю, не слишком погруженному в современное искусство. Марина часто называет себя абстракционистом. Но абстракционизм в России — явление до сих пор непривычное. В 60-е слово “абстракционизм” даже бытовало в качестве ругательства. Основная же причина недоступности нефигуративного искусства в том, что главными национальными художниками у нас до сих пор остаются Шишкин с Айвазовским, что делает наш общественный вкус внеисторическим. Другая причина кроется в характере русского авангарда, где абстракционизма в западном понимании не было. Исключение — лидер немецкого экспрессионизма Кандинский. В России было беспредметничество: художники посредством непредметных форм решали совершенно разные задачи, чаще всего проективные. Но и в западном понимании Марина — не совсем абстракционист, потому что, как справедливо заметил один канадский критик, в ее работах слишком сильны предметные аллюзии.

Сама же художница говорит о том, что ей всегда хотелось рассказывать истории, но она опасалась рассказывать их прямо, средствами искусства XIX века. Поэтому можно предложить зрителю смотреть на картины Поповой, как на пейзажи неведомых планет. Но в любом случае, у меня как у профессионального художника и художественного критика, пишущего о современном искусстве, главный вопрос — это вопрос о происхождении как творчества художника, так и его развитых и утонченных художественных средств. Возможно, причина вольнодумия Марины Поповой кроется в ее непростой культурной идентичности (она живет на две страны, в Москве и в Монреале), отсутствии укорененности в определенной художественной традиции, в ее двойственном происхождении, московско-киевском (или киевско-московском). Первоначально киевская Республиканская средняя художественная школа, потом Московский текстильный институт, к которому примешивается и североамериканское влияние: в Канаде и США абстракционизм — до сих пор ведущая тенденция. А ведь русский художник в эмиграции почти всегда упорствует в защите привезенных с родины художественных ценностей. Но киевская художественная школа для особо одаренных детей стояла на фундаменте советского академизма. Можно предположить, что определенный фундамент беспредметничества Поповой заложил Московский текстильный институт. Но подобное образование получило множество художников до нее и после нее.

Так что корни ее оригинального искусства находятся внутри нее самой.

Поразителен, на мой взгляд, интерес художницы к математике, вернее, к пространственным переложениям математических формул. С некоторых пор, а на самом деле — после личного знакомства с выдающимися математиками, Марина стала населять свои пейзажи уже не мерцающими в своей неопределенности и неузнаваемости инопланетными предметами, но зримыми воплощениями математических мыслей. Человеку, живущему искусством ХХ века, эти формы представляются прекрасными, потому что они похожи на фантазии авангардистов, кубистов, футуристов.

У Марины Поповой — большой декоративный талант. Ее “абстрактные” пейзажи и фигуры замечательно ложатся на архитектуру, на стены зданий, общественных и частных.

… На вернисаже было много ее друзей-художников, классик советского искусства Наталья Нестерова, Ольга Гречина, Елена Гурвич, Наталья Костина, основоположник послевоенного московского беспредметничества Александр Юликов и давно живущие в Москве киевляне Сергей Базилев, Нина Котел, Анатолий Чечик; искусствоведы Лидия Попова, Людмила Лунина, Лола Звонарева, от Министерства культуры — искусствовед Валерий Перфильев, зав. отделом художественных программ Государственного центра современного искусства Ирина Горлова.

Стены нашей гостиной украшены картинами Марины Поповой. Над камином — роспись по шелку. Это игра в шахматы между грустной, как бы отрешенной от мира Королевой и довольно свирепым Шутом, без стыда показывающим свои свиные ноги. Игра происходит на фоне разрушающегося мира: сзади, за сломанной решеткой, темная вода, почти черное небо с сероватыми облаками и красные молнии, пересекающие пространство. Какова ставка? И кто проиграет?

На других стенах — акварели. На одной — сплетницы за чаепитием. И эмоциональная атмосфера находит воплощение в красках: оранжевая чашка с чаем, черное, белые шеи и лица и много по-шагаловски синего разных оттенков. Другая акварель — тоже чаепитие. Но теперь это — крупная мужская голова и более миниатюрная голова женщины. Между ними, не как преграда, а как союз, две чашки. Каждый погружен в свои мысли, но они объединены тем, что было или что будет. Все уравновешено, и покой чаепития совершенен. Эти работы датированы началом 80-х годов.

Уже позже, где-то в 90-х, появилась еще одна акварель нового периода творчества Марины — абстракционизма. Название “Чайник моей бабушки” вначале приводит в недоумение: где чайник? Все покрыто диагоналями и окружностями, которые в беспорядке куда-то бегут. И почти на самом верху возникает как намек маленький заварной чайник. И вдруг картина приобретает смысл: все окружности повторяют форму чайника, все диагонали стремятся вверх направо, туда, где собирается пар из маленького чайника “моей бабушки”.

Мы всегда были в курсе Марининых творческих дел, видели на компьютерных изображениях ее вещи и были потрясены новой струей ее творчества — приходом в настенную живопись. Крупнейшие работы Марины Поповой были выполнены в самых разных концах мира: от Буэнос-Айреса до Китая и от Монреаля до Лас-Вегаса.

Марина Попова — человек творческий, ищущий самовыражения, которое проявляется в самых неожиданных формах. Поэтому я совершенно не удивился, узнав, что она начала писать прозу. В “Знамени” опубликован рассказ Марины Поповой “Крибли-крабли-бумс”. Мы знакомимся с разными ипостасями героини: ее я, мы, Чита, дама, бабушка. Вдохните запахи детства, они настоящие — это исключительно ностальгический рассказ, и ностальгия здесь подлинная: немного грусти и больше радости, с памятью и запахами, улицами, квартирами и веселым солнцем.

Дружба наша с Мариной вспыхнула сразу. Привлекли ее творческая натура, живой ум, отзывчивость. Марина всегда доставляла нам радость своей живописью. И вот — литературный дебют. И теперь я думаю: что же еще выкинет наш друг Марина Попова?