Дмитрий Володихин

Тим Скоренко. Сад Иеронима Босха; Вячеслав Рыбаков. Се творю; Максим Хорсун. Рождение Юпитера; Раковина. Сборник современной сказки

Фантастическая литература похожа на слоеный пирог.

Слой фантастики, которую ничто не отличает от литературы мейнстрима, помимо дополнительных возможностей, извлекаемых из фантастического допущения, называют “интеллектуальным” или “артхаусным”.

Слой текстов, построенных по принципу господства идей — социальных, философских, научных — над всяческим художеством (но тут художество все еще имеет смысл и силу).

Слой массолита, где красивые декорации иных миров, приключения и батальные сцены составляют основное содержание.

Когда пишут о “конвергенции” фантастики и основного потока литературы, имеют в виду прежде всего верхний слой и отчасти слой “литературы идей”. Массолиту сливаться в мейнстриме просто не с чем, так как ниже превосходного мейнстрима может быть только дурной мейнстрим, а вот массолит может быть и качественным, и омерзительным… в итоге: километры с килограммами не срастаются, они просто существуют в разных планах бытия.

“Вечных вопросов” в фантастике в основном касаются ее верхние ярусы. В массолите, хорош он или плох, “картинка” неизменно преобладает над смыслом. Вера, любовь, смерть, познание, творчество — не те категории, с которыми работает писатель-массолитовец. У него просто другая специализация.

Так вот, на протяжении последних двух-трех лет в фантастике произошло массовое обрушение “артхаусного слоя” и “слоя идей”. Перефразируя одного крупного ученого, “разруха коснулась страшно и нетерпимо” всего высокого, сложного, требующего умственного и душевного труда, что было в нашей фантастике. Все это просто перестало продаваться. Тотально. С редчайшими исключениями. Бо?льшая часть заметных фантастов-интеллектуалов ушла в так называемые “межавторские проекты”. А они представляют собой, чаще всего, конвейерное производство, рассчитанное на крайне невзыскательный вкус.

Проще говоря, когда издатель утратил интерес к литературным самолетам, очень многим фантастам пришлось переквалифицироваться на производство литературных рукомойников.

Фантастика наша не в кризисе. Фантастику пришибло. Она долго будет ходить в скрюченном состоянии, и Бог весть, распрямится ли еще когда-нибудь. Массолит — самый простой, самый незамысловатый, самый “штампованный” — получил абсолютное преобладание. За его пределами в фантастике остались редкие островки. Или, как сказал Владимир Березин, “пузырьки воздуха на затопленном корабле”.

Поэтому, если раньше, года четыре назад, или, тем более, десять лет назад, без труда можно было назвать десяток-другой качественных фантастических текстов, связанных “вечной темой” — любовной, например, — и вышедших за год, то нынче за два года порядочных вещей — единицы.

На этом безрыбье мелодия любви звучит изысканно или хотя бы оригинально, дай Бог, в полудюжине произведений.

То, как обыграл ее Тим Скоренко в нашумевшем романе “Сад Иеронима Босха”, можно назвать неожиданным… повтором.

Для Скоренко — поэта, музыканта, переводчика — тема любви чуть ли не в центре творчества. Еще в 2008 году у него вышел фантастический текст “Тихие игры” на вечную тему несчастливой любви, рок-баллада в формате маленькой повести. Создавая “сад Иеронима Босха”, автор обратился к теме второго Пришествия. Любовь в его романе — выше веры, выше Церкви, выше всего, что есть на земле и на небесах.

Итак, в мир является новый мессия. Он послан Богом, и Бог дарует ему силу творить великие чудеса: исцелять от болезней и увечий, ходить по воде, наполнять сердца любовью, даже оживлять мертвецов, как Христос оживил Лазаря. Вот только сам он довольно долго не понимает своего предназначения. Это алкаш, дурак и вор из американского захолустья. Римская церковь поднимает его от уровня, на котором он был почти животным, до уровня, когда его можно показывать по ТВ и делать на нем бешеные деньги. А когда к новому мессии приходит любовь, любовью душа его освещается изнутри, любовь начинает подсказывать ему поступки и мысли — приходит время окоротить парня, вышедшего из повиновения.

Любовь нового мессии растет и возвышается вместе с его личностью. Распутный прощелыга находит себе в Италии проститутку Уну — вот начальная точка. Ум и душа Уны восходят на высоты, которые она прежде и представить себе не могла. Бывшая проститутка обретает чистоту, граничащую со святостью, а бывший злобный хулиган жертвует собственной жизнью — вот точка финальная.

Сделано все это в жесткой, черной, нарочито брутальной манере. Тим Скоренко лепит своего героя и его окружение с большим психологическим реализмом. Он честно, без прикрас показывает наш мир, изгаженный ложью и корыстью от корней до кроны.

Удивительное противоречие существует между тем, как исполнил автор художественное высказывание, и тем, что именно он сказал. У Тима Скоренко — мастерская, яркая проза. Но весь заряд этого мастерства истрачен на… бесхитростную антицерковную агитку. Суть сказанного им укладывается в три коротеньких предложения: “Церковь — чудовище. Она не нужна. “All you need is love””. Добавить нечего. Первое говорилось еще в XVIII веке при звуках рождения революционного дракона. Второе — лозунг множества ересей и сект. Третье — девиз левых англосаксонских интеллектуалов, искренне и честно разделяемый по сю пору поседевшими хипанами да частью рокерской тусы. Сухой остаток: “флора” выдумала своего Бога, какой ей удобен и приятен, а потом нарисовала на мусорном контейнере калом силуэты тех, кто верует иначе…

Сплошь и рядом случается так, что писатель пытается решить огромную художественную задачу с негодными средствами. Реже происходит прямо противоположное: достойные художественные средства истрачены на достижение никчемной цели. В сущности, задолго до рождения “Сада Иеронима Босха” реквием ему прозвучал в песне рок-группы “Машина времени”: “Ты верил в гитару, “Битлов” и цветы, мечтая весь мир изменить. Но все эти песни придумал не ты. Кого ты хотел удивить?”

Вячеслав Рыбаков — писатель чуть ли не прямо противоположных воззрений. Но есть в его дилогии “Звезда Полынь” — “Се, творю” одно важное сходство с книгой Скоренко. В обоих случаях тема любви соединяется с темой веры.

В романе “Се, творю” русский мудрец не от мира сего Журанков разработал технологию нуль-транспортировки, основанную на эвереттике. НФ-возрожденцы должны записать очко на свой счет: научное обоснование, философия и методология открытия прописаны фундаментально. Так, как это делали в “твердой НФ” 50—60-х… Правда, ядро у этой технологии имеет не научное, а, скорее, религиозное обоснование. Мироздание устроено так, что высшие его планы не позволяют миру обрушиться в бездну и время от времени посылают ему спасительные подарки. По-христиански это звучит просто: Бог помог. Рыбаков, сторонник своего рода конфессионального синкретизма, пытается выстроить общую для традиционных религий линию — хорошие, нравственные люди, способные к любви, творчеству и самопожертвованию, не пропадут: Небо им не даст пропасть… Конструкция выходит спорная, но хотя бы добрая, милосердная, и за то спасибо петербургскому фантасту.

Появление духовно-научной Нуль-Т должно бы вселить в читателя оптимизм. Однако гораздо больше надежды вселяет и, думается, с литературной точки зрения значительно лучше “сделано” совсем другое. Журанков, создатель новой технологии, трагически гибнет. Замутненный, кривой мир, где у мудреца ненадолго появился шанс реализоваться, словно бы не простил ему творческой удачи. Отомстил. Сожрал, а потом похоронил страшно и безвестно. Но у мудреца осталась смена: сын и его возлюбленная. Те, кто сможет вывести дело Журанкова на торную дорогу. Те, кто знает, как драться с кривизной мира в самых ее страшных и безжалостных проявлениях. Рыбаков обнадеживает читателя: старшее поколение не напрасно жило, сберегая от порчи свой нравственный идеал, ведь его удалось передать детям. А те, молодые, — покрепче будут, их труднее сбить с ног.

Гибель Журанкова напоминает случайную, страшную, но в то же время “триумфальную” смерть Юрковского и Крутикова из повести братьев Стругацких “Стажеры”. В обоих случаях смерть лучших людей старой эпохи означает начало эпохи новой. В обоих случаях у них есть надежная смена. У Стругацких это Жилин и Бородин, у Рыбакова — сын Журанкова и его будущая жена Сима. Но из чего выросла их любовь, а вместе с тем и надежда автора книги на то, что за подобными людьми — будущее?

В первую очередь из того, что их взаимное чувство очень похоже на узнавание двух существ одной “духовной крови”. Это отнюдь не психологическая близость, и подавно — не эротическая. Скорее, связь двух внутренне свободных людей, которым не чужда идея служения, принятого на себя добровольно и осознанно. Две личности воспринимают окружающее одинаково: мир погружается во тьму. Вместе им легче сохранить себя и противостоять этой тьме. Вот они и объединяются самым естественным образом. Поскольку их выбор в рамках этики, которой придерживается Вячеслав Рыбаков, абсолютно правилен, то паре Журанков-младший — Сима автор открывает возможность пользоваться открытием Журанкова-старшего.

Максиму Хорсуну, как и Вячеславу Рыбакову, близка “твердая НФ” — литература, в пределах которой основополагающей ценностью является научное творчество и его влияние на будущее нашего мира. Крымский фантаст входит в неформальное сообщество техноромантиков и НФ-возрожденцев. Его звезда взошла в 2009-м, после того как на конвенте “Звездный мост” был награжден дебютный роман “Ушелец”. С тех пор популярность Хорсуна быстро растет. Главным его достижением стал роман “Рождение Юпитера” — космоопера о весьма далеком будущем. Книга по стилистике близка романам Джека Вэнса. Она битком набита астрономическими, физическими и социологическими идеями. Для того чтобы выдержать их груз, автору потребовалась динамичная приключенческая основа. И одним из двигателей сюжетной конструкции стала любовь Айвена Шелли, космического аристократа и редкого шалопая, взрослеющего весьма медленно, к женщине-ученому — личности куда более цельной и зрелой. В тексте эта любовь играет роль завлекательной картинки: роман двух благородных личностей как будто наряжает довольно мрачную, жестокую вещь в романтические средневековые одеяния. Традиционная космоопера углубленной прорисовки персонажей не терпит. Но в данном случае автору удалось за счет любовных переживаний, да еще, пожалуй, эмоций верной дружбы придать основным действующим лицам глубину и в то же время избежать выпадения из “формата”.

Сразу в нескольких качественных текстах любовь сыграла роль спасительной силы. Притом в ситуациях, когда спасти уже больше нечему, и любовь приходит как чудо, как слом законов, незыблемо господствующих в мире.

В повести “Юрьев день” Геннадия Прашкевича и Алексея Гребенникова (“Полдень, XXI век”, 2010, №4) любовь предотвращает убийство и неотвратимую мировую катастрофу.

В повести Дмитрия Колодана “Время Бармаглота” (М.: Снежный ком, Вече, 2010) любовь вытаскивает главного героя из бредового мира, созданного его воображением, после того, как он попал в автомобильную аварию и погрузился в кому.

Наконец, три или четыре такие истории содержатся с сборнике современной авторской сказки “Раковина” (2010). Лучшая из них — рассказ Анны Семироль “Мари”. Он стилистически уподоблен немецкой романтической сказке XIX столетия. Старинный город, где-то в Германии. Маленькая девочка, обладающая способностью выполнять желания бюргеров, но взимающая за свои чудеса непомерно высокую плату. Страх, надежно охраняющий это странное создание… Печальная, трагическая вещь, более эмоциональная, чем сказки того же Вильгельма Гауфа, работавшего в уютном стиле бидермайер, приглушающем слишком уж яркие вспышки чувств. Но и более жесткая, более безжалостная к человеческой природе. Сверхъестественное существо в облике маленькой девочки без конца ставит перед людьми выбор. Мало кто обращает внимание на то, что цена, назначенная за чудо, всякий раз зависит от мотивов, которыми руководствуется проситель. Ошибаются те, кто совершает выбор под воздействием внутренней фальши, корысти. С честью выходят из трудной ситуации те, кто добр, бескорыстен, способен к чистой любви. Ганс, единственный сын трактирщика Якоба, становится просителем, подчиняясь своей любви; из-за нее Ганс готов пойти на самопожертвование. Но любовь корысти не знает, и за поступком юноши следует не расплата, а вознаграждение.

Вот и все. Может быть, автор этих строк что-то и пропустил. Но уж точно не появилось за последние два года ничего, по яркости своей подобного светилу, разом отнимающему ночь у сумеречных улиц и площадей в городе фантастики... Темно. Черные окна. Даже луна спряталась. Лишь изредка встречаются непогасшие фонари. Они скупо роняют свет на серую мостовую.