|
Николай Звягинцев
Книжка с высокими прописными
От автора | Я родился в 1967 году в Московской области. С раннего детства жил в Москве. После школы поступил в Московский архитектурный институт. После 2-го курса призвали в армию; я служил на Украине. После армии закончил институт, несколько лет проработал архитектором-реставратором памятников архитектуры. Так случилось, что занимался в основном усадьбами, связанными с выдающимися русскими поэтами, писателями и художниками: Пушкинские Горы, Мураново, Абрамцево, Спасское-Лутовиново. Потом сменил специальность, уже более 15 лет работаю в рекламе. В начале 90-х был участником поэтической группы “Полуостров” (вместе с Андреем Поляковым и другими). Первая публикация — в 1991 году в газете “Русский курьер”. Автор четырех книг стихов: “Спинка пьющего из лужи” (М.; АРГО-РИСК, 1993), “Законная область притворства” (М.; АРГО-РИСК, 1996), “Крым НЗ” (М.; ОГИ, 2001), “Туц” (М.; НОВОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО, 2008). Стихи переведены на английский, французский и украинский языки. Шорт-лист Премии Андрея Белого (2008); стипендия Фонда памяти Иосифа Бродского (2009). Живу в Москве.
Николай Звягинцев
Книжка с высокими прописными
* * *
Друзья-деревья шумят верхушками,
Когда прекращают носить листву.
Они пообедали с ним в Перхушково
И поворачивают на Москву.
А Гоголь дальше в свою Италию
На оставшемся колесе,
Думая: разве люди хрустальные,
Если сахарны они все?
* * *
Котовичок, мы летим по небу
Из утонувшего Ленинграда.
Меня подбросили, как монету,
А ты уже находилась рядом.
Выше плоскости неодолимой
Я скользаю, а ты више.
Смотрят в небо все ювелиры,
Видят мочки твоих ушей,
Пальцы ломкие, как расчёска,
Путешествие без нажима,
Как новогодняя мелочёвка,
Словно ватой нас обложили,
Как подливку корочкой хлеба
С облаками тебе в награду.
Котовичок, мы летим по небу
Из утонувшего Ленинграда.
* * *
После зимних высоких стульев,
Когда не видно под снегом ног,
Будет светлый парад сосулек,
Который падает, как домино,
Пока подружки выходят замуж,
Пока кавалеры стоят одни.
Лучше всех по стрельбе глазами,
Ты охотник, а не воротник.
* * *
В саду, где оккупация повисла,
Где пристальные взгляды у растений,
Беседуем с хозяйкой, у которой
Хватило слов на всех её былых
Нечаянных и вежливых соседей
Из пепельного воздуха вокруг.
Она как будто в лодочке плыла
Сквозь всю свою Галицию стальную,
Каштановую, серую на сгибах,
Слегка солоноватую на вкус,
Где вслед за поворотом головы
Меняются деревья и фигуры,
Не двигается улица сама.
Там яблочная плещется брусчатка
И кажется, что рыжая вода
Достигла барабанных перепонок
И мой трамвай уходит без меня.
* * *
Медведь ушёл на зимнюю войну
Стрельбищенского скомканного часа,
Где жёлуди ныряют под росу,
Деревья свои держат на весу,
Боятся не упасть, а постучаться,
Вернуться в свою зимнюю войну.
Не двигайся, пушистая, смотри
На берег уплывающий магнитный.
Когда ты тоже станешь колесом,
Привяжется один из голосов,
Как пуговица верхняя на нитке,
Ловец пустого глаза изнутри
Для неба в пароходную трубу,
Для бывших, перепачканных зелёнкой,
Прицелившихся, чтоб наверняка:
Прозрачная, как левая рука,
Готовая взорваться фотоплёнка,
Тугая, прикусившая губу.
В Рязани тёплая зима
Путники над невысокой бездной
(Не медведица, а медвежонок)
Видят снег на замке небесном,
Который повесили молодожёны.
А ты похожа на платье невесты,
Остановившейся, где нельзя им,
Или на яблоки после отъезда
Хозяев.
* * *
Сколько вокруг сверкающей стали
Вокруг одной чёрно-белой фразы.
Взгляды идут с головы состава,
Он по ним движется, как на праздник.
Нижний чин, ухвативший ветер
В своём железнодорожном лицее,
Мог представить эти просветы
Погонами старшего офицера.
Мимо зелёного хода в город,
Синих, розовых, кровеносных,
Женщина едет в пустом вагоне,
Птица движется молниеносно.
* * *
Под моим окном разгружают лодки.
Там, на одной из последних станций,
Морская дама, сама себе плотник,
Смотрит на тех, кто решил остаться.
Ей от стенки морской таможни
Падать, плавать и просыпаться
В любую сторону, куда можно
Указать деревянным пальцем,
Где в мякоти каждого Вавилона
Ждёт весёлая косточка вишни.
Спой об этом, грубая флора,
Скажи, что ты меня не боишься.
Дай почувствовать через перчатку,
Что ты чувствуешь через пустыню.
Когда придумаешь возвращаться,
Солнце будет всегда в затылок.
* * *
На разлинованной мелом площадке
Стоят наездница и лошадка.
Вот стрекозка, её сетчатка,
Сухая лиственная вода,
Легчайший слой городского ила,
Будто кто-то меняет крылья.
Скажи сейчас ей всё это или
Не говори уже никогда.
Сколько же ты пролетишь, подруга.
В каждом киоске медные трубы.
Зачем из воска глаза и руки —
Чем нежнее, тем лучше горит.
Чучело с пёрышками лесными,
Книжка с высокими прописными.
Куда деваются все остальные,
Когда она ходит и говорит.
С Бергена на полюс
Про девушку с луковыми глазами,
Сухими обветренными губами,
С той стороны земли на вокзале
Напишешь, сидя на барабане:
“Татьяна Ларина, 22 года.
Может стать причиной пожара.
Есть инструкция по уходу,
Начинается: Я обожаю
Эти ленточки бывшей дружбы
На середине пустого класса
Весны уже совсем безоружной,
Уже безбашенной, одноглазой
На границе моря и грядок
В доме бывшего новоселья”.
Это одна широта с Петроградом
Или одна долгота с Марселем.
* * *
Я задену тебя плечом,
Перчик чили.
Так теснят дверной язычок
Перочинным,
Так цикада, её концерт
За плечами
С восклицательным и в конце,
И в начале,
Отдыхающих каблуков
На зелёном,
Как в какой-нибудь далеко
Барселоне.
* * *
В окно, когда небо бывает близко,
Когда поднимаешь его до дна,
Смотрит высокая баскетболистка —
Луна.
Вещам положено отвисеться,
Стать чешуйками на блесне,
А ты один с вислоухим сердцем
И сразу видно — идёт снег,
Сделанный из кошачьей шерсти
Чьих-то запахов и шагов,
Как люди панафинейских шествий
Вдоль невидимых берегов.
* * *
С той стороны Арарата,
Не видной из Еревана,
Лето слепое с краю,
Мягкое дно дивана.
Все небесные хорды,
Друзья трамвайного круга
Ходят с высоким горлом,
Держат правую руку,
Как телесного низа
Ангелы и амёбы,
Родившиеся до изо-
бретения пулемёта.
|
