Борис Кутенков

Дмитрий Веденяпин. Что значит луч

Стулья на песке

Интересен хронологический замысел книги: второй раздел, идущий после текстов 2000-х годов, называется “Пять стихотворений из восьмидесятых”. Ожидаешь, что дальше датировка пойдет по нисходящей, но обманываешься: вспышка памяти меркнет, и хронотоп возвращается в привычную колею.

С такой композиционной непредсказуемостью напрямую связано и название книги. Луч как сквозная метафора так или иначе присутствует в каждом стихотворении: он “дрожит” на древесном срезе в стихотворении про Родиона Романыча, принимает образ южноамериканского попугая (метафизическое измерение), застревает в зеркале, отражаясь фрагментами солнечного света в осколке.

Одно неизменно: луч скачет, непрерывно перемещаясь с объекта на объект как ему заблагорассудится. С метафорой луча так или иначе сопоставляется все, даже авторское определение поэзии в программном стихотворении:

В этом смысле книгу можно назвать попыткой взгляда на себя с разных измерений, изобразительных ракурсов. “Я, я, я… Что за дикое слово! / Неужели вон тот — это я?” — этому стихотворению Ходасевича как нельзя лучше наследует лирика Веденяпина, словно развертывая его мысль в идею целого сборника (впечатление, подкрепляемое и курсивированной цитатой “Разве мальчик в Останкине летом?” в заключительном тексте книги).

Отсюда — два основных приема, на которых базируется поэтика Веденяпина: парцелляция и приемы монтажного повествования. Отдельные строки, построенные на внешне не связанных между собой конструкциях, символизируют перемещение луча в хаотичном порядке — вещи, лица, события. Детали, буквы, бытийные категории живут словно отдельно от лирического героя. Луч выхватывает из бытия отдельные фрагменты и снова прячет их в темноте. Картинки, сменяющие друг друга, превращают стихотворение в набор прекрасно рассыпающихся случайностей.

Слова, по определению самого Веденяпина, стоят “как стулья на песке”, на почтительном расстоянии друг от друга. К самой поэтике Веденяпина тоже применимо слово “дистанцированная” — чрезвычайно осторожная, даже эпитет “прекрасные” в строке про московских евреев втиснут в четырехстопный ямб словно бы из политкорректности. Зачастую не связанные друг с другом детали, обрывочные фрагменты (агент в гостинице во Львове, субъект в канотье, Чижик-Пыжик…) затрудняют проникновение в авторскую поэтику.

Кажется иногда, что автор и сам это понимает: попыткой сблизить “стулья”, словно установить связь времен, а следовательно — собрать части рассыпающегося мира, обоснован еще один используемый Веденяпиным прием — намеренно избыточного повторения слов внутри одного катрена:

или:

Мотив фатума, произвола судьбы постоянен для книги. Луч в следующий момент может быть направлен куда угодно — и кто знает, какие метаморфозы тогда сулит время и пространство? Неслучайно персонажам Веденяпина свойственно преимущественно бездействие, глаголы в пассивном залоге: “негр, сбитый зеркальной подсечкой”. Часто повторяется мотив “перевернутого света”, опрокидывания пространства — тут опять вспоминается Ходасевич: “Счастлив, кто падает вниз головой, / Мир для него хоть на миг — а иной”. Веденяпинские строки как нельзя лучше перекликаются с этой темой бессилия:

Таким сознательным бездействием определяется и промежуточное положение героя лирики Веденяпина, нахождение его “между прошлым и будущим”: “Между той нелепой, которую мы ведем, / И другой, счастливой, которую мы теряем”.

Верность своему стилю, поэтике и вызывает уважение, и пугает: никаких кардинальных изменений лирика последних лет по сравнению с текстами 80-х не знаменует — все то же непременное присутствие света, метафизического измерения в каждом стихотворении. Биографических реалий, позволяющих разглядеть личность автора за лирикой Веденяпина, мало; все возводится в степень обобщения. Современные реалии если и появляются, то будто в чужой речи:

На данный момент в поэзии Веденяпина, на мой взгляд, достигнут некий потолок наработанных приемов. Вариантом побега может стать обнажение индивидуальной судьбы. А что на самом деле будет дальше — покажет одна из главных бытийных категорий поэта — время.

Борис Кутенков