Дарья Маркова

Захар Прилепин. Именины сердца; Книга, ради которой объединились писатели, объединить которых невозможно

В то время как Дмитрий Бавильский и Дмитрий Быков признаются, что сил уже нет читать текущую литературу1 , как нет и желания заниматься критикой, а Андрей Немзер все реже откликается на новинки (в этом году, кажется, больше пришлось писать некрологи), весной вышли две книги бесед с современной словесностью, два сборника: в одном — интервью, в другом — рассказы и фрагменты повестей и романов.

Оба — собрание оправданных ожиданий, оба, по-разному, репрезентативны, при этом практически не пересекаются. В роли общего знаменателя выступают только Захар Прилепин и Леонид Юзефович, любопытная пара, учитывая, что первый называет второго своим учителем.

Две репрезентативные картины одного и того же, почти ни в чем не совпадающие, не курьез. Скоро, кажется, будет удивлять обратное, так как самостийные рейтинги, анкеты, списки, содружества множатся, а влиятельного экспертного сообщества нет. Премии — единственная официальная и при этом видимая постороннему взгляду примета его существования, что активно используют центральные книжные магазины, в остальном все больше отражающие изобилие и деиерархизированность интернет-ресурсов. С разделителя “Современная русская проза” исчезает первое слово: Владимир Кунин и Александр Куприн, Ирина Сумарокова и Александр Сумароков стоят рядом, по алфавиту. Компьютерная поисковая система установлена, нужно приходить с конкретным запросом.

Спрашивается: какую совокупность представляют два названных сборника? Как будто бы современную русскую литературу, но прежде всего надо сказать, что литературные факторы на оценку двух этих изданий влияют куда меньше, чем внелитературные.

“Книга, ради которой…” — благотворительный проект. Его цель — не только и не столько собрать деньги, сколько просветить, привлечь общественное внимание к проблеме, а для начала — к существованию российских хосписов. Впервые такой сборник вышел в двух экземплярах и был продан на благотворительном аукционе. Второе издание (тираж 1000) в рамках благотворительной программы распространялось вместо сувениров. Третье перед нами, тираж — 35 100. Состав авторов, по словам издателей, слегка менялся “по техническим причинам”.

“Помощь хосписам не относится к “популярным” направлениям благотворительности. Во многом потому, что не все знают о том, что это такое, а те, кто слышал о хосписах, испытывают необъяснимый страх”, — пишет составитель “Книги...” Олег Вавилов. Понятно, что для популяризации обратились к известным писателям, непонятно одно: с каких пор страх болезни и смерти — необъяснимый?

Вышло так, что сборник может играть еще и литературно-просветительскую роль, так как в нем представлены наиболее известные современные российские писатели от Бориса Акунина до Владимира Сорокина, от Людмилы Улицкой до Виктора Ерофеева. Всего двадцать одно имя. Выбивающиеся из ряда фигуры есть, Борис Гребенщиков, например, или Дуня Смирнова, но попробуйте сказать, что они неизвестны.

Подобное объединение возможно разве что в учебнике или хрестоматии по литературе определенного периода, тем более что каждый тут выступает без новаторств и экспериментов — выдает собственную визитную карточку. Благотворительный проект действительно не место для художественных экспериментов.

Удивление у многих вызывает не встреча совершенно разных имен под одной обложкой, а то, что в “хосписный” сборник писатели рискнули дать не только светлые и поддерживающие тексты, но и тяжелые, пугающие, гнетущие. Результат — калейдоскоп почерков и стилей, событий, характеров и эмоций. Как в самой жизни. Волей-неволей вспомнишь последнюю книгу ушедшей в этом году Натальи Трауберг. А ее слова “…хотела бы умереть без грязи, без грубости и без боли” участники проекта приводили не однажды. Как в жизни, трагедии, мелодрамы, комедии, капустники и анекдоты смыкаются. Кстати, это означает, что очень разные люди, в том числе купившие книгу чисто из благотворительных побуждений, имеют шанс найти здесь что-нибудь себе по вкусу.

К разговору с литературой все это оказывается значительно ближе, чем сборник Захара Прилепина. Подыгрывать иронично благостному уравниванию словесности с писателями не хочется. “Именины сердца” — праздник без битья посуды и дебошей, так что люди просто приятные и приятные во всех отношениях общаются на интересные темы, в крайнем случае — спорят, испытывая непреходящую сердечную радость. Причем сколько бы интервьюер ни подчеркивал, что он — голос за кадром, а самое интересное — ответы на примерно одни и те же вопросы (в том числе свои собственные ответы: в приложении — выдержки из интервью с Захаром Прилепиным), книга в первую очередь о нем самом.

Прилепин не просто выбрал интересных себе людей и, подведя итог, заметил, что картина литературной жизни получилась довольно полная, он пришел с линзой: на кого посмотрю, тот великий. Метод отчасти работает и в яростной, в отличие от благодушно-комфортных разговоров, эссеистике Прилепина, только в ней он чаще использует линзу как зажигательное стекло: навел — запылало. Под действием увеличительного стекла Александр Проханов становится единственным, кто пытался удержать страну от падения в хаос, а Сергей Лукьяненко — национальной валютой, как матрешки и Достоевский, самым известным в мире писателем. У Алексея Варламова, оказывается, не совсем понятная писательская судьба, так как мнения Прилепина и большинства критиков не совпали… Собственно, книга интервью могла бы носить тот же подзаголовок, что и сборник его же эссе “Terra Tartarara” (АСТ: Астрель, 2009): “Это касается лично меня”.

С одной стороны, именинник рассказывает о современной литературе обычному читателю, представляет в том числе не очень-то известные за пределами литературного мира имена. АСТ не на узкий круг ориентируется, хотя тираж “Именин” (5000) в три раза меньше, чем кризисной “Terra Tartarara”. С другой — самостоятельные и интересные сами по себе авторы здесь превращаются в Захара Прилепина. Хронологическое выстраивание книги по годам рождения собеседников, подкрепленное вопросами-ответами о существовании поколенческого единства, в свете вышесказанного теряет смысл.

С композицией “хосписного” сборника дело обстоит еще проще: выстроен по алфавиту. В итоге дает хорошее представление о литературе как приюте безумных (если использовать выражение Макса Фрая) творческих личностей, которым она, собственно, и является. Где каждый, в общем-то, сам по себе. Один перед чистым листом, пустым монитором, так же, как перед смертью. Вполне закономерно обнаружить этот лейтмотив в книге, созданной ради поддержки хосписов.

Не потребовалось даже задавать общую тему — мотивация общая. Кроме того, о “чертовой экзистенции” (название одного из рассказов “Пентакля” А. Валентинова, М. и С. Дяченко, Г.Л. Олди) так или иначе говорят все писатели, даже те, кто, казалось бы, исключительно в бирюльки играет или на дух не переносит вольного употребления слова “черт”. Общая мотивация заставила проявиться один из аспектов “экзистенции”: замкнутость, отдельность человеческого существования, которая в ситуации тяжелой болезни достигает максимального сгущения.

Александр Кабаков — “Убежище”, найденное в церкви. Но не ради веры, ради ухода от мира, от собственного существования.

Эдуард Лимонов — “Остался один”: рефлексия после смерти старухи-матери.

Евгений Гришковец — “Спокойствие”, нахлынувшее в неподвижности, одиночестве летнего города.

Владимир Маканин — одинокие старики экс-президенты, российский и американский, ждущие суда. Или смерти. Кто первый?

Виктор Пелевин — прозрачная аналогия жизнь-тюрьма и “Онтология детства” как постепенный вход в пространство пожизненного заключения.

Александр Хургин — “Беруши”, блокирующие внешние звуки, позволяющие слышать свою “музыку сфер”.

Итоговое единение — у одного Леонида Юзефовича, пожалуй. Оптимистическая получилась точка в конце книги.

Об “экзистенции” — писателя, человека, страны, литературы — вроде бы и у Прилепина на празднике разговоры идут, но то-то и оно что разговоры, а сама она, во плоти, обретается не в таких беседах — в рассказах, повестях, романах, стихах гостей и хозяина. Дело даже не в том, что речи ведутся, “пока не требует поэта…”, а в удивительном единообразии совершенно разных людей. Впечатление неожиданно подкрепляется тем, как книга оформлена: на белом фоне обложки — один и тот же читатель в одной и той же позе с одной и той же книгой. Разница лишь в размерах и разворотах.

“Книга, ради которой…” подобна хрестоматии. “Именины” ближе к путеводителю по текущему литпроцессу: кроме интервью, здесь есть биографические справки, краткие суждения Прилепина о каждом собеседнике. Событием литературной жизни не стал ни тот, ни другой сборник. Но у “Книги” изначально другая цель, и она ее выполняет. Кроме того, предъявляет слепок литературного мейнстрима (не без отдельных сколов) и в этом смысле полезна читателю, “собирающемуся ознакомиться”, но не знающему, с чего начать. Вот с этой “хрестоматии” — можно. А на именинах у Прилепина удастся в первую очередь познакомиться с хозяином, но в такой ипостаси он значительно менее интересен, чем автор “Патологий”, “Саньки” или рассказа из “хосписного” сборника “Бабушка, осы, арбуз”.