|
|
|
Елена Шварц
Перелётные птицы
Об авторе | Елена Андреевна Шварц — поэт, прозаик, лауреат премий “Триумф” (2003), имени Гоголя — за прозу (2004), Алерамо-Луци (Италия) за лучшую книгу, переведенную на итальянский язык (2005). Наш постоянный автор: см., в частности, рассказ “Трогальщик” (2003, № 10), цикл стихов “Китайская игрушка” (2006, № 6), отмеченный премией журнала “Знамя” за артистизм, повесть “Концерт для рецензий”, опубликованную в № 10 за 2007 год. Предыдущая публикация в “Знамени” — № 5, 2009. Живет в Санкт-Петербурге.
Елена Шварц
Перелётные птицы
Воспоминание о реанимации с видом
на Невы теченье
Елене Поповой
На том берегу мы когда-то жили…
(Отчуждайся, прошлая, отчуждайся, жизнь)
Я смотрю в Невы борцовские прожилы
И на угольные угриные баржи.
Я у окна лежала, и внезапно
Взяла каталку сильная вода.
Я в ней как будто Ромул утопала,
А вместо Рема ёрзала беда.
И влекло меня и крутило
У моста на Фонтанке и Мойке
Выходите встречать, египтянки,
Наклоняйтесь ко мне, портомойки!
К какому-нибудь брегу принесёт
И руки нежные откинут одеяльце
И зеркало к губам мне поднесут
И в нём я нового увижу постояльца.
* * *
Это было Петром, это было Иваном,
Это жизнию было — опьяневшей, румяной.
А вот нынче осталась ерунда, пустячок —
Опуститься ль подняться на века, на вершок.
И всего-то остался — пустячок, кошмарок —
Нежной, хилой травинки вскормить корешок.
* * *
Мы — перелётные птицы с этого света на тот.
(Тот — по-немецки так грубо — tot).
И когда наступает наш час
И кончается наше лето,
Внутри пробуждается верный компас
И указует пятую сторону света.
Невидимые крылья нервно трепещут
И обращается внутренний взгляд
В тоске своей горькой и вещей
На знакомый и дивный сад,
Двойною тоскою тоскуя
Туда караваны летят.
Утки в Павловске
Ветер дохнул, и вдруг
Речка Славянка
Обратилась
В Диану Эфесскую.
Бугорками пошла,
Мелкой грудью заволновалась,
Из каждого сверкающего соска
Утки пьют молоко, как младенцы.
Птицы, вскормленные осенним
Оловянным молоком,
Солдатами когда-то были
Игральным павловским полком.
Всё ждут — вернётся повелитель
И, скинув перья свои серые,
Мундиры синие наденут
Как будто горлышки у селезней.
И будет он наш вечный зритель.
Как скучно было в утках жить!
Купанье прачки
Вошедши с плотомойни в реку,
Вся съёжась, баба говорила:
Какой ты, Оредеж, холодный,
Как будто молодцу случайному
Или родному человеку.
— Какой холодный ты сегодня…
Сказала и погладила рукою
Нагую воду с нависшей от берёзы тенью,
А Оредеж, стремительный и тёмный,
Как будто бы чурался её горячего бесформенного тела
И мимо пролететь хотел
И ускользал её прикосновенья.
Как будто не рекою был, а духом
Или горою льдистой,
Что с отвращеньем будто муху
В алмазах терпит альпиниста.
Игольчатое море
Как будто рой подводных швей
Вбивает тысячи играющих иголок
С изнанки моря, услышав глас
— подкладку мне пришей!
Иглы взлетают вверх
И падают под воду,
Где снова ловят их
Глубоководные юроды.
Иль рыбы финские,
Летучим подражая,
Взлетают вверх изо всех сил
Сияние изображая,
Живыми иглами,
Сверкая блёстками?
Иль просто солнце раскололось
На щепки острые?
Ужель и морю свойственно тщеславье?
И оно, представ пред ангелов толпой,
Последним Судным смутным утром
Откинет горделиво полу скользкого пальто —
Весь дым глубин, расшитый перламутром.
Вести из старости
1. На улице
Вдруг зеркало по мне скользнуло,
Чуть издеваясь, чуть казня —
Придурковатая старуха
Взглянула косо на меня.
Я часто в зеркалах менялась,
Но узнавала. А теперь…
Я б удивилась даже меньше
Когда б оттуда прыгнул зверь.
2. Песенка
Солнышко вставало
с песнею утешной,
ведь оно не знало
о любви кромешной.
Синева слетела
На сугробы сада,
и синица спела —
больше жить не надо.
Воспоминание о Риме
Меня, как сухую ветвь,
К Риму долго несла река,
И очнулась я, чуть отпив
Древле волчьего молока,
Что сочится из всех щелей,
Что от самых младых ногтей
Каждый римлянин жадно пьёт
Из Волчицы, простёршей над Градом
Голубой и бездонный живот.
Вот я шла и брела под ним,
Бормотала себе, и незримо
Обломок жизни моей
Прилепился к руинам Рима.
Внутри свечи
В мандорле живого огня,
На лазурном подножии
В тёмном облачке
В туманном орешке
Чёрным иноком фитиль
Колеблется в такт молитве.
Святой, ты живёшь в огне,
Который порой недвижен,
Порой качает его дыханье
Невидимого Бога.
Пугало и Соловей
Соловей: Чучело, огородное чудище
В сереньком косеньком пиджаке,
На колу жестоко распятое,
Свить бы гнездо в гулкой твоей голове!
На палке повисшее
Со скалкой в руке.
Свистом и щёлканьем
Бестелость твою щекотать.
Пугало: Голова моя горшок.
Я лечу наискосок
Мира поперёк.
Я распятое ничто…
Соловей: И ничто — коли распято —
Тень страдающего брата.
Пугало: Пусть вороньё меня трепещет,
Но ты лети в надежде вещей.
Пусть я — изгой,
Упрёк всем грубо воплощённым,
Всем тёмной кровью развращённым.
Соловей: Фиал страдания пустой,
Пусть щёлканье и нежный свист
В тебе живут.
Пускай поёт
Взамен души
Мой высвист, посвист мой ночной
Пугало: Пусть трель звенит твоих колен
Взамен души, меня взамен.
Взамен души, взамен души
Ты в призрак тела поспеши.
Сместился ум у соловья
И он уже поёт не розу,
А небу смутную угрозу
Из грязи, скорби и тряпья.
Неопалимая Купина
Нет, не зачах он, не иссох,
Его не съела смерть сама,
Его нам выцарапал Бог
На яблоке глазном ума.
То образ есть души негрубый —
Втеснясь, объяв состав телесный,
Всё сожигает, но не губит
Огонь небесный.
В неопалимой купине
Провижу уголь уст.
Распят, распят и человек,
И ты — терновый куст.
Инопланетная астрология
Для астрологов Марса иль Венеры
Земля — недобрая звезда,
Посереди небесной сферы,
Пульсирующая и живая
И тёмно-синяя слеза
Из-под невидимого века.
И пять лучей, как острые шипы
Как бы прообраз человека
Пронзают все миры окрест.
И знает лунный астролог
Ему издалека видней —
Мрачнее ли она Сатурна,
Урана ли холодней.
Когда на чуждом небосводе
Земля восходит в новый дом,
То вряд ли помнит о своём
Надменном призрачном народе.
|
|
