К слову…

Я рада? Конечно, я рада.
Забыла? Конечно же, нет!
Но только кому оно надо —
Спустя столько жизней и лет?

И шрам этот помню — ещё бы!
И всё, что хотела спросить,
И приступы бешеной злобы,
Которую нечем гасить.

А далее — мелким курсивом,
Теряя слова и нажим:
Ты был молодым и красивым,
А стал непонятно каким.

Конечно! Обидеть девушку может каждый,
А потом — извиниться, спустя лет тридцать.
Но слово, сказанное однажды (дважды!),
Будет вечно икать и просить напиться.
Это что-то вроде несчастного случая:
По тебе долбануло — а ты виноват.
Всё это, кажется, было у Тютчева —
Но я помню лишь музыку и видеоряд.
А слова — отдалённо, со дна колодца:
“Благодать как сочувствие нам не даётся...”.

Опять любое “здрасьте” бьёт по нервам,
Опять второе Я не дружит с первым,
И в мире, где погашен белый свет,
Любое слово сводится на нет.
И нет конца. И не хватает зла,
Когда поют “Печаль моя светла...”.

Совсем немножко, для разогрева,
Рюмашка справа, а сердце слева.
И станет легче, и станет лучше,
И слово к слову потянет ручки,
Они сплетутся в неразберихе —
Сначала громко, а после — тихо —
Так тихо-тихо, но дружно-дружно,
И станет как-то совсем ненужно —
Ни песни нежной, ни мысли книжной,
Ни бури снежной, ни чакры нижней.

Принять меня за чистую монету —
Ах, божемой, вольно же было Вам!
Вам надо больше воздуха и света
И меньше припадания к словам.

Жизнь — умное дитя в своей природе...
И ничего, что зубы в три ряда.
А женщины приходят и уходят —
Вокзалам наплевать на поезда.

На Портобелло музыка играет,
И сразу вспоминаешь теплоход.
Махнёшь рукой — и сердце замирает,
Который год, уже который год...
Цветы завянут, птицы перестанут,
И ты поймёшь, что лето пролетело.
На Портобелло всё равно тебя обманут,
Но невозможно не пойти на Портобелло.

Да, я люблю Вас — а то Вы не знали,
А то Вы лишь только вчера родились,
А то Вы считали, что руки дрожали
Лишь только у крупных и мелких актрис.

А то Вы решили, что можно спокойно
Прожить свою жизнь, никого не сгубив,
Что правда — не правда, а больно — не больно, —
Чудесная песня, но гнусный мотив.

Вы верите в Бога? — хотя бы немного,
Хотя бы настолько, чтоб страх обуял
При виде крутого чужого порога,
Чужих простыней и чужих одеял?

И ежели — да, то Вам будет спасенье —
Мерцающий свет, путеводная нить,
И светлая радость, и дивное пенье...
А ежели — нет, то не мне Вас учить...

Мне с тобой — не детей крестить.
Но тому, чему быть — быть.
А для тех, у кого — честь,
Тем и пуля, и лоб есть.
Ну а если стыда — нет,
То на нет — и суда нет.

Ах, да... Ты опять хочешь правды.
Её я имею — полно!
Но только из длинной цепочки
Одно выпадает звено...
Потом выпадает другое,
И мы уже вяжем узлы,
И речь осторожной дугою
Скользит, огибая углы.
А вечер уж близится к ночи,
И не было этого дня,
И ты уже правды не хочешь,
И нету её у меня.

Конечно, конечно — такая преграда...
И если “так надо”, то, значит, так надо.
И я не в обиде, я баба не злая.
Я Вас поцелую и Вам пожелаю:
От этого “надо” —
До самого ада —
Живите не кисло —
Отныне и присно —
Отсель — и дотоле.
Аминь, что ли...

То ли это дерево качается,
То ли это Боженька печалится,
Как-то это странно получается:
Наступил февраль — и не кончается.
Господи, прости меня, нетрезвую,
Господи, не то чтобы я брезгую...
Мне Твои сокровища несметные —
Всё равно что мальчики балетные.
Господи, я так Тебя люблю!
Пригляди за мной, а я посплю...

И опять матрос повешенный
Приходил,
И по стенам взглядом бешеным
Проводил,
И стонал там, светом залитый,—
В темноте...
Ох, не тем я, право, занята —
Ох, не тем.

Что ни сон — то вынимание
Из петли.
Дразнят окна расстоянием
До земли,
Оголённой позолотою —
Провода... —
Не туда мозги работают,
Не туда

В ту ночь меня боготворили,
Слова взлетали и парили,
И я внимала, не дыша,
Тому, что дивно хороша...
...как состоявшийся поэт.
А мне бы — так убавить свет...

Речь шла о том, что много званых,
Но мало — ТЕХ,
И что не всякая “Осанна!”
Идёт наверх,
О разработке материала,
Заточке фраз…
А я тихонько умирала
От этих глаз.

И шли накатом, нарастали
В висках лавины “Болеро”...
Но руку мне поцеловали —
“Как длань, державшую перо”.

И женщина в моём лице
Тогда в лице не изменилась,
Я даже, помню, извинилась —
Уже потом, уже в конце.

Дело не в том, чьё помело больше.
Дело не в том, чьё помело лучше.
Дело лишь в том, кто улетит дальше.
Дело лишь в том, кто замутит круче.

Важно уметь
это варить зелье.
Важно собрать
то, что иметь нужно:
перья змеи, ножки червей, заячьи рожки,
всякие палочки, камешки, щепочки, косточки, крошки…

Тут проходили как-то бочком крали —
и у меня, и у других — крали:
перья змеи, ножки червей, заячьи рожки,
всякие палочки, камешки, щепочки, косточки, крошки…

Мы всё понять не могли, для чего это им — наше?
То, что для зелья, то не идёт в кашу.
Нам же потом это всё собирать снова…
Это к чему я? Да ни к чему, к слову…

Если ты такой хороший,
Почему же дохнут рыбки,
Если ты на них посмотришь
Так, как смотришь на меня?
Если ты такой хороший,
Почему тогда так зыбко,
Почему тогда так зябко,
Почему народ слинял?
И уж коль я не такая,
Не того, сам знаешь, сорта,
Коль взаправду я такая,
Кем казаться я хочу,
То скажи, какого чёрта,
Нет, скажи, какого чёрта,
Объясни, какого чёрта
Я здесь всё ещё торчу?

Всё что угодно — но только по-польски,
Чтоб я ни слова понять не могла,
Что где-то там в Гданьске, или Подольске
Какая-то баба ему родила.

Всё что угодно — но только на вдохе:
Линия фронта и вражеский тыл,
Крупные формы и малые крохи,
Ангелы, птицы и твари без крыл —

Всё что угодно — и бред с наважденьем,
И откровенье раскрытых окон,
Неудержимо манящих паденьем —
Всё что угодно — но только не он.

А с Майклом Дугласом ничего у нас не было.
И, видно, не будет. Теперь уже — нет.
Одни только грешные помыслы беглые.
А годы проходят. Десятки лет.
И столько сбывалось — а после не сбылось,
И столько случилось ненужных вещей,
Но Божия милость — есть Божия милость,
И Бог в мелочах.
Я боюсь мелочей —
О них разбиваются хрупкие мысли,
О них спотыкается жизнь на бегу,
Они превращаются в длинные числа,
Которые я сосчитать не могу...

А с Майклом Дугласом мы ещё встретимся —
В том хороводе, где пенье и свет —
Ах, как мы закружимся, как мы завертимся,
Его я узнаю, а он меня — нет.