Дарья Маркова

Марина и Сергей Дяченко. Цифровой

Один за другим разговоры о фантастической литературе в толстых журналах начинаются с констатации разделения литературного пространства на “гетто” и “большую” литературу. Словно с оправдания пятого пункта, с которым Виталий Каплан сравнивал ярлык фантаста еще в 2001 году1. Ни признание Бориса Кузьминского — публикация “Пещеры” в серии “Оригинал. Литература категории А” (2002), ни рецензии на книги Марины и Сергея Дяченко Марии Галиной или того же Виталия Каплана в журнале, занимающемся “большой литературой”, ни постоянно заводимый Анной Кузнецовой в рубрике “На дня без книги” разговор о том, что проза этих авторов выходит далеко за рамки жанра, — радикально картины не меняют. Хотя капля камень точит.

Главное, Марина и Сергей Дяченко уже сами сделали то, что позволяет рассматривать их произведения с точки зрения литературы, а не масскульта, написав с десяток больших романов, в которых вполне безопасные, вконец избитые образы и сюжеты выходят боком читателю, вздумавшему на них полагаться. Их многомерные тексты органично соединяют элементы социально-фантастической, психологической, интеллектуальной и философской прозы с клише массовой литературы, достигая при этом какого-то нового качества.

Когда-то в романе Сергея Лукьяненко “Лабиринт отражений” появился персонаж — Неудачник, заставивший остальных героев гадать, кто или что он такое: живой человек, утонувший в виртуальности, порождение Сети, пришелец или ловкий шутник, дурящий головы отгадчикам. Ответ и по сей день кажется самым слабым местом книги, уход Неудачника-пришельца — простейшим обрубанием нити, после которого не надо искать, куда девать исчерпанного персонажа-идею, не надо думать, что теперь с ним делать. Насмотрелся, показался, ушел домой.

В новом романе М. и С. Дяченко “Цифровой, или Brevis est” читатель встретится с отражением лукьяненковского героя, только имя Неудачник теперь ему никак не подходит. Тот, заблудившийся, уставший от одиночества и тишины, зашел к человечеству на огонек погреться, а огонек, в том числе на конце ружейного ствола, вспыхнул поярче. Этот тоже заблудился, ему, как и Максиму Каммереру, нужен был свой нуль-передатчик, и он принялся его мастерить. Из человечества.

Вроде бы не самую удачную, в зубах навязшую идею с инопланетянами, или, точнее, иномирцами, М. и С. Дяченко используют не в первый раз, затертость наименования их не смущает: главное — задать ситуацию, условия для отработки очередной интересующей их идеи. Зачем придумывать лишнее, если, как говорится в “Цифровом”, культуре нашей свойственны представления о существовании инопланетян: “Гамлет не удивился, когда к нему явился призрак отца. Потому что мир, в котором жил Гамлет, предполагал существование призраков. Мир, в котором жил Арсен, предполагал, хоть и неявно, существование инопланетян”.

И самое главное: это роман не о них (как и фэнтези Дяченко не о магии и мече) и даже не о встрече с Чужими — о людях.

Сказав однажды “Vita Nostra”, писатели продолжили: “Brevis est”. Кроме разорванной цитаты и прямой отсылки к своему предыдущему роману (девушка в метро читает книжку “Vita Nostra”), книги, объединенные в цикл “Метаморфозы”, связывает основная сюжетная схема и система персонажей. В центре — учитель и талантливый ученик, который открывает для себя новые, ведущие к преображению способности, и плата за них.

В “Vita Nostra” метаморфоза — цель, к которой ведут насильно, вопреки желаниям, намерениям и собственно человеческой природе обучаемых. Преображение дорого им обходится. Кураторы и преподаватели безусловно манипулируют учениками, но манипуляции нужно тем меньше, чем дальше их подопечные продвигаются.

В “Цифровом” метаморфоза главного героя Арсена Снегова — это, так сказать, побочный эффект, как и само его обучение. Наставник-работодатель, “волшебник” Максим — манипулятор в первую очередь. Он, как уже говорилось, мастерит свой “нуль-передатчик”, выстраивая из людей цепочки, чтобы “собрать информационную машину достаточной мощности” и отправить самого себя домой — “как файл по Сети”. Информационная машина в данном случае человечество, двоичный код, которым пользуется Максим, — оппозиция “свой”-“чужой”, Арсен — часть кода, пусть немаловажная.

“Цифровой” — роман о тотальной манипуляции, как явной, так и скрытой, как намеренной, так и неосознанной. Подросток Арсен и до знакомства с Максимом раздумывал, как управлять родителями, а они по-своему пытались управиться с заигравшимся в компьютерные игры сыном. Вмешательство чужака возводит манипуляцию в энную степень, представляет единственной основой взаимодействия между людьми.

Главному герою “Цифрового” четырнадцать, потом пятнадцать лет, и роман о нем — роман инициации, как и “Vita Nostra”. Описываемая реальность такова, какой ее видит подросток со всем своим максимализмом, романтичностью и цинизмом, желаниями (быть избранным, ощущать собственное превосходство над другими) и страхами (унижения, отвержения). Для подростков и впаянный в текст разнородный “список литературы”: Р. Брэдбери, Ф. Достоевский, М. Булгаков, и уже через него — И. Гете, тогда как на самом деле сюжет “Фауста” — прообраз романа, А. Беляев, С. Лукьяненко, “Тристан и Изольда”, не говоря уже о пушкинской “Сказке о рыбаке и рыбке” и не столь явно, на уровне ассоциаций, присутствующих М. Фрае, У. Голдинге.

Все дары новой “золотой рыбки”: деньги, освобождение от школы, умение закадрить любую девчонку и распознавать правду, — предназначены лично Арсену; благом человечества займемся потом, обещает соблазнитель. Дилемма “тварь я дрожащая или право имею” — иллюзия, подсовываемая Максимом и его новой компьютерной игрой “Преступление и наказание”. Арсен не решает вопросов Раскольникова, даже когда напрямую, как мышкой на экране компьютера, начинает управлять людьми.

Магам можно все. В одноименном романе М. и С. Дяченко (2001) маг-препаратор Ольга по сути делала то же самое: пробовала изъять то или иное качество у человека, чтобы потом, в идеале, научиться подправлять человеческую личность. В процессе обучения, впрочем, это действие обычно приводило к ее распаду. Арсен не зря поначалу для себя называет Максима волшебником: так легче с ним взаимодействовать. В конце “маг” напрямую заявляет: “Есть на свете вещи, которые всем нельзя. А тебе и мне — можно”. На этом и происходит финальный слом: Арсен — человек, несмотря на оцифровку.

Для цифровых нет смерти. Стерли файл, загрузились. Сотня перезагрузок, двадцать три счастливых конца. Нет смерти, нет настоящей жизни — напрашивающийся вывод банален, но параллельно встает вопрос о подлинности жизни обычных людей, не имеющих отношения к “цифре”. Безо всякой фантастики: “У меня дома две приставки, — с ужасом думает Арсен о папе и маме. — К телевизору и ноутбуку”. Оба живут заэкранными проблемами, бедами и радостями, причем не собственными и не семейными. Они отвыкли друг от друга “в суете бесконечной работы, дней и недель, порезанных на фрагменты звонками будильника”. В блоги ушло все материнское тепло и заботливость, в ленту новостей — отцовский интерес к жизни.

О массовой потере собственной жизненной силы и о тех, кто ею обладает, М. и С. Дяченко не так давно писали и в другом романе — “Лана. Дикая энергия” (2006). Созданный под впечатлением от творчества украинской артистки Русланы, он стал частью молодежного музыкального и сценического, компьютерного и книжного проекта.

Страх перед компьютером, перед виртуальностью — подмена настоящей проблемы. Легче бороться с сетевыми играми (компьютер можно и продать, как делают родители Арсена в отсутствие сына), чем с холодностью, отсутствием любви и интереса друг к другу, скукой, взаимонепониманием.

“Перестань косить на монитор! Иди хоть чаю с нами выпей, отец тебя неделю не видел.

— Ма… У меня очень мало времени.

— С родителями за столом пять минут посидеть — времени нет?

Он поколебался.

— Пять минут.

— Спасибо, — сухо сказала мать”.

Куда при этом бежать: в книги, в науку, в музыку, в подворотню, за компьютер, в веселую компанию — вопрос десятый, хотя ответы, мягко говоря, неравноценны. Скажем, первые три варианта будут еще и поощряться, недаром один из привычных аргументов матери главного героя: “Я в твоем в возрасте читала запоем, меня родители силой…”. Ну да: “Что ты в книжку уткнулась, сходи погуляй, сидишь сиднем, ты меня вообще слышишь?”. Носитель сменился, а проблемы те же, о них, а не собственно о ситуации “Матрицы” пишут М. и С. Дяченко.

Под одной обложкой с “Цифровым” опубликована повесть “История доступа”, выходившая раньше отдельно в журнале “Если” (№ 2, 2009). Без романа она выглядит незамысловатой фэнтезийной (“техно-фэнтези”) вещицей. Впрочем, слово незамысловатый подходит ко многим произведениям М. и С. Дяченко: любят они создавать чистые условия для своих социально-психологических и философских экспериментов, затейливые сюжеты — не самоцель, скорее помеха. Об “Истории доступа” и хочется сказать, что условности многовато, да мешает финальное открытие, понимание того, что все описанное происходит в “реальности” компьютерной игры.

В повести дается еще один ответ на вопрос о том, чью жизнь считать настоящей.

Есть в “Цифровом” фраза: “Что сказал бы Министр (сетевой персонаж Арсена), если бы узнал о существовании на сервере, где он живет, администрации, пользователей, программистов? Он бы попытался выжать из этой информации как можно больше выгоды для себя”. То есть остался бы самим собой. Повесть “История доступа” о том, что сказал Министр, неважно, что персонажи здесь совсем другие. Она о решении жить своей жизнью, о принятии мира как он есть: “Мы созданы несовершенным временным разумом и созданы для развлечения”, но это не отменяет мира и нас в нем.

В свете этой маленькой повести финал романа выглядит чуть иначе. “Цифровой” — своего рода сказка о рыбаке и рыбке, а больше всего на свете Арсен мечтал вернуться в Сети в потерянную игру. Вернулся — весь, без остатка, в цифровом виде, но отменяет ли жизнь то, что герои “Истории доступа” — поток единиц и нулей, что человеческое тело — совокупность химических элементов?

Жизнь всерьез. Характерно, что весь юмор, недостатка в котором у писателей, как оказывается, нет, пришелся на их детские книги, главным образом, трилогию о Королевстве. В остальных, условно “взрослых”, произведениях они слишком серьезно относятся к тому, о чем пишут, место остается разве что иронии, завуалированным шуткам-цитатам, аллюзиям. Можно только догадываться, заложена ли в тексте параллель доктор Ветти — небезызвестный в Сети доктор Ливси и случайно ли привычное для игроков сочетание клавиш складывается в слова: “Вел персонажа клавишами “W”, “A”, “D”.

Центральные идеи и проблемы диктуют тональность: быть человеком — что это такое? Это сила? Это слабость? Это данность? В “Цифровом” кто выиграл или проиграл? Казалось бы, самые подходящие для описания финала слова, раз уж речь об играх, а что еще остается всемогущим цифровым созданиям, кроме них и искусственных правил? Окончательного верного ответа в жизни нет, тем очевиднее, как меняются концовки последних произведений фантастов. “Лана. Дикая энергия”, “Vita nostra”, “Медный король”, “Цифровой”, “История доступа”… Привычные для М. и С. Дяченко и их читателей открытые финалы становятся закрытыми. Как переломы.