В.а. Черных

Светлана Коваленко. Анна Ахматова

Радостное, казалось бы, и долгожданное событие: наконец-то в серии “Жизнь замечательных людей” вышла книга об Анне Ахматовой. Автора книги — Светланы Алексеевны Коваленко уже нет среди нас. Она скончалась после тяжелой болезни в сентябре 2007 года. Книга издана посмертно под общей редакцией мужа Светланы Алексеевны — известного литературоведа Александра Николаевича Николюкина. Издательский редактор и автор предисловия к книге — Л.С. Калюжная.

Взяв книгу в руки, испытываешь сначала лишь легкое разочарование: книга невелика по объему, в два с половиной раза тоньше, чем, например, вышедшая не так давно в той же серии книга Дмитрия Быкова о Борисе Пастернаке. Неужели Анна Ахматова не заслужила столь же подробного исследования ее биографии, как ее современник и соперник на поэтическом Олимпе — Борис Пастернак? По мере чтения книги разочарование сменяется глубоким недоумением, порой — возмущением и, наконец, печальным выводом: бедная Ахматова! Не везет ей на биографов...

Недоумение вызывает прежде всего структура книги. Она состоит из двух неравных частей. Собственно биографической является “Часть I”, занимающая две трети объема. Материал в ней излагается в хронологической последовательности, но между главой пятой, оканчивающейся началом Первой мировой войны, и главой шестой “Позорное постановление”, посвященной, как явствует из ее заглавия, событиям 1946 года, зияет огромный пробел! Так, будто в жизни Анны Ахматовой за эти три десятилетия ничего существенного не происходило. Краткие упоминания о событиях этих лет разбросаны в разных главах, но связное повествование отсутствует. Единственное объяснение этому странному обстоятельству — Светлана Алексеевна просто не успела книгу дописать. Но как можно публиковать чью бы то ни было биографию, если тридцать лет жизни героя оказались в ней пропущенными?

Глава первая, названная “Истоки”, посвящена родословной Анны Андреевны. Это вполне уместно в биографическом исследовании. Важно только, чтобы приводимые генеалогические данные были точными и, по возможности, полными. К сожалению, этим необходимым требованиям содержание первой главы не отвечает. В первом же абзаце этой главы (с. 16) говорится, что мать Анны Горенко (будущей Ахматовой) — “урожденная Мотовилова”. Известно, что мать Анны Андреевны — Инна Эразмовна — была дочерью Эразма Ивановича Стогова. Мотовилова — девичья фамилия не матери, а бабки Ахматовой. В том же абзаце читаем: “Ахматова отмечала свой день рождения на Ивана Купалу”. Разумеется, она всегда праздновала свой действительный день рождения — 11 июня по старому стилю (24 июня — по новому). Праздник Ивана Купалы (24 июня по старому стилю) она называла днем своего рождения в некоторых вариантах своей мифологизированной автобиографии, но отнюдь не в жизни. На следующей странице читаем, что Ахматова была правнучкой Дмитрия Дементьевича Стогова. Она была его праправнучкой. Э.И. Стогов назван “дедом матери” (с. 30), хотя в действительности он был ее отцом. Родословная Ахматовой давно выяснена в работах предшественников, на которые С. Коваленко аккуратно ссылается, но при этом по непонятной причине искажает заимствованные из этих работ сведения.

Вместе с тем, автор нередко некритически воспроизводит сведения из явно недостоверных источников. На той же 30-й странице она цитирует (из третьих рук) семейное предание о судьбоносной встрече Э.И. Стогова “на Светланской улице во Владивостоке”. Но ведь Стогов жил на Дальнем Востоке в 20—30-е годы XIX века, а Владивосток возник лишь тридцать лет спустя. Пересказывая мемуарные записки Э.И. Стогова, С. Коваленко называет его “начальником корпуса Симбирской жандармерии” (с. 33). Не надо быть специалистом по истории России XIX века, чтобы знать, что такой должности никогда не было и быть не могло.

Подобных несообразностей, неточностей, фактических ошибок слишком много и в первой и в последующих главах. Чтобы не оставлять читателей в заблуждении, приходится указать хотя бы на некоторые из них:

— Крестный Ани Горенко С.Г. Романенко, разумеется, не был “молдавским господарем” (с. 47). Господарями назывались правители Молдавии. Не был он и членом Исполнительного комитета “Народной Воли”.

— Сестра Ахматовой умерла не в “сухумской лечебнице” (с. 98), а в Липицах близ Царского Села.

— Горящий наплавной мост никак не мог плыть по Неве “против течения” (с. 158).

— В 1914 году Ахматова провожала Н.С. Гумилева на фронт не “до Полоцка” (с. 164), а до Вильно.

— Никакие “записи” Ахматовой 1914 года “в рабочих тетрадях” (с. 180) не известны. Сохранившиеся и полностью опубликованные записные книжки (рабочие тетради) относятся к последним годам ее жизни (1958—1966).

— А.А. Жданов в 1946 году не был “секретарем Ленинградского обкома ВКП(б)” (с. 187).

— “Текстуально совпадают” с доносами в МГБ (с. 204) дневниковые записи не С.К. Островской, а П.Н. Лукницкого.

— Ю. Чапский в Ташкенте не “возобновил знакомство с Ахматовой” (с. 211), а впервые познакомился с ней.

— В Старках у Шервинских Ахматова гостила в 1956 году до приезда И. Берлина в Москву, а не уехала к ним после его приезда, “чтобы избавиться от соблазна и утишить охватившие ее чувства” (с. 209 и 218).

— В.Д. Шервинский не мог в 1956 году в Старках “сидеть во главе стола” (с. 218). Он умер в 1941 году.

Прямой обязанностью обоих редакторов было исправить эти явные ошибки. Сделать это было совсем нетрудно, перечитав работы, на которые автор ссылается.

Незаслуженно высоко оценивает С. Коваленко надежность и достоверность опубликованных дневниковых записей П.Н. Лукницкого, которого, по мнению автора, “в неточности, а тем более в небрежении к фактам заподозрить нельзя” (с. 114). Исследователи жизни и творчества Анны Ахматовой давно уже пришли к единодушному мнению, что эти записи, да еще в недостаточно профессиональной публикации В.К. Лукницкой, — не очень надежный источник.

Вторая глава, посвященная детству Ахматовой, больше похожа на собрание черновых набросков и пространных выписок из разных источников, чем на законченный авторский текст. А то, что внесено в главу автором, не может не вызвать недоумения. Юную Анну С. Коваленко несколько раз называет “Нютой”, как ее никто никогда не называл; подругу Ахматовой — В.С. Тюльпанову (в замужестве — Срезневскую) называет то правильно, Валерией, то почему-то Валентиной (с. 67); упоминает несуществующие “обширные мемуары Срезневской, опубликованные все еще не полностью” (там же). Лаконичные воспоминания В.С. Срезневской, уместившиеся в тоненькой тетрадке, хранящейся в Российской публичной библиотеке, давно опубликованы полностью.

Уже в этой главе начинается повествование о “мире роковых страстей Нюты” (с. 68), которое станет основным содержанием последующих глав. Главы с третьей по пятую озаглавлены соответственно “Киев”, “Гумилев” и “Культура любви”. Исходя из реального содержания их можно было бы объединить в один раздел под названием “Мужчины в жизни А.А. Ахматовой” или еще проще: “Мужчины Ахматовой”. Нелепо было бы отрицать значение этой темы. Она представляет несомненный интерес, но все же не настолько, чтобы заслонить собой и творчество Анны Ахматовой, и всю ее духовную жизнь. Стихи Ахматовой в этих главах обильно цитируются, а иногда даже приводятся целиком, но исключительно в качестве иллюстраций к действительным или воображаемым перипетиям ее интимной жизни.

Название главы “Культура любви” позволяло надеяться, что автор отдает себе отчет в том, что чувства Анны Ахматовой к разным, не похожим друг на друга, в разное время близким ей мужчинам были неодинаковыми, отличались как минимум хоть какими-то нюансами. Но и этой надежде не суждено сбыться. Все отношения и чувства характеризуются в большинстве случаев одними и теми же эпитетами: “роковая страсть”, “безумная любовь”, “любил ее страстно”, “страсть вспыхнула”, “роман был в самом разгаре” (с. 62, 68, 92, 94, 101, 110, 117...). Так же и для неприязненных отношений у автора есть лишь одно определение: “люто ненавидела” (с. 167, 182). Здесь уже невозможно переложить вину на редакторов. Это, несомненно, авторский стиль. К авторскому стилю следует, по-видимому, отнести и такие оксюмороны, как “манерный аристократизм” (с. 139). Неприятное впечатление производит постоянное употребление к месту и не к месту простонародных и уменьшительных имен. М.А. Змунчилла почему-то не Мария, а Марья; Лукницкий — Павлуша, Л.Н. Гумилев — не иначе как Левушка.

Мужчинам, встретившимся Анне Ахматовой на ее жизненном пути, в книге уделено неравное внимание, отнюдь не пропорциональное ни масштабу их личности, ни влиянию их на творчество Ахматовой, ни значению в ее личной жизни. Первому мужу А. Ахматовой — Н.С. Гумилеву посвящена отдельная глава. Но проблема, которая подробнее других обсуждается в этой главе, — была ли Анна Андреевна невинна к моменту брака с Гумилевым, и кто мог быть ее первым мужчиной (с. 112—117, 121, 138). Думается, что, сколько ни муссируй эту проблему, окончательному решению она не поддается. И неужели она действительно так важна?

Более других в книге “повезло” Николаю Владимировичу Недоброво, Борису Васильевичу Анрепу и Исайе Берлину. Не только их отношениям с А.А. Ахматовой, но и событиям в их жизни, никак с Ахматовой не связанным, уделено непропорционально много места. А многие другие житейски и творчески близкие ей люди (мужчины и женщины) в книге лишь бегло упоминаются, а то и не упоминаются вовсе. В это почти невозможно поверить, но в число этих “других” попали и Владимир Казимирович Шилейко (муж Ахматовой в 1918—1921 годах), и Николай Николаевич Пунин (ее “невенчанный” муж в 1920—1930-е годы), и Владимир Георгиевич Гаршин... Не говоря уже о женщинах (кроме разве что В.С. Срезневской), с которыми Ахматову связывали долгие годы дружбы.

Вторая часть книги, состоящая из трех глав: “Поэмы и театр”, “Литературные контексты” и “Автобиографическая проза Анны Ахматовой” — представляет собой слегка сокращенную перепечатку послесловий Светланы Коваленко к составленным ею томам Собрания сочинений Анны Ахматовой (М., Эллис Лак, 1998—2002. Т. 3, 5, 6).

Думается, что Светлана Алексеевна, будь она жива, не сдала бы явно недописанную книгу в издательство. А редакторы книги и издательство “Молодая гвардия” оказали медвежью услугу и покойному автору, и Анне Ахматовой, выпустив вместо биографии наметки или наброски к биографии, не устранив к тому же многочисленных неточностей и ошибок. В долгой и славной истории уважаемой издательской серии ЖЗЛ такого, по-моему, еще не случалось.