Владимир Елистратов

Чичиков и ипотечное кредитование: к метафизике финансового кризиса

Об авторе | Владимир Станиславович Елистратов (1965 г. р.) — филолог-русист, лексикограф, поэт, прозаик, переводчик, доктор культурологии, профессор МГУ, постоянный автор “Знамени”. Последняя публикация — №4 за этот год.

Наверное, утверждение о том, что гоголевские “Мертвые души”, написанные более полутораста лет назад, являются не чем иным, как предсказанием т.н. мирового финансового кризиса начала XXI века, звучит, мягко говоря, несколько претенциозно-парадоксально. Или, если угодно, нарочито злободневно, особенно учитывая, что 2009 год — год 200-летия со дня рождения писателя.

Но мне кажется, что это именно так. По крайней мере, текст Гоголя — наиболее “метафизически-пророческий” текст из всех мне известных. Охотно допускаю, что есть и более прозорливые авторы. Но почему-то на ум приходит именно Гоголь.

Вообще, “Мертвые души” я бы охарактеризовал — с точки зрения заявленной темы — как некую, опять же, метафизическую антиутопию.

Кто такой Чичиков? Чичиков — человек, более чем на полтора века, а то и на два опередивший свое время. Он человек той эпохи, которую мы зовем пост- (может быть, вернее: постпост-) индустриальной. Он — гость из будущего. Павел Иванович, так сказать, чистый, “онтологический” брокер конца XX — начала XXI века. Некий протоброкер (он же — протодилер, проториелтор и т.д.).

Если бы он стал президентом, он наверняка отменил бы золото как обязательный эквивалент денег. Как это и сделали американцы.

Павел Иванович ушел гораздо дальше английских экономистов и даже “великого и ужасного” Карла Маркса. Ему не нужна схема “деньги—товар—деньги”, не нужна та самая прибавочная стоимость, из-за которой впоследствии, в XX веке, было пролито столько крови, ему не нужно никого эксплуатировать, его не интересует товар: он перекачивает пустоту. Мертвые души, которые он скупает, — это те же акции, за которыми ничего не стоит (они — “мертвые”), но в то же время за ними стоит то, что на современный “бизнес-фене” зовется госгарантиями. Можно сказать, что Чичиков занимается и ваучерной приватизацией, вернее — хочет перепродать фиктивные ваучеры. Или, если угодно, выстраивает некую финансовую пирамиду.

Или: работает с ипотечным кредитованием на американский манер. Конечно, все эти схемы различны по технологиям их исполнения, где-то “обманывается” клиент, где-то — государство, где-то — оба разом. Но у них одна метафизическая сущность — частичная или полная виртуальность товара, а значит, и реальности. У реальности есть эквивалент, выраженный в числах (деньгах), и этот эквивалент подменяет реальность. Глубинно точно так же, как в современном т.н. информационно-цифровом пространстве, виртуальный мир полностью вытесняет реальный.

Чичиков — персонаж из “Матрицы”. Чичиков торгует даже не воздухом. Воздух — очень даже реальный товар, и им давно уже торгуют. Например, в Париже торгуют жестяными баночками с надписью “Воздух Парижа”. Недешевые баночки. Очень дорого стоит свежий воздух горных курортов. Нет, Чичиков пошел дальше. Он торгует как бы Абсолютной Пустотой, Небытием. Схему “деньги—товар—деньги” Павел Иванович заменил схемой “деньги—пустота—деньги”.

Я неоднократно сталкивался с тем, что образованные, например, китайцы и индусы очень “цепко” реагируют на эту сторону образа Чичикова и в целом — на тему аферы с мертвыми душами. В китайском языке нет глагола “быть” (гамлетовское “быть или не быть?” — это в общем-то абсурд для китайцев). Огромную роль в даосизме играет идея Абсолютной Пустоты. Идея Пустоты как первоосновы всего Сущего хорошо понятна и индуистам. У даосийцев и индуистов (у буддистов тоже) жизнь (бытие) и смерть (небытие) не так значимы, как у христиан и всех “авраамистов” (иудаистов, христиан, мусульман). Даосистам, индуистам и буддистам гораздо важнее “присутствие” и “отсутствие”, иначе говоря, “проявленность” и “непроявленность”. Гоголь заставляет Чичикова торговать мертвыми. И неслучайно для христиан это звучит как-то зловеще-демонически. Возникают какие-то натуралистические, танатологические аллюзии, которые тут же обыгрывает автор (особенно ярко — в диалоге Чичикова с Коробочкой, где речь идет об откапывании мертвых, о “подпирании” ими заборов и т.д.). Чичиков — торговец смертью. Он словно бы посланник дьявола. “Безбожный” Фрейд сказал бы, что у него либидо к Танатосу. Хотя внешне он вполне “эротичен”, то есть склонен к Эросу. Он думает о женитьбе, у него хороший аппетит, он приятен в общении и т.д. Гоголевский Чичиков как бы мерцает. Он принципиально неоднозначен. Для китайцев же с их культом предков и для индуистов-буддистов, с их реинкарнациями, сансарами и прочими кармами, то, что делает Чичиков, — это даже не кощунство, это словно бы преступление перед Священной Пустотой, это — торговля самым сокровенным. И никакие “эротичные” намыливания щек и увлечения губернаторскими дочками ему не помогут. В этом смысле на Востоке Гоголь приобретает особое звучание.

Но — возвращаясь к “финансисту” Чичикову. Итак, Чичикова интересует пустота как товар. Торговать реальностью — слишком хлопотно. Но просто “пустоту” продать и купить нельзя. Она, чтобы стать предметом купли-продажи, должна приобрести некое эмоциональное наполнение.

Современные “финансисты” прекрасно понимают, что лучший товар — это не нефть, не оружие, не наркотики и не недвижимость. Нефть надо добывать, оружие производить, наркотики провозить по опасным схемам наркотрафиков, а недвижимость возводить. Это очень и очень накладно, ненадежно. Самый надежный товар — человеческие эмоции, точнее — игра на них.

Еще со времен античной риторики хорошо известны два основных “довода к пафосу”, т.е. два способа воздействия на эмоции человека: довод к обещанию (надежде, мечте и т.д.) и довод к угрозе (по-латински это одна из уловок, называется она “argumentum ad baculum”, т.е. “довод к дубинке, палке”, проще говоря, шантаж).

Что такое, например, пресловутая ипотека? Это такая форма “финансового крепостного права”, основанная на надежде клиента. Тебе дают небольшой аванс за право надеяться, и дальше ты исправно проплачиваешь свою надежду финансовому помещику. Скорее это похоже на крепостной оброк, чем на “офисную” барщину.

Что такое современный финансовый кризис? Это тотальный argumentum ad baculum. И ничего больше. Перефразируя известное изречение Филиппа Филипповича Преображенского, “кризис в головах, а не на биржах”. Просто масса чичиковых, которые на планете Земля занимаются торговлей надеждой (“рынок в зеленой зоне!”) и угрозой (“рынок в красной зоне!”), стала критической. Количество перешло в качество.

Тот, гоголевский, Чичиков был еще, что называется, “голубой воришка”. Он, конечно, американец по коммерческому духу, “протопостиндустриальный” трейдер-брокер. Все это так. Но в нем еще много наивного. Во-первых, он торгует чисто русской ленью и нерасторопностью помещиков, не удосужившихся “сообщить” государству об умерших крестьянах и продолжающих выплачивать за них. Во-вторых, Чичиков торгует нерасторопностью и забюрократизированностью государства. В-третьих, между этими двумя “нерасторопностями” — лишь его, личная, чичиковская надежда, а не чья-нибудь еще. Он искусно врет и помещикам, и государству. Обмануть он надеется последнее. Он рискует. Как рисковал традиционный купец. Есть у Чичикова и атавизмы “материального” — его шкатулочка, куда он по-плюшкински скидывает все свои любимые вещи. Он еще привязан к реальности, к вещам.

Павел Иванович балансирует где-то между криминалом и предпринимательством. Они как-то мерцают. Вряд ли можно поставить под сомнение коммерческий талант Павла Ивановича. Ведь найденная им схема по-своему гениальна. С другой стороны, это чистое мошенничество. Вопиющий криминал. Заметим, что автор наделяет героя опять же гениальными политическими, PR-овскими способностями. Чичиков — мастер самопиара, сам себе политтехнолог. Он обворожил всех своим обращением и проч. и проч. Чичиков — коммерсант, бандит и политик. Замечу, что и четыре слуха — “мифа” о Чичикове, последовательно сменившие друг друга в городе NN, полностью отражают данную триаду. Он богач, “миллионщик”, затем — “политический гений”, Наполеон и, наконец, инвалид-разбойник Копейкин и коварный похититель дочки губернатора. Все эти виртуальные ипостаси Чичикова, пусть и гиперболически, но точно отражают в тексте “Мертвых душ” суть того, что мы переживаем сейчас. Попробую объясниться.

Дело в том, что современный т.н. финансовый кризис не является чисто “финансовым”. В сущности “финансовая” его часть — не самая важная, пожалуй даже, последняя, исходная. Это следствие, а не причина.

Существует три очень связанные друг с другом сферы человеческой деятельности, которые в той или иной мере подразумевают отсутствие, забвение того, что мы зовем моралью или нравственностью. Это, условно говоря, криминал, политика и коммерция. Они же, эти три сферы в периоды своих кризисов, очень “склонны” к той “виртуализации”, о которой мы говорили выше. В этих областях очень важное место занимают те самые “пустоты”, заполняемые игрой на человеческих эмоциях. И воры, и политики, и биржевые “прокачиватели пустот” всегда балансируют между “пафосом” надежды и страха. Адреналин брокера, ставящего на растущие акции, воодушевление политдемагога и кайф вора, идущего на дело (как говорили, “сердце поет, очко играет”) — явления одного порядка.

Но дело, конечно, не столько в их личном адреналине, сколько в эмоциях их клиентов-“жертв”. Гоголь очень зорко, зорче всех видел диалектическую связь между, так сказать, экстремумами человеческих эмоций. Между тем, как Чичикова все обожают и возносят, и тем, как его панически боятся. Та же связь — в “Ревизоре”, да и во всех текстах Гоголя так или иначе наглядно показана диалектика между “красной” и “зеленой” зонами человеческих страстей.

Заметим, что в периоды т.н. кризисов все эти три мира (финансов, политики и криминала), наполнившись пустотой, неизбежно сближаются и — в сущности — становятся одним целым. Мораль же — это есть не что иное, как связь с реальностью, с миром, с вещами и людьми, с обществом, традиционными устоями. Неслучайно слово “этика” происходит от греческого “этос”, т.е. фактически то, что принято как норма в данное время и в данном обществе. Чем меньше реальности, тем меньше “этоса” и тем больше пустоты и “кризиса”. Поэтому как раз Великий Реалист Гоголь (несмотря на самостоятельно гуляющие в его текстах носы и полеты на чёрте в Питер), именно глава “натуральной школы” смог полтора века назад заглянуть в бездны “деморализованной пустоты” наших дней.

Мы привыкли говорить о необходимости разделения трех властей (судебной, законодательной и исполнительной). Привыкли также говорить и о возрастании роли четвертой власти — СМИ. Гоголь показал нам, как “срастаются”, виртуализируясь, другие и куда более “настоящие” власти — криминал, бизнес и политика. И какую огромную роль играют в этом срастании т.н. СМИ, которые в художественном пространстве и в художественном времени текстов Н.В. Гоголя выступают в виде общей наэлектризованной атмосферы стремительно разрастающихся до фантасмагории слухов, домыслов и т.п. Сейчас мы это все нейтрально называем информационным полем, или пространством, и говорим о том, что им можно манипулировать.

Но фишка, как сейчас выражается молодежь, заключается в том, что пространство это, будучи включенным в виртуально-эмоциональную игру с нарастающими метаниями от “красной” зоны опасности в “зеленую” зону надежд и наоборот, становится полностью и бесповоротно непредсказуемым, энтропийным. Процесс этот может кончиться немой сценой (как в “Ревизоре”), может — смертью прокурора (как в “Мертвых душах”). Может еще бог знает как…

Вообще, гоголевские фантасмагории куда более реальны в наши дни, чем может показаться с первого взгляда. Скажем, Нос, который гуляет отдельно от майора Ковалева, есть не что иное, как (выражаясь языком XXI века) имидж, бренд или проект. Он “деперсонифицируется” (уходит от реального хозяина) и “форматизируется” (через повышение чина). Всё как сейчас.

Совершенно гениален образ Плюшкина, этого инварианта пушкинского Скупого Рыцаря, и этого, говоря по-современному, держателя стабфонда. Плюшкин — метафизически антипод Чичикова. Он — атавизм натурального хозяйства, он не понимает даже Адама Cмита, не видит в вещах товара и богатство отождествляет с накоплением материи, поэтому у него все гниет и проч. И, вместе с тем, как мы помним по школьной программе, Плюшкин — единственный, в чьем взгляде промелькнуло что-то живое, теплое и человеческое.

Плюшкинская скупость — это принципиально иная виртуальность, полностью противоположная Чичиковской. Это как бы материалистическая паранойя. Скупость — порок, но порок очень “человеческий”, земной, что ли… В сущности, любой коллекционер или лексикограф (я знаю, о чем говорю: сам составил не один словарь) “болен” “комплексом Плюшкина”. Неслучайно Плюшкин — самый “падший” из всех героев, тем не менее, единственный из всех помещиков и чиновников “претендует” на спасение в неосуществленной трилогии Гоголя. Свою “виртуальность” придумал себе и Манилов. Маниловщина — это постоянное пребывание в “зеленой” зоне. “Красной” он не знает и не догадывается о ее существовании. Иначе говоря, он не предполагает, что Мечтой можно торговать. Манилов — пародийная квинтэссенция чистого искусства, т.н. высокой культуры.

Собакевич умно и четко принимает правила чичиковской игры. Он — потенциальный менеджер среднего или даже высшего звена. Во время мирового финансового кризиса Собакевич работу не потеряет.

“Дубинноголовая” Коробочка — потенциальный менеджер низшего звена. Скорее — офисный планктон. Или — “калькулятор” (это, на бизнес-сленге, мелкий бухгалтер). Впрочем, более всего она пригодна для роли “бабушки” (то есть того, кого для экономии средств привлекают делать что-либо вручную), или, что еще более ей подходит, извините, “стальной ж…”, то есть девушки на телефоне. Коробочку во время т.н. мирового финансового кризиса уволят одной из первых.

Гоголем роли в нашей современной жизни были распределены точно и прозорливо.

Тем не менее никто не может предсказать, чем закончится чичиковская афера. Это естественно.

Никто не может предсказать и исход нынешнего мирового финансового кризиса. Почему? Потому что существует не “мировой финансовый кризис”, а кризис отсутствия методологии дальнейшего развития общества в целом. Я прошу прощения за нагромождение родительных падежей. Оно неслучайно. Современное состояние общества во всех его ипостасях очень напоминает именно такую громоздкую анфиладу родительных падежей, словно бы порождающих друг друга, из которых невозможно “стилистически” выпутаться.

Многие ученые говорят о кризисе общественной методологии в целом.

Но и не только общественной. Вроде бы мы живем в эпоху бесконечных открытий и “креативов”, всяческих нанотехнологий, психопрактики и т.д. и т.п.

Но все это — “техники” и “методики”, но никак не методологии. Все это тактики, а не ясные и четкие стратегии. Несмотря на всю частотность этого слова.

За последние полвека ни в экономике, ни в физике, ни в финансах, ни в биологии не было совершено ни одного именно стратегически-методологического прорыва. Об этом в один голос говорят и серьезные “технари”, и крупные “естественники”, и честные “общественники”.

Что принципиально нового было придумано со времен открытия первого банка в итальянском городе Сиена или со времен изобретения векселя рыцарями Ордена тамплиеров? Многое изменилось. Но метафизически, онтологически — ничего. Всё ускорялись и ускорялись, неизбежно виртуализируясь, процессы товарно-денежного обмена. Вот и всё. Всё менялись количественно и технологически, но никак не качественно методики.

В мире стало выгодно быть не губернатором, не Коробочкой, не Собакевичем, а именно Чичиковым, который умело расположил, позиционировал вокруг себя человеческий материал.

Плюшкин (приусадебный хозяин) и Манилов (“современная нонконформистская культура”) выбыли из чичиковской игры.

Вечно возбужденные Ноздрев и дамы города NN никуда не делись, они стали работать в СМИ журналистами. Это их нормальное предназначение.

Коробочку с Собакевичем Чичиков взял на работу.

Чиновников проплатили. В связи с этим балы стали тим-билдингами. Губернаторская дочка — Ксенией Собчак, и т.д. и т.п.

Казалось бы, все уютненько. Но, похоже, количество стало переходить в качество. Может быть, уже продана вся Пустота, всё Небытие? Трудно сказать.

Все-таки Эйнштейн, как он сам признавал, открыл то, что он открыл, благодаря скрипке и Достоевскому. Вероятно, ребятам из ММВБ, ВТБ, ЦБ, МВФ и проч. надо вспомнить о Гоголе и не только о нем. Может быть, нарисуется какой-нибудь финансовый гений.