Никита Александров

Евгений Ямбург. Педагогический декамерон

Открытый урок

Это не первая книга Евгения Александровича Ямбурга, директора Центра образования № 109 (большая, очень большая школа), члена-корреспондента Российской академии образования, любимого автора популярных газет и радиостанций и — главное — учителя от Бога. Книга не первая, но в ряду других стоит особняком. Предыдущие писал, если желаете, больше философ, чем педагог; больше исследователь, чем шкраб; больше организатор школьного дела, чем собственно учитель. Если в одной из своих книг он рассматривает проблему образования (или воспитания, которое для него неотделимо от образования) в условиях свободы, если другую посвящает практическим вопросам управления многосложным школьным процессом, то в этой, с веселым названием “Педагогический декамерон”, он прежде всего учитель, то бишь человек, день за днем и год за годом протаптывающий тропу к сердцам своих учеников.

Десятиднев Ямбурга, как и принято в литературной традиции, представляет собой собрание разнообразных историй, пестрых глав, полусмешных, полупечальных, иногда совсем грустных, иногда почти трагических — но всегда поучительных. Наш автор тридцать с лишним лет в школе, и, будучи человеком с цепкой памятью, зорким взглядом и живым интересом ко всем тем, кого судьба дала ему в ученики, решил написать “…картину школьной жизни во всем ее жанровом многообразии: с серьезными психологическими драмами и комедиями, порой преходящими в фарс, лирическими поэмами и криминальными сюжетами”. Кого и чему может научить “Педагогический декамерон”? — спросите вы. По мнению автора, его книга в первую очередь может пригодиться “моим молодым коллегам, тем, кто сегодня, будучи студентом, еще только готовится взвалить на себя тяжелую ношу — педагогический труд”. Ей-богу, правда. Имея за плечами крохотный учительский опыт, я до сих пор помню, как при виде тридцати (кажется) юных, симпатичных, насмешливых и дерзких физиономий где-то в области живота у меня тотчас образовался ледяной ком. Ах, давно это было. И детки тогда… Стоп. Едва кто-нибудь принимается сравнивать нынешних школьников со школьниками времен своей молодости, само собой, ругая первых и нахваливая вторых, Ямбург тотчас замечает, что в папирусах Древнего Египта (Среднее Царство) нашли и прочли жалобу некоего древнеегипетского родителя на испорченность молодого поколения. Разве такими мы были! — из XX (или XIX) века до н.э. достиг нашего слуха его горестный вопль. Поистине: вечная тема.

Но будь у меня пред моим вступлением в класс книга Ямбурга, я, возможно, был бы чуть поуверенней. Я бы, например, знал, что если учитель неловкой или чересчур ловкой шуткой задел самолюбие ученика, то не худо бы при всем честном народе принести ему свои извинения. Однажды учитель словесности Наталья Васильевна Тугова, читаем мы в “Педагогическом декамероне”, ни за что ни про что обрушилась на одного из своих учеников. Следующее утро классной жизни она начала с извинений перед ним. А день спустя ей была вручена записка такого содержания: “Первый раз в жизни встречаю учителя, имеющего мужество признать свою ошибку. Снимаю перед вами шапку. Корней Чуковский”. Заметим, что внуку Корнея Ивановича несомненно повезло с учителем.

А мера открытости? Должен ли учитель разговаривать со своими подопечными исключительно от и до, ни шага влево, ни шага вправо не выходя из программы, ни тем более прыжка из нее вверх — к небесам, или он имеет право и обязанность обсуждать с ними все самые острые вопросы бытия? Вот сейчас подойдет к молодому учителю вдумчивый подросток и задаст ему какой-нибудь убойный вопрос вроде того, возможна ли в России демократия? Или в полях, лесах и на горах вечно будет торчать несгибаемая вертикаль власти? Что отвечать? “…подлинное воспитание не терпит фальши, оно немыслимо без взаимной искренности учителя и ученика”. Таков вывод из собранных в книге различных историй, вывод из опыта, а вернее, из жизни Ямбурга, ибо школа для него и есть жизнь. Но в искренности и открытости общения учителя с его юными собеседниками должна все-таки присутствовать некая мудрая сдержанность. Конечно, юность не была бы юностью, если бы не стремилась к немедленному и окончательному искоренению социальных пороков. Но главная, может быть, задача учителя (по Ямбургу) как раз и состоит в том, чтобы умерить юношеский пыл просвещением, горячность — пониманием, нетерпение — прививкой трезвого и широкого исторического знания. Автор “Педагогического декамерона” не хочет и никому не советует воспитывать конформистов; но в равной степени он предостерегает от революционной закваски. Он трудится для того, чтобы его ученики становились настоящими гражданами России — думающими, ответственными, нравственными. В подлинном учительстве всегда наличествует некая драматическая антиномия, которую Ямбург описывает так: “…в сознании учителя сталкиваются два чувства ответственности: за будущее конкретного ребенка и за перспективы развития страны, которая никогда не изменится, коль скоро в ней не будут подрастать думающие граждане, остро переживающие за судьбу отечества”. Как можно уравновесить два конца колеблющегося коромысла? В строках и между строк “Педагогического декамерона”, в интонации, с которой он написан, в историях с учениками, учителями и родителями, с которыми знакомит нас автор, читатель отыщет искомый ответ. Он прост, как проста всякая истина, помогающая людям оставаться людьми. Уважай в школьнике личность и найди в своем сердце любовь к нему — а все остальное тебе, учитель, приложится.

Школа — кипящий котел. Тут и вспыхнувшее чувство одноклассника к однокласснице, иногда безответное, но, бывает, далеко переходящее границы сплетения рук и нежных поцелуев. Тут и возникшее на наших глазах социальное расслоение, правдами и неправдами пробравшийся в классы мамона, около которого тотчас возникает дикий рынок продаж, перепродаж, сомнительных денежных комбинаций, азарта, долгов, счетчиков и прочих прелестей школьного бизнеса. Тут и прекрасное, но глупое создание, решившее отравиться из-за неразделенной любви к учителю; тут и любовь юноши к значительно старшей его годами учительнице, любовь, завершившаяся со временем счастливым и на диво прочным семейным союзом; тут и учителя, друзья, наставники, коллеги (им, кстати, посвящен особый раздел); тут… Словом, это атом, вобравший в себя все созидательные и разрушительные энергии мира, все страсти-мордасти нашего бытия. Можно и по-другому — это сумасшедший дом, каковое определение вполне может сорваться с уст человека, волею судеб вдруг оказавшегося в школьном коридоре на перемене. А вслед за пережитым ошеломлением следует естественный вопрос: да как же вы здесь работаете? Это наш любимый сумасшедший дом, отвечает в таких случаях Ямбург.

Перед школой — поставленный три года назад памятник Булату Шалвовичу Окуджаве.

Окуджава приезжал на школьный спектакль, сыгранный старшеклассниками по его произведениям. Два часа поэт сидел в зале, смотрел, слушал… А потом вышел на сцену и сказал (запись хранится в школе): “Я совершенно поражен… Я очень признателен вам всем. Всем организаторам этого дела, вашему горению, вашему доверию ко мне”.

В кабинете — портрет Януша Корчака.

В его книге “Наедине с Господом Богом” есть молитва воспитателя. “Ниспошли детям счастливую долю, помоги, благослови их усилия. Не легким путем их направи, но прекрасным”. Продолжая молитву Януша Корчака, Евгений Ямбург просит Создателя об учителе. “Убереги от гордыни всезнания, соблазна присвоить себе Твой промысел. Спаси от искусителей”.

На книжных полках — книги Учителя — Григория Соломоновича Померанца.

“Лестница Якова высока, но с каждой ступени видны звезды”, — написал Померанц. Учитель ведет своих учеников по этой лестнице, медленно продвигаясь вверх от ступеньки к ступеньке.