пробуждение
встаёшь на рассвете и мылишь и чистишь
и твоя собака минуту какая такая собака
лижет тебе лицо ты треплешь её всё похоже
на правду кофе и бублик и жена вполне недурна
с незнакомым лицом она зовёт тебя зая
благополучно стиснутый в пробке
начинаешь всерьёз вдумываться в слова
словно пробуя на вкус поворачивая во рту
что за забавная анатомия кстати
слово собака слово жена и смешнее всего
тойота отслеживая всё назад к моменту
когда встал на рассвете но видно забыл проснуться
или это произошло ещё предыдущим утром
возможно мы взаимозаменимы отсутствие
нужной личности в каком-то конкретном месте
пробуждает сущность там где недостача
острее всего но какую такую к бесам
сущность угораздило изначально заснуть
и однако ты смутно вспоминаешь что слова
должны быть другие будто инструкции были даны
не те the wife the dog the bagel быть может the wife
и есть та самая жена из четвёртой строчки
стишка который сейчас где-то слагают
и части тела по-прежнему неуклюже
внезапно вспоминаешь всё и цепенеешь в ужасе
швыряя тойоту в челюсти встречного грузовика
пение никому
есть птицы поющие двумя голосами
одарённые раздвоенной гортанью
будь это люди они могли бы
вести две беседы одновременно
и обе в конечном счёте удачно
у меня как раз подходящий насест
именно для такой попытки
вот только нет собеседника
с подобным даром и эти две песни
не нацелены друг на друга
такое животное расколото пополам
непроницаемой плоскостью
отсекающей голос левой половины
от голоса правой половины и сердце
от тоже поющей но бессердечной стороны
но будь у нас два сердца
наша кровь текла бы себе навстречу
оставайся как есть бесполезный певец
чьи оба дискурса поперёк пустоты
не получают ответа ни на один
сцилла
твои соседи были просто злы
их зло себя выказывало в разных
дурных поступках помнишь как они
угробили помёт приблудной суки
зачем они назвали дочь харибдой
поди пойми но вряд ли по уму
второй подвёл родился пацаном
такие полюса всегда разводит
или напротив физика сосёт
но табель зла его поныне пуст
им просто звук пришёлся по душе
подслушанный и выдавить смогли
согласие из секретарши в загсе
вред от таких дурных существований
недолог велика земля трава
растёт сквозь кости и колдуют пчёлы
над ноготками всюду белки вскачь
жизнь бодро рвёт тугие узы зла
добро что хоть осталась без сестры
осталась ли ты разве проверял
они могли размножиться в разлуке
что если клич раздастся над проливом
ко мне харибда и харибда к ней
жизнь в банке
вот снова кардинал нырнул в стекло
упорствуя и как же будет жаль
прелестной жизни если оборвётся
он здесь другой простор подозревает
препятствие ему не по уму
и этот цвет его кровавый странен
мой собственный навыворот с изнанки
проверю истинность предположенья
когда он треснет надвое в броске
но пятна на стекле не от него
я их могу легко стереть отсюда
мне кажется я думаю о нём
ведь он самец хотя при чём тут это
как о воздухоплавательной рыбе
я водолаз в кишащем море птиц
предмет их яростного любопытства
за перепонкой обитатель банки
что справедливо и с обратным знаком
но внявши опыту сижу как пень
не помышляя о тщете полёта
влетев в стекло я вызубрил урок
и мыслю о себе как о простом
неверном очевидце всех вещей
и хроникёре ни одной из них
лишь алый вихрь самопознанья бьётся
без устали с той стороны стекла
скунс-призрак
к дверям не прислоняться я к ним и
не прислоняюсь не топчу газон
но сбросив бремя вещества живу
на задворках у зоопарка только
пока без полных прав лишь в упованье
вот город где бывали состоя
из смертной ворвани он как бы тамбур
где можно прислоняться или трогать
то есть нельзя но искушенье есть
но стоит только шерстью порости
усами крыльями и чешуёй
и кажущийся скунсом пригвождённым
огнями фар к шоссе теперь свидетель
из смежной жизни недоступной нам
на многих из полотен эдвард хикс
изображал детей куда крупнее
самих зверей должно быть знак гордыни
и крови чей животный дух несвеж
не как в животных истинного духа
уже не хищных и не плотоядных
но и не дичи вхожи ли они
в пределы бестиария платона
с полониевым львом и синезубой
синицей с выбитым из звёзд быком
в простую пастораль грядущих дней
кьяроскуро
ночь пятый постулат
на вид тверда но тень сомнения не гаснет
по улицам шагают полицейские лошади
пронзая тьму инопланетными глазами
тяжкие копыта стучат как расщеплённые метрономы
на вокзале женщина встреченному наугад
пассажиру роясь в сумке
это переменило мою жизнь
повторяет трижды
чтобы отмести возможные сомнения
остаётся непонятным что собственно
она хотела показать
внезапно одна из лошадей
всматривается из наружного мрака
чёрная морда в чёрном стекле
мы не глядим будто ничего не происходит
мы слышим это револьверный выстрел что ли
за кварталом пакгаузов
жизнь меняется
избавляясь от своего названия
парадокс ферми
в выходящем на улицу дворике
женщина плачет в мобильник
перед ней аккуратно разложены
книжка карандаш пачка мерит
с зажигалкой внутри керамическая кружка
с прелестным котёнком и её руки
трепещут и опадают как спугнутые птенцы
она сидит на плетёном стуле и тверда
дубовая плоскость стола у неё беда
надо было переулком разве мне не хватило
этого горя напоказ пока я возвращался
от метро все последних три раза
но я знаю что могло быть и хуже
перспектива непрестанного смеха ещё тяжелей
так по крайней мере понятно к чему она клонит
искусству плача никто учиться не гонит
и сегодня мне ясен насквозь её секрет
на обратном конце абонента нет
эту штуку можно просто выключить и шум
пропадёт только маленький космос случайных
вещей всё тусклее на деревянном фоне
все каналы связи открываются
в пустоту где её горестный голос
вывешивает ежедневный бюллетень боли
я мрачно хромаю мимо и осень вслед
а она всё плачет и плачет причины нет
никакого обратно
I
одиссей возвратился и море пятится прочь
его шум укрощён в рапане на каминной полке
а соль на кухонном столе рядом с перцем
морская походка постепенно уступает суше
говорят что отсюда и до побережья лежит
множество городов с пакгаузами полными мёртвой рыбы
их улицы рассекают ночь как мерцающие угри
а площади битком набиты статуями феакийцев
обращённых в камень мстительным богом
он не видел ни одного из этих городов он сидит дома
II
по утрам пенелопа величественно курсирует
между гостиной и кладовой
двадцать лет мгновение для небесного тела
чью орбиту клепал космический бочар
ей к лицу быть женой хотя он по-прежнему
недоумевает зачем была нужна переделка носа
кресло у стола всё ещё хранит странные формы
но звёзды в окне не изменились с тех пор
как он пригнал их домой из странствий
ему по сердцу звёзды но не хватает моря
III
у них теперь нет царей и поэтому его
муниципальный совет отправил на пенсию
он попытал бы счастья в автомастерской
но эти новые модели битком набиты проводами
и он тоскует по своему маленькому государству
исхоженному по утрам с благосклонной улыбкой
но море отступило население рассеялось
мёртвая рыба шепчет в пене его сна
и статуи напевают матросские песни которые
разносит в клочья ветер меж воздушных столпов
IV
этот вечер видимо его последний шанс
пока сын ещё не возвратился с просушки
а жена ушла в свой кружок вязания или что там
и он украдкой поворачивает зажигание
спуская жестяной корабль на сумеречные волны
это побег или его последняя атака
можно решить позднее а пока что
он читает немногие звёзды ещё не скошенные
осенью от итаки и до самого олбэни
а дальше на трою и прямиком к побережью мэна
V
он никогда не вернётся обратно уже нет
никакого обратно море восполняет свои потери
сезон на лобстера закрыт и на берегу
кто-то одинокий закуривает дым мешается
с туманом пока курильщик совпадает
с соглядатаем пусть злопамятного бога бесит
вторгшийся в пределы он теперь снова царь
бескрайнего пространства и свой единый подданный
без страха в челюстях последней стихии
ушёл и никогда не вернётся обратно никакого обратно
Вашингтон (США)
