Ольга Бугославская

"Веселья час"

От автора | Разговоры о “низком культурном уровне” в восприятии многих успели превратиться в надоедливое гудение, которое мало влияет на положение дел. Те же, кто продолжает “гудеть”, уже перешли от констатации факта к обсуждению вопроса о том, насколько мы вообще безнадежны и обречены на полное одичание. Обе позиции имеют свои основания, однако хочется попробовать их несколько уравновесить.

Во времена СССР мы считали себя самой культурной, образованной и читающей страной. А спустя двадцать лет все чаще приходится слышать о том, что весьма значительную часть современного российского общества составляют “люди с крайне примитивными интеллектуальными и моральными стандартами” — характеристика, данная Петром Власовым из RBK Daily. Это весьма церемонное обозначение, которым Петр Власов не ограничился, употребив также слово “быдло”. Обычно, когда речь заходит об этой прослойке, то в раздражении поминают также известный персонаж Булгакова и медицинские диагнозы, констатирующие разные формы умственной отсталости. Представление о том, что этот феномен является новым, основано главным образом на том, что в советский период просто не существовало TV-программ и целых каналов, шоу, фильмов, книг, периодических изданий и других продуктов, предназначенных специально для “людей с примитивными стандартами”, и их потенциальные потребители не были так заметны. Однако стоило этим продуктам появиться, как они приобрели в “самой образованной стране” оглушительную популярность и влияние, что разрушило нашу иллюзию насчет самих себя.

Оценки количественных показателей колеблются. Есть мнение, что число “людей с примитивными стандартами” приблизительно соответствует тиражу желтых газет. А тот же Петр Власов утверждает, что даже в Москве таковые составляют не менее половины населения. Это звучит, конечно, довольно-таки вызывающе. Однако все это можно понять, поскольку является ответной реакцией на агрессию. Столь неутешительная картина возникает в головах людей здоровых по той причине, что они затерроризированы “примитивными стандартами” и не могут не ощущать себя в меньшинстве. В реальности здоровых может быть совсем не так мало, как им самим кажется. Но примитивный стандарт доминирует, подавляет, задает модели поведения, подчиняет, провоцирует. Ему отдан весь прайм-тайм на телевидении. Для того чтобы увидеть что-нибудь более пристойное, чем “Огонь любви”, “Принцесса цирка”, “И все-таки я люблю”, перебиваемые выпусками новостей, из которых следует, что “в Москве погода ясная, а в Лондоне — туман”, обычно нужно ждать времени ближе к полуночи. А если рискнуть скоротать, например, субботний вечерок с НТВ и посмотреть подряд программы об интригах, скандалах, расследованиях и сенсациях, то запросто можно физически заболеть. Тем же, кто пытается спасти психику от полного разрушения, да еще и сохранить какой-то минимум мозгового вещества, указывают на канал “Культура”: “Вам предоставлена отдельная квартира, там и гуляйте”. На дорогах нормальный человек должен подстраиваться под тех, кто игнорирует сигналы светофора, выскакивает на встречную полосу или на тротуар, поворачивает налево из крайнего правого ряда, а также под эвакуаторщиков, нелегальных парковщиков, притаившихся в засадах гаишников и многое другое. Если, например, посмотреть какой-нибудь смешанный “звездный” концерт с участием исполнителей российских и западных, то невозможно будет не заметить, что все иностранцы, включая представителей далеко не самых продвинутых стран, выступают вживую, а почти все наши — под фанеру. Это обнажает тот факт, что давно забытая певица из Болгарии, имевшая ограниченную популярность во времена социализма, все-таки представляет себе, что прилично, а что — нет, а наши “звезды” этого не представляют. И так далее. За границей же все должны преодолевать априори негативное отношение к русским вообще, которое не может не складываться под воздействием путешественников, которые работают на коллективный образ, известный под именем “O, those Russians!”.

На моем веку наше поведение за родными рубежами всегда носило оттенок некоторой неадекватности и редко совпадало с тем, что принято.

Сначала мы очень долго сидели взаперти. В 80-е годы редкие советские туристы, посещавшие Восточную Европу, осматривали местные достопримечательности в темных, преимущественно черных, костюмах, дополненных такими же темными галстуками, ботинками и портфелями. Женщинам полагалось быть накрученными на крупные бигуди и выдерживать долгие пешеходные экскурсии на высоких каблуках. В тридцатиградусную жару где-нибудь в центре Будапешта это все смотрелось особенно странно на фоне одетых в майки и шорты немцев и австрийцев.

В 90-е за границу в большом количестве потянулся наш криминальный элемент. Мишель Уэльбек по этому поводу написал: “Попадается немало русских, безошибочно узнаваемых по неотесанному виду и гангстерским замашкам”.

И советская зажатость, и нуворишеская развязность имели массовое распространение среди приезжавших на Запад россиян. В последнее время представители нашей державы в основном сливаются с туристами из других стран, ничем специфическим не выделяясь. Особенно молодежь и просто те, кто ездит часто. Но и сегодня то и дело внимание переключает на себя тот соотечественник, который не стиснут ни интровертным складом, ни оковами поведенческих норм. Дома в Москве он от всей души просто бросит вам под ноги банановую кожуру, на дороге перестроится у вас перед носом, не включив поворотник, на Новый год настреляет горы петардного мусора в вашем дворе, гуляя в парке с ребенком, выбросит у вас на глазах упаковку от свежекупленной игрушки на газон: “На, детка, посади куколку на скамеечку”. Выехав за рубеж, он что-нибудь из этого арсенала нет-нет, да пустит в ход.

Полное раскрепощение чувств и привычек нашего человека наступает, когда он отправляется в путешествие с четко сформулированной целью повеселиться, отдохнуть, побывать на празднике жизни. В этом отношении не повезло, например, Парижу, который в нашем представлении слишком тесно связан с беззаботным праздничным блеском. Именно там мы иной раз собираемся в шумные компании, чтобы в общественном месте хором исполнить попурри из сочинений советских композиторов, со смехом покидать в уличного музыканта или ресторанного пианиста скатанные в шарики купюры, взявшись за руки, броситься в цветочную клумбу или развлечься каким-нибудь другим доступным способом. Более холодные европейские столицы к этому располагают в меньшей степени. Но в основном за безудержным весельем мы выезжаем на морские побережья, где каждый может влиться в организованные народные гулянья и получить свою долю радости в виде аквапарка, дельфинария, катания на слонах, сафари на джипах, рафтинга, парка с попугаями или обезьянами, какого-нибудь исторического монумента и сувенира на память. И тут уж мы свое отвеселимся, невзирая на то, насколько наше веселье будет “гармонировать с природой”.

Над цветущим индонезийским островом сгустилась ночь. Стало видно только звезды, а слышно только океан и далекие удары храмового колокола. Время замедлилось и остановилось, отчего на душу легло непривычное спокойствие, которое вскоре откуда-то из глубины начало подтачивать смятение перед лицом слишком больших величин и могущественных стихий. Там, где небо, океан, ветер и колокол, не обойтись без подобающих мыслей о космосе, о вечности-бесконечности в духе пассажа из Аксенова: “Боже ты мой, конечно, я знал, что наша Земля — песчинка в необъятных просторах Вселенной, и в свете этого походы Александра Македонского несколько смешили меня…”. И вдруг посреди всего этого: “ХА-РА-ШО!!! ВСЕ БУДЕТ ХАРАШО! ВСЕ БУДЕТ ХАРАШО! Я ЭТО ЗНА-А-А-АЮ!!!”. Громкость очевидно рассчитана на то, чтобы гимн люмпена-оптимиста услышали за пределами Солнечной системы. Поборов судорогу во всем теле и убедившись в том, что потеря слуха была все-таки временной, начинаешь догадываться, в чем дело: на дворе 29 апреля — очередной рейс из России примчал желающих встретить Первомай в условиях островной тропической экзотики. Вообще, чтобы лишний раз не становиться свидетелем сцен, которые не польстят национальному чувству, с курортов лучше убираться, не дожидаясь наступления дат новогодних, майских и ноябрьских торжеств.

Чтобы ознаменовать наступление праздника, первым делом нужно непременно напиться. На борту лайнера отечественной компании практически всегда найдется кто-нибудь, для кого лететь в самолете и не пить — дело немыслимое. А среди тех, кто выпьет, могут затесаться один или несколько человек, которые, перед тем как заснуть, отыграют номер с гоготом, ором, вываливанием из кресел, приставанием к стюардессам и прочим. Если перелет длинный, то у окружающих будет шанс посмотреть номер в повторе. Пассажир бизнес-класса с легкостью пожертвует преимуществами своего положения ради того, чтобы выпить с новым товарищем из эконом-класса. Во имя этой цели он будет готов несколько часов сидеть на корточках в проходе возле кресла нового знакомого, держа стакан и бутылку на весу. То же самое случится во время какой-нибудь долгой экскурсии. Собираясь прокатиться на пароме, например, с Крита на Сантарини или с Корфу на Итаку, нужно приготовиться к тому, что, если не на пути туда, то уж точно на пути обратно пара-тройка человек из числа сограждан будут активно отмечать возвращение. Но в принципе поскольку в отпуске каждый день праздник, то всегда есть повод заложить за воротник, чтобы потом представить вниманию изумленной публики “Песню про зайцев”.

В ресторанчике на Тенерифе сначала ненавязчиво играла музыка, а потом к микрофону подошла приветливая дама: “Как мы видим, здесь присутствуют гости из разных стран. Было бы замечательно, если бы кто-нибудь из вас согласился выйти сюда и спеть одну из популярных в вашей стране песен на родном языке”. Первой на это откликнулась девушка, вставшая из-за ближайшего к сцене столика. Она негромко спела один куплет песенки на португальском языке, ужасно засмущалась, сделала книксен и поспешно вернулась на свое место. Ей доброжелательно похлопали. Вслед за ней другая девушка под одобрительные аплодисменты спела что-то по-испански. И вот тут из-за стола, за которым уже некоторое время царило не вполне здоровое и постоянно нараставшее оживление, с ревом поднялись два сильно нетрезвых мужика в вытянутых полосатых майках и, поддерживая друг друга, стали не очень уверенно, но решительно пробираться к микрофону. У одного при этом в руке оказалась авоська советского образца с бутылкой внутри. Достигнув цели, они обнялись и поведали собравшимся о своем намерении выступить с “грустной песней о лебедях”: “Бе-лы-ии ле-бе-ди, ле-е-е-бе-ди…”. Народ вокруг хоть и не понимал ни слова, но сильно приуныл. Кто-то просто отвернулся, кто-то сразу попросил счет. “Песня о лебедях”, по самым скромным подсчетам, состояла из шести куплетов. Пока один из мужиков продолжал надрывать душу слушателя полной драматизма композицией, лирический герой которой сожалел о прошедшей молодости, другой оповестил окружающих о том, что они со Степанычем, а также “вон те парни”, среди которых, к слову, были и две крашенные хной дамы, представляют администрацию российского города N. Путевки на Канары они получили в качестве приза за победу в конкурсе “Лучшее коммунальное хозяйство области”. Выступавший обратился к посетителям ресторана с просьбой сердечно поздравить администрацию, пожелать ей покорения новых вершин и призвал всех непременно посетить передовой город N, причем в самое ближайшее время. Затем он счел нелишним сообщить о том, что и здесь, на Канарах, они со Степанычем не просто отдыхают, но еще и подмечают, как врыты придорожные столбы. Публика тем временем начала спешно расходиться. “Те парни”, которые остались за столиком, забеспокоились:

— Степаныч! На анекдоты переходи!

— Не-не, давай теперь про сиреневый туман! Уже пора!

Из двух предложений Степаныч предпочел второе. Услышав про туман, администрация города N подхватилась со своих мест и стала водить медленный, но не очень слаженный хоровод в прилегающем к ресторану садике. Когда же хоровод в силу естественных причин распался, успешные коммунальщики засобирались уходить, не выразив при этом намерения расплатиться. Официанты, которые передвигались по залу с испуганно-извиняющимися лицами, почли за лучшее их не задерживать.

Многие выезжающие за границу уже давно стараются избегать отечественных авиаперевозчиков, магистральных туристических маршрутов, массовых экскурсий, дешевых сувенирных лавок, модных направлений и редко собираются больше чем по двое. Любой же включившийся в какое-либо культмассовое туристическое мероприятие неизменно оказывается внутри рассказа Андрея Кнышева: “По команде инструктора “Пошли!” турист обязан приступить к сбору даров леса, руководствуясь схемой, на которой указано их точное местоположение… По окончании прогулки собранные макеты грибов и ягод расставляются в исходные позиции для сбора их последующими группами”. Однако “сбор даров леса” предпочтительнее осуществлять под руководством, скажем, гида европейского. В этом случае мероприятие может и не быть безумно интересным, но и совсем глупым тоже не окажется. Можно рассчитывать на то, что англичанин или француз не будет нести околесицу в надежде на то, что аудитория тоже ни бум-бум, а потому никто его за язык не схватит. Один наш студент, проработавший сезон гидом в Индии, рассказывал, что для того, чтобы получить эту работу, ему было достаточно прочитать статью “Индия” в энциклопедии.

Автобус с нашими туристами выехал в направлении города Санто Доминго. Прикомандированный к группе экскурсовод с самого начала поездки находился в настроении позитивном и добродушном. В дорогу он отправился, будучи уже слегка навеселе, и хотя у всех на глазах он вроде и не пил, но по мере продвижения к столице Доминиканской Республики руки, ноги и язык слушались его все хуже:

— Сначала о том, как европейцы завоевали Америку. Когда-то тут жили туземцы. Климат, как видите, хороший. Делать им особенно ниче было не надо. Все здесь само растет, и голода не бывает. Вот. Но однажды лафа закончилась: с другого конца света, а они этого не ожидали, к ним приплыли испанцы. Или, может, португальцы. Это не суть. Как вы, наверное, слышали, они их, туземцев, обманули, выменяли стекляшки на золото и вообще все у них, у туземцев, украли. Да и к тому же поубивали почти всех. А кого не поубивали, тех заразили разными болезнями. Чумой там, инфекциями. Но, откровенно говоря, туземцы эти тоже хороши! Тупые, как не знаю что! Ленивые, как заразы! Тьфу! Так что черт бы с ними! — примешалось в беспристрастный рассказ гида много личного. Кто-то сочувственно спросил:

— А зачем вы сюда переехали?

Из не очень связного ответа следовало, что раньше гид жил в Москве, потом перебрался куда-то в Восточную Европу. Ни здесь, ни там дела у него не пошли, и всем назло он переселился за океан, чтобы, как становилось очевидно, потихоньку спиться в далекой стране вечного лета.

— Здесь в принципе ничего. С экологией хорошо. Только вот ураганы бывают сильные. Иногда так просто вообще все к чертям разносит.

Он еще чуть-чуть подумал и грустным голосом добавил:

— И в дом норовит заползти всякая гадость. Тут природа, как вы понимаете, нетронутая — во-о-от такие пауки и тараканы. Включишь свет в комнате, а там такая дрянь на стене сидит, что “бедну маму так в обморок и бросат!”.

На окраине города Санто Доминго обнаружилось некое сооружение, с архитектурной точки зрения неуловимо похожее на театр Натальи Сац. Внутри сооружения “гроб качается хрустальный на цепях между столбов”, где, как утверждают путеводители, покоится прах Христофора Колумба. В этой ситуации несколько смущает тот факт, что возможность посетить место захоронения великого первооткрывателя предоставляется также гостям города Севильи. Экскурсовод намеки на Севилью встретил довольно парадоксальным образом:

— Так ведь еще одна могила есть! Тут недалеко, на Кубе. Только я точно не помню, там то ли целый Колумб, то ли его рука, или нога, или вообще — треуголка. Колумба ведь все туда-сюда возили-возили… Вам теперь и на Кубу надо, раз вы все его могилы взялись объезжать. Но лучше мы послезавтра поедем на соседний остров. Там рекламу “Баунти” снимали!

Остров, где снимали рекламу “Баунти”, есть на каждом курорте, где растут пальмы. В некоторых местах делают специальные заплывы на катерах, чтобы посетить это святое место. Часто в двадцати шагах от склонившихся над кромкой воды пальм, которые на экране воплощают идею рая, располагается обычная помойка либо нечто такое, что с первого взгляда кажется обычной помойкой, а при более близком рассмотрении оказывается торговыми рядами.

Кроме “места, где снимали рекламу Баунти”, в странах Юго-Восточной Азии и Карибского бассейна вам обязательно продемонстрируют краешек джунглей, кусочек какого-нибудь парка или островок из Индианы Джонса и “Пиратов Карибского моря”. Судя по наигранному энтузиазму, с которым все это будет показывать местный житель, он давно привык к тому, что гостей с Европейского континента больше всего интересует именно это.

На обратном пути из Санто Доминго экскурсовод уже не мог сказать “мама”. Полулежа на переднем сидении, он постоянно проваливался в сон, но время от времени делал попытки вернуться в сознание и как-то проявить заботу о вверенных ему туристах:

— А я вам про завоевателей рассказал?

— Рассказал, рассказал. Не волнуйся.

— А про туземцев?

— И про туземцев рассказал. Отдыхай.

— Ну ладно тогда.

Вблизи одного из крупнейших в районе Средиземноморья монастырей гостеприимно распахнул свои двери сувенирный магазин. Его внутреннее устройство ничем не отличается от любого придорожного супермаркета. Только кроме сэндвичей, соленых орешков и минеральной воды его полки заполнены также иконами, крестами, дисками с песнопениями и прочими “памятными вещицами”. Гремя большими тележками, туда закатилось человек десять россиян. Каждого из них в отдельности сопровождавший гид напутствовал словами: “Много икон — большие скидки”. Маркетинговый слоган хоть и не отличался изобретательностью, да и со стилистической точки зрения был оформлен небезупречно, тем не менее действовал на потенциальных покупателей крайне возбуждающе:

— Если я всю эту корзинку возьму, какая мне будет скидка? Как зачем корзинку? Сам посчитай: дядя Толя с Валечкой, Зина с Митей, потом твои все, Надежда Тимофеевна… В Подольск тоже надо будет отвезти. Еще и не хватит одной-то корзинки! Ну и что, что одинаковые? Зачем им разные-то? — повела одна из туристок параллельный диалог с русскоязычным представителем торговой точки и со своим супругом.

— Гриша! Смотри — Святой Георгий! Это для тебя. Большого не бери. А то переть будет тяжело. Возьми вон того, поменьше. Ну-ка покажи. Ой, нет. Он что-то некрасивый какой-то. Большой лучше.

Гид тем временем в наступательной манере продолжал акцию по продвижению товара:

— Вы можете сделать индивидуальный заказ. Если хотите, вам нарисуют вашего святого так, что он будет похож на вас. Это, правда, стоит дороже, и скидки на это не распространяются. И формат специальный. Такого святого можно нарисовать только очень большим. Вот как вот этот вот, — все повернули головы в сторону двухметрового золотого изображения какого-то улыбающегося гражданина в латах, с румянцем во всю щеку и большой окружностью вокруг головы. Наступило некоторое смятение. С одной стороны, предложение звучало крайне заманчиво. В отличие от маленького Святого Георгия улыбающийся гражданин всеми был оценен как безусловно красивый. Но в то же время на лицах путешественников отразился вопрос из фильма “Добро пожаловать!”: “Куда ставить-то?”.

— Решайте, пожалуйста, быстрее, а то нам ехать пора. Никто не надумал? Ну, если надумаете, скажете мне. Сюда можно будет отдельно приехать, — продолжал раздаваться напористый голос гида.

Покупатели подкатили полные тележки к кассе и стали негоциировать с продавцом вопрос об окончательных скидках. Сошлись на том, что каждая третья икона пойдет бесплатно. Сложив покупки в полиэтиленовые пакеты, туристы, уставшие, но довольные, пообещали обязательно подумать и насчет двухметровых святых тоже.

День, на который назначили “плавание с масками”, оказался не самым солнечным. Дул приличный ветер, и на море был легкий шторм. Поездку, однако, решено было не откладывать. И вот, исполнив по дороге народную балладу, которая настоятельно не рекомендует “доверяться волнам” в “шальную погоду”, наши люди прибыли к коралловому рифу, надели маски и стали по очереди прыгать в воду.

— Ты будешь нырять? Нет? Подожди, ща я те кораллов наломаю! — пронеслось над неспокойным морем обращение нашего туриста к подруге, оставшейся на катере.

— Не вздумайте! Это строго запрещено! Здесь штрафы за это громадные! Вас в тюрьму даже могут посадить! — всполошился гид.

— “Строго запрещено”, — стал передразнивать его отдыхающий. — Мы что, в каменном веке живем? Договориться не сможем? Сможем договориться, — и скрылся под водой.

Мы, конечно, всей страной пережили, а точнее — переживаем, тяжелый кризис. Во время кризиса очень многим становится не до политеса и “повышения своего культурного уровня”. И дело даже не в том, какое впечатление мы производим на иностранцев, а в том, что доминирует у нас внутри страны и признается нормой. “Примитивный стандарт” существовал и существует, разумеется, повсеместно. Вопрос только в том, сдерживается ли он какими-то рамками или активно расползается по всему пространству. Тогда совершенно очевидные, казалось бы, вещи оказываются вдруг совсем не очевидными. Неочевидно, что, паркуя автомобиль, нельзя перегораживать всю улицу. Что мусор нельзя просто бросить там, где стоишь. Что певец, даже самый распопсовый, обязан петь, а не просто разевать рот. Что прежде чем предлагать свои услуги в качестве того же экскурсовода, не худо бы немного подучиться. Что запрет может существовать не только для того, чтобы было за что брать взятки. И так далее, и тому подобное. Все эти неочевидности путешествуют вместе с нами. Мы иной раз многое говорим и делаем некстати и невпопад, так что становится трудно догадаться о том, что мы собственно имели в виду. Даже если это было что-то хорошее. А те, кому мы это демонстрируем, а у них ведь перед глазами тоже свое кино, они вряд ли станут разбираться в причинах и стараться понять, что там у нас на душе.

Случайный попутчик в самолете, одетый во всевозможный показной шик, как полагается, распаковал купленную в Duty free бутылку коньяка и через некоторое время стал предлагать соседям свое общение. Прежде всего он рассказал о том, что месяц назад в одной из европейских клиник его жена родила ребенка. Тогда на радостях он привез в эту клинику угощенья, цветы, подарки всем врачам и всему персоналу, деньги тоже пытался раздавать. Но его никто не понял. Люди начали ото всего отказываться, отмахиваться, подхихикивать, перешептываться: вот, мол, дикие русские, как всегда, не могут без диких выходок. “А я ведь только хотел, чтобы у всех все было хорошо. Хотя бы в тот день, когда у меня все хорошо”.