|
Мария Игнатьева
Барселона
Об авторе | Мария Игнатьева — давний автор “Знамени”. Лауреат 5-го Международного фестиваля русской поэзии и культуры “Пушкин в Британии”.
Мария Игнатьева
Барселона
* * *
Жене Либиной
Нас размело по всей земле,
Во все пределы разметало.
Звеневшее в советской мгле:
“Ишь, размечталась” —
Аукнулось во все концы,
Невидимое стало явью:
Вокзалы, пальмы и дворцы
И безакцентное I love you,
Когда иголки на лыжне
Вдруг так кольнут, как приголубят,
Где муж, пытающийся мне
Сказать, что “лубит”.
27 апреля 2007
Подросток
У неба спрашивает рожь:
Что будет дальше?
Ты вырос, ты ещё растёшь,
Прелестный мальчик.
Ты просыпаешься, как день
От сказок лунных.
Вся зелень глаз твоих и лень
Движений юных.
Мне лёгок крест твоих обид,
Сдаюсь без боя.
Так небо полю говорит:
Шуми, родное.
20 мая 2007
* * *
Разговоры. Смеется иной.
Время клонит к обеду исправно.
И невеста, одна за стеной,
Приодета, причёсана славно,
Чтоб в железобетонную клеть
Положить под стеклянной рогожей.
А как со стороны поглядеть —
И на похороны не похоже.
2007
Барселона
Сено ворочать время велит.
Я же заладила всё про солому.
Так и умру, не успев похвалить
Мачеху-сваху свою — Барселону:
Это объятие нежной воды
И тишину разомлевшего тела,
Эту способность у края беды —
“Бог с ним” да “что уж”, “экое дело”.
Я научилась: отставив печаль
По белокаменной, блудною дщерью,
С кротостью моря ласкаю эмаль
Небытия и в минутное верю.
Я не уйду от густой пелены
Этой роскошной красы не по чину.
Мальчик с глазами зелёной волны
Сердце моё умыкает в пучину.
Благословлю на готических швах
Нитку модерна, стежок наважденья
И поцелуй на солёных губах
— Так, на секундочку, до пробужденья.
2005
Влах в Венеции
“Чем он никогда не грешил, это смешением понятий,
оправдывающим прозябание”
С. Гандлевский, эссе “Чужой по языку и с виду…”
Специфика эмигрантского существования заключается в развитой способности автоматически смешивать понятия: за-граничность жизни, не выводя жителя к пограничным ситуациям (скорее, спасая его от них, во всяком случае, в уютных странах), тренирует его на равновесие в абсурдистски ненастоящем пространстве. Спустя и двадцать, и еще десять лет, вдруг улыбнешься бутафорным именам своих окружающих: Мариона, Джузеппе, Чарльз. Неужели я настоящий, и действительно смерть… пришла?
Чтобы не свихнуться, занимаешься бесконечным переводом: слов с одного языка на другой, понятий из одной культурной программы в другую; переводишь незнакомые психологические типы на знакомые — с Фомы на Ерему; приспосабливаешь душу, долго цепляющуюся за покинутый рай, к телу, попавшему на ближний крючок. Артикуляция чужой речи вырисовывает зарубежные морщины на лице, жестикуляция иначе тонизирует мышцы рук, а ноги осваивают походку, учитывающую соседние башмаки: не давить никого, но и не отступать и вежливо двигаться к своей цели. В чем эта цель — тайна для тебя, да и для туземцев она неразрешима, просто потому что как таковая не определяет их образа жизни (если только не принять всерьез высказывание одной моей испанской родственницы: “живем, чтобы жить хорошо”).
В числе необходимых мимикрийных механизмов — адаптация к ужасу с помощью смеха. “Не в этом ли секрет того, что русские в эмиграции шутят смешнее, чем у себя дома?” — думала я, то и дело сползая под стол от очередной шутки. Трезвости этой мысли не мешали ни смех, ни пиво. Параллельной рефлексии тоже ведь давно научились.
Доктор Мак Фил
Был некрофил.
Он женщин любил,
Которых убил
И в землю копал,
И надпись писал.
Его знали могильщики, гробокопатели
И все были его лучшие приятели.
Они ему говорили: “Свеженькая, нежненькая,
Только вчера схоронили”.
Но он был верен одной,
Которую звал гражданской женой,
Она была гражданской вдвойне
Поскольку погибла на гражданской войне.
А ещё доктор Мак Фил
Был педофил,
А ещё гондурас,
Но об этом в следующий раз.
Это артистичный Василий Циттель читает коллективную пародию на стоящего рядом с ним автора — милейшего Баха Ахмедова, кандидата физико-математических наук из Узбекистана, который сочинил:
Доктор Мак Фил
после работы
по пабам ходил,
и в каждом он пил
разное пиво,
чтобы казаться себе счастливым,
нежным и мудрым,
слегка ироничным
и в меру циничным…
Дело происходит на корабле, плывущем по Темзе. Дорогой груз — партия поэтов — участников ежегодного конкурса “Пушкин в Британии”. Из условий для участия: “В Турнире могут принимать участие только авторы, проживающие за пределами России и пишущие на русском языке. Возраст участников не ограничивается. Необходимым условием участия в Большом Открытом Финале и публикации в книге — является приезд финалиста в Лондон. Авторы приезжают и размещаются за собственный счет”. И вот существа, нашедшие свой способ выживания — сочинение стихов, — тянутся в город Лондон из Америки и Австралии, Израиля и Швейцарии, Голландии и Испании. Отовсюду. До того организатор фестиваля, Олег Борушко, прочитывает сотни стихо- и прозо- творений, отбирает двадцатку, из коей десять—пятнадцать человек добираются за свой счет до ринга в Ковент Гардене. Затем чтения, голосования, присуждение призов королю, вице-королеве, любимцу публики и т.д.
Нет опустевшего помещения, в котором звучали “Я, я, я. Что за дикое слово”, “Мне больше не страшно. Мне томно”, “но если по дороге куст”, и “чаши лишившись в пиру отечества”, а есть корабль дураков, плывущий по Темзе Бог знает куда и зачем. И славно. Не славно только, когда начинают читать серьезные свои стихи. Интересующихся отсылаю на сайт www. pushkininbritain.com, на котором размещены все конкурсные произведения (советую обратить внимание на ироническую лирику Натальи Резник). Впрочем, без волнения нельзя было слушать перевода на украинский “Писем римскому другу”, выполненного Региной Бондаренко. Ради одного этого чтения стоило поплыть на корабле. Впрочем, многое стоило поездки в Лондон. Например, знакомство с двумя замечательными леди, членами жюри — Натальей Ивановой и Валентиной Полухиной. Сам Лондон, осенний, прохладный, упоительный. Да и триста фунтов стерлингов за второе место — не фунт изюму. Искреннее спасибо Олегу Борушко.
А еще не вредно посмотреть на себя “в высоком лондонском кругу” (пушкинская строчка, с которой нужно было начать одно из конкурсных стихотворений) без спеси и с нежностью к товарищам по идиотизму. И раз уж конкурс назывался “Пушкин в Британии” (как если бы невыездной Пушкин все же оказался в Европе), хочется мне утешить себя и читателя лучшим, по-моему, стихотворением на тему чужбины. Это “Влах в Венеции” из “Песен западных славян”.
Я послушался лукавого далмата.
Вот живу в этой мраморной лодке,
Но мне скучно, хлеб их мне, как камень,
Я неволен, как на привязи собака.
Надо мною женщины смеются,
Когда слово я по-нашему молвлю;
Наши здесь язык свой позабыли,
Позабыли и наш родной обычай;
Я завял, как пересаженный кустик.
Как у нас бывало кого встречу,
Слышу: “Здравствуй, Дмитрий Алексеич!”
Здесь не слышу доброго привета,
Не дождуся ласкового слова;
Здесь я точно бедная мурашка,
Занесённая в озеро бурей.
Такие стихи приучают серьезно и спокойно смотреть в лицо своему прозябанию. Не смеясь и не смешивая понятий.
|
