Анна Голубкова

Д.Д. Гойченко. Сквозь раскулачивание и голодомор. Свидетельство очевидца

Д.Д. Гойченко. Сквозь раскулачивание и Голодомор: Свидетельство очевидца. —
М.: Русский путь (Всероссийская мемуарная библиотека. Серия “Наше недавнее”. Вып. 12), 2006.

Серия “Всероссийская мемуарная библиотека” основана А.И. Солженицыным, позиция которого по вопросам обустройства русской жизни общеизвестна. Неудивительно поэтому появление в рамках этой серии мемуаров Дмитрия Гойченко, описывающих его сложный духовный путь — от чистой детской веры через разочарование в Боге и обольщение коммунизмом к новому очищению и возвращению к православию. С одной стороны, позиции, с которых выступают и автор мемуаров, и редакция серии, достаточно привлекательны, так как имеют глубокие исторические корни и хорошо разработанную теоретическую базу. С другой стороны, если для XIX века знаменитая уваровская триада “православие — самодержавие — народность” была весьма актуальной, то в XX веке ситуация кардинально переменилась. Во-первых, выпал один из самых существенных элементов триады — самодержавие. Во-вторых, значительно видоизменилось понятие “народность”. Распад крестьянской общины шел на протяжении всей первой половины ХХ века и окончательно завершился в 60—70-х годах. В настоящее время народа в понимании теоретиков консерватизма не существует, есть лишь некоторое количество люмпенизированного сельского населения. Из всей триады на данный момент единственным живым элементом остается православие. И потому, если ссылки мемуариста на народ, который якобы оставался непричастным ко всем преступлениям власти, имеют значение исключительно историческое, то описания живого религиозного чувства и той духовной поддержки, которую мемуарист получает от веры, достаточно интересны и современному читателю.

В книге опубликованы три мемуарных очерка. В первом — “Блудный сын” — мемуарист подробно рассказывает о своем детстве, о том счастье, которое давало ему приобщение к религиозным обрядам, и о падении, причиной которого явились как попытка рационального обоснования веры, так и недостаточно глубокое преподавание основ православия в гимназии. Отпав от церкви, молодой человек какое-то время находится в подвешенном состоянии, пока не попадает в армию и не проходит политическую обработку, искренне проникаясь идеями коммунизма. Мобилизовавшись, он заканчивает вуз и становится честным советским гражданином. После того как в 1937 году Дмитрия Гойченко по вымышленному обвинению арестовывают, начинается долгий путь прозрения и возвращения к вере отцов. Во втором очерке — “Именем народа” — описывается коллективизация, в третьем — “Голод 1933 года” — ужасные последствия политики властей по отношению к крестьянству. Однако если первый очерк действительно апеллирует к какому-то живому чувству и конкретному жизненному опыту, то второй и особенно третий сконструированы по идеологической схеме, которая во всем, кроме расставленных знаков, напоминает писания советской эпохи. Со времени развала Советского Союза прошло шестнадцать лет. Эпоха все дальше и дальше уходит в прошлое. И хотя попытки использования советского опыта и наработанных за семьдесят лет мифологем продолжаются, существенная временная дистанция позволяет рассматривать события первой половины ХХ века, в контексте которых проясняется и позиция автора мемуаров, достаточно отстраненно.

Главный конфликт начала ХХ века, как показал Хосе Ортега-и-Гассет в книге “Восстание масс”, — это столкновение двух культур: высоколобой модернистской и массовой. Разумеется, существовало и взаимопроникновение, и небесполезное взаимодействие, однако общие культурные векторы были безусловно направлены в разные стороны. Если модернистская культура обращалась к личностному началу, работала с частным и единичным, то массовая культура пренебрегала интересами личности и была ориентирована исключительно на общее. В России с традиционным для интеллигенции уважением к народному началу эта противоположность имела мучительные, так до конца и не преодоленные последствия. Полное несоответствие реального народа идеализированным представлениям о нем выявилось во время первой русской революции 1905—1907 годов. Не случайно Михаил Гершензон с очевидным отчаянием писал в статье, помещенной в сборнике “Вехи”: “Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом — бояться его мы должны пуще всех казней власти и благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной”. В то же время для большей части интеллигенции оказалось невозможным перестать надеяться на таящиеся в народе конструктивные силы, что отчасти и обусловило впоследствии полную победу массовой культуры.

Однозначную роль в разрешении конфликта культур сыграла Октябрьская революция. Дело не столько в физическом уничтожении носителей модернистского сознания, сколько в том, что доступ к культуре и реальную возможность влиять на нее получили широкие массы, которым были совершенно непонятны сложные построения модернистов. Интеллектуалы были вытеснены на периферию, и в течение многих десятилетий доминирующую позицию в русской культуре занимало мифологическое сознание. Это сознание и особенно его влияние на литературу подробно описаны в трудах Ханса Гюнтера, Бориса Гройса, Евгения Добренко, Катарины Кларк и др. Яркий образец подобного мировосприятия представлен также и в рассматриваемых нами мемуарах. У автора полностью отсутствует критическое мышление, и потому, отказываясь от одних ценностей, он вынужден сразу же заменять всю их систему. Любое явление мемуарист воспринимает целиком, не выделяя в нем отдельных частей. Мир для него либо черный, либо белый, промежуточные тона и оттенки не существуют. Иерархия ценностей остается все время одной и той же, но в определенные изначально точки этой системы в различные жизненные периоды мемуарист подставляет разные, иногда диаметрально противоположные значения. В подобном отношении к миру есть и свои привлекательные стороны, например, столь искомая модернистами и практически для них недостижимая цельность. Герой мемуарного повествования готов пострадать и действительно страдает за свои убеждения. Его вера творит чудеса, давая силы противостоять карательным органам. В то же время, несмотря на их видимую однородность, религиозные воззрения автора мемуаров представляют собой сложный конгломерат языческих и христианских представлений, причем языческий дуализм нередко берет верх над христианским монотеизмом.

Картина мира, представленная в книге Дмитрия Гойченко, достаточно проста. Мир, по его мнению, — это арена постоянной борьбы сил добра и зла, Бога и дьявола, истинной веры и коммунизма. Победу Октябрьской революции и приход к власти коммунистов автор мемуаров объясняет кознями дьявола. Власти, наущаемые врагом рода человеческого, ведут постоянную борьбу с народом, являющимся носителем истинно христианских идеалов. Мемуарист неоднократно упоминает о том, что народ оставался в стороне от бесчеловечной политики властей. Власти в его представлении состоят из потусторонних личностей с дьявольской сущностью и из соблазненных ими простых людей. Борьба с советской властью, таким образом, оказывается сакральной битвой, своего рода крестовым походом против неверных. Однако самое удивительное то, что идейные противники героя мемуаров точно так же искренне верят в свою правоту и, в свою очередь, именно себя считают носителями добра и правды. Качественно сознание мемуариста не отличается от сознания его палачей. Просто то, во что они верят, имеет разные знаки. Рассказывая о неоправданно жестоком избиении односельчанами девушки, подозреваемой в краже холста, автор обвиняет коммунистов в намеренном разжигании в народе разрушительных инстинктов. Тем не менее в книге отмечается, что толпа действует по обычаю, пусть и доведенному до крайности. Собственно, тот же самый род массового психоза, когда люди при виде и запахе крови теряют самообладание и человеческий облик, описывается и в сценах избиения самого мемуариста. Подобное же явление можно найти в древнегреческой литературе (см., к примеру, трагедию Еврипида “Вакханки”), когда никаких коммунистов еще не было. Именно для сознания мифологического типа характерно возникновение массовых истерик и немотивированных фобий, в том числе и неизбежное создание образа врага. В.В. Розанов писал о том, что революция первым делом уничтожила городового и тем самым выпустила наружу дикие разрушительные силы. Освободившись от давления извне, народ создал государство, соответствовавшее его представлениям. С этой точки зрения, советская власть действительно была властью народной и потому отражала все стороны народного сознания — как конструктивные, так и деструктивные. Ярким подтверждением этого и являются мемуары Дмитрия Гойченко.