Александр Агеев

Количество свободы

Основательно почитал один из последних номеров славного журнала “Континент” (№ 132, 2007) и в который уже раз задумался о странной этой штуке — свободе слова. Посреди данного конкретного “Континента” вольготно располагается очередная порция “Комментария к событиям российской жизни (январь — март 2007 г.)” Виктора Шендеровича. Автор этак с большим аппетитом доказывает, что никакой свободы слова, как и многих других свобод, в России нет. А есть сплошное безобразие, произвол и гнет коррумпированного государства.

Чудно как-то получается, дурная какая-то стереофония: сижу себе свободно и читаю свободные слова Шендеровича о том, что свободы слова нет. То есть свобода нужна для того, чтобы сказать, что свободы нет? Или ее мало? Вот “мало” — это совершенно другой контекст, это переход из области качества в область количества.

Насчет качества (не слова, а свободы) я совершенно спокоен, потому что свобода — это такая штука: либо она есть, либо ее нет, и всякий нормальный человек ее наличие/отсутствие просто шкурой чувствует. Так вот — пока есть. Я могу в нынешней России (ужасной, ужасной, ужасной, по мнению Шендеровича) сказать все, что хочу, хотя бы и самую несусветную глупость, и ничего мне за это (ежели, конечно, я не оскорбил своими речами чью-то честь и достоинство) не будет. Не пускают тебя с твоим свободным словом в газету, журнал, на ТВ? Ничего страшного, есть Интернет. Заведи себе сайт и болтай, сколько хочется. Ежели, конечно, тебе хочется именно свободы, а не славы, денег и влияния.

Вся загвоздка в тиражах. На твой совершенно свободный, сделанный на собственные деньги сайт зайдут, может быть, полтора десятка плавающих и путешествующих по Интернету, хмыкнут на форуме что-нибудь невразумительное о проблемах, по поводу которых ты бьешь в набат, ну и вся радость. В смысле — свобода есть, а радости (славы, денег и влияния) нет. Хочется иметь хорошо оплачиваемую свободу слова — чтобы все газеты и журналы печатали, чтобы из ящика не вылезать.

Но тут вот что начинается: любая газета, любой журнал, любой телеканал — это куча разнообразных человеков, и у каждого из них, к несчастью, тоже есть права, в том числе и на свободу слова. Ты принес в редакцию эпохальную статью о том, какая сволочь Путин и какие серые личности его соратники? Но главный редактор — чисто по-человечески, а не прагматически — симпатизирует Путину; ответственному секретарю, который терпеть не может Путина, нравится Медведев; завотделом, по которому проходит твоя статья, восхищается несгибаемым Кудриным, но почему-то не любит Грефа. А издатель (владелец) никого не любит, но хочет, чтобы все было тихо-мирно, потому что сейчас у него проблемы с налогами. Человеческое, очень человеческое.

Статью твою (талантливую, блестяще написанную) все эти разные люди обсуждают и не то чтобы отвергают вовсе, но просят доработать там, там и там. Причем просьбы взаимоисключающие, и если учесть все пожелания, то статьи просто не станет. Поэтому чертыхаешься, забираешь статью и вывешиваешь ее где-нибудь на окраинах Интернета. Твои права нарушены? Ничуть. В твои отношения с редакцией вмешивались какие-то темные силы, внешняя цензура тебя мучила? Нет. Свобода есть, но тебе не заплатили и твои мысли не растиражировали за их денежки — ты сам заплатил, а тираж будет такой, какой получится. Нет ли в этом сермяжной правды?

Но вернемся к Шендеровичу. Талантливый человек, но очень инерционный. Как избрал себе когда-то интонацию кухонного ерника, так и эксплуатирует ее в хвост и в гриву. Оно понятно — наблюдать Россию труд тяжелый, а когда смешно — не так страшно. Но когда все смешно, когда все общественно-политическое пространство страны можно покрыть кружевной тканью тотального стеба, страх возвращается.

Я, собственно, про что? Я не люблю “народ” (“вышли мы все из народа”, но чем дальше вышли и ушли, тем лучше), иногда я его боюсь, потому что хорошо прочитал когда-то “Восстание масс” Ортега-и-Гассета. Я знаю, что “народом” разные люди называют разное. Для меня это понятие — “полое”, пустое. Есть множество людей, которых объединяет только то, что они бедны, на многое не претендуют, но жаждут справедливости и личные свои права предпочитают отстаивать не поодиночке, как гнилые интеллигенты, а псевдоколлективно. Не люблю я этого, не верю, что есть некая “воля народа”, но не презираю попыток ее проявить. Иногда я ненавижу “народ”, а когда ненавидишь — не до иронии и не до стеба.

Шендерович “народ” презирает и стебается на этом поле, как хочет, при этом четко понимаешь — “народу” ему сказать нечего и незачем, а хочет он сказать очередное “фе” власти. Это, в принципе, интеллигентская классика — вечно интеллигенты пытались наладить диалог с властью, шантажируя ее “народом”, да и наоборот бывало. У Шендеровича — простенько: “Для начала — вот как раз про народовластие. Тут дело обстоит так: после ужасных, нестабильных, преступных девяностых народ, слава те господи, выбрал себе наконец власть достойную! Ну, просто несказанно повезло с персоналом! Один лучше другого — все как на подбор из Питера, на три четверти чекисты, умницы, профессионалы и, главное, совершенно некоррумпированные. Они подняли Россию с колен и повели ее, болезную, под локотки в даль светлую. И от народа теперь, в сущности, требуется только одно: не мешать! Перебирай тихонько ногами и кочумай в ожидании Третьего Рима... В целом народ с задачей справляется, ножками перебирает и благодарит. Но есть в этом прекрасном многомиллионном стаде пара сотен паршивых овец, которые и сами упираются, и других мутят! Это я про организаторов “Марша несогласных”, который прошел в Питере в прошлую субботу”.

В этой стилистике можно писать километрами. Только зачем же про “многомиллионное стадо”? Тем более что неверно — нынешний “народ” не стадо, то есть даже не первичный какой-то коллектив, а гораздо сложнее — все прежние коллективы рассыпались и атомизировались, каждый пропадает или возвышается поодиночке. Или создаются какие-то свободные ассоциации, у которых выстраиваются свои отношения с властью — не без коррупции, конечно, но куда ж от нее денешься? Вот Шендерович явно не романтик, прекрасно знает, как в России делаются и хорошие, и плохие дела, знаком с технологией “отката”, так за что он так нежно любит Ходорковского и не любит, к примеру, Потанина? Для нормального обывателя они все одним миром мазаны, но Ходорковский пострадал, а Потанин еще нет. Критерий ценности — сиделец в читинских лагерях всегда дороже того, кто черную икру в Куршевеле жрет, как Михаил Прохоров в компании юных девушек. Подтекст простой: сидеть в тюрьме должны не те, а эти. Перефразируя классика, скажу: “Сядете — сравняетесь”. Не надо любить ни народ, ни власть. Любить надо женщин, детей, домашних животных.

Нет, все-таки хорошо пишет Шендерович про нашу страну: “О, в этой стране, ограниченной с севера депутатским залом Шереметьево-2, а с юга VIP-залом во Внуково, с министерствами в закрытых клубах возле Охотного ряда, — живут несколько тысяч VIP-граждан, солидные люди с удавшейся судьбой. Иногда между горячим и десертом они вспоминают о России; после стакана виски и сигары им даже начинает казаться, что вот эта страна, в которой они живут, и есть Россия... В минуты этого лингвистического недоразумения они сильно обижаются на доклады Госдепартамента США и прочий страсбург, и их можно понять. Вы попробуйте сами проехать с Охотного ряда, на БМВ с затененными стеклами и мигалкой, на ужин ну, скажем, в ресторан “Ваниль”... сядьте в это кресло с видом на Храм Христа Спасителя, закажите что-нибудь легкое... на пять минимальных зарплат... выкурите сигару — и вы сами почувствуете, какими нелепыми покажутся вам все эти разговоры об убийствах журналистов, о каких-то спецприемниках для высылаемых грузин, о Чечне, о беспределе силовиков... Какой беспредел? Вот же он, этот силовик, сидит рядом, с такой же сигарой и вискарем, нормальный мужик, всегда можно договориться...” Это со знанием дела пишется — человек во всех этих местах был, видел все это, но кто ж его, оппозиционера, туда пустил? Загадка.

Что-то такое я уже читал — кажется, у Проханова, у писателя, с которым Шендерович на одном поле не сядет. Написал однажды классик страстный текст под названием “Садомное кольцо”: “И если вы богаты и ваша плоть полна желаний, и вы утомлены обыденностью жизни, деловым интерьером офиса, коммерческими переговорами, факсами из Тель-Авива и Лондона, надоевшей, неискусной в любви секретаршей, пробками по дороге в коттедж, когда ваш скоростной “мерседес” залипает в клейком студне слипшихся автомобилей, (…) вы придете сюда, в этот ночной клуб, где каждую клеточку вашего грешного тела ждет наслаждение, где исполнят любую прихоть вашего изощренного, ищущего услад воображения. Остров любовных утех, затерянный в океане огромного города, пустит вас в свои кущи и заросли”.

Такое чувство, что обоим — и Шендеровичу, и Проханову — хочется, “чтобы везде пускали”, как пел когда-то Высоцкий. Когда пустят, они охотно поговорят о свободе, хотя бы в передаче “К барьеру” Владимира Соловьева. В качестве “рояля в кустах” там будет сидеть, разумеется, Алексей Митрофанов, который скажет что-нибудь брутальное.

Но я, собственно, только про то, что свобода слова — есть. А есть ли у вас слово, которому нужна свобода?