Светят звёзды Пифагора
Над Кремлём,
Ты не слушай разговоров,
Что помрём,
Что такой-то жил, да скоро
И погиб.
Посмотри же, как мне впору
Чёрный нимб.
Под землёй
Звенит подземная пружина —
Иди, смотри.
Снаружи, может, всё зажило,
А изнутри —
Я сам судья и провожатый
На поезда,
И ожидающий расплаты;
И в час, когда
Летят вагоны в незнакомый
Подземный лес,
Выходят каменные гномы
Наперерез.
Велосипед
А в сорок стать хорошим, и за это
В награду от муниципалитета
Оформят разрешенье (не медаль)
И справку на провоз в метро велосипеда;
И фарою светить, когда не станет света,
Рукою левою крутя педаль,
И, не участвуя в весёлой суете
Смеющихся, свистящих в темноте,
Мечтающих дойти до турникета,
Читать главу вторую Фауста, опять
Пытаясь хоть чего-то в ней понять.
Всё тщета.
делирий
пикируя на плоскости полян,
как падавший когда-то снег из ваты,
из комнаты, где псы и психопаты,
из греков, из сарматов, из древлян,
из траченных латынью серых снов,
из старых слов в разбитых окнах гугля —
не найденных — обходчик нездоров;
возьми в полёт эфира, серы, угля,
любви из боли, сердце из свинца…
…живущие от третьего лица
по клёкоту ликующих валькирий
начнут пеленговать его делирий —
они спешат смешного беглеца
запаковать в небесный целлофан…
…но поздно — он просвечен, но не пьян,
он вырвется из горней процедурной,
обломками ревущего сатурна
осыплется на золото полян.
Мефодий
Мефодий пьян, срывается домой,
Неявный бег кротов под мостовой,
Далёкий клёкот бешеных грачей
Его страшит, он беден, он ничей.
И восемь кошек, семеро котят
В окошки укоризненно глядят;
И говорит почтенный господин:
“Повсюду жизнь. Мефодий не один:
Он редко жил, но жизнь себя являла:
Пружинила, срывала одеяло,
Гнала по трубкам кровь и молоко.
Беги, беги — уже недалеко”.
Замерзать
Уходи, уходи, улетай,
Колокольчик, волчонок, беглянка;
По солёному льду, по лубянкам,
Проливая малиновый чай
На календулы и на дома —
Мне теперь не летать за тобою —
Ты отравлена глупой весною;
Позабудем — вздыхает зима,
Позабуду — закрою глаза,
Мне останется зимнее имя,
Я, наверное, буду с другими
Замерзать.
Незабудка
Мне тебя не забыть, и на память
Поцарапаться осколком от чашки,
Иль порезать пальцы пропавшей
Незабудкой из аптечной стекляшки,
Что весь день пролежала в кармане.
Мне весь день бы тебе улыбаться,
Только вот моя улыбочка набок,
И приклеилось словцо гуммиарабик,
Да ещё сегодня сильно достали
Огоньки на кончиках пальцев.
Зима
Опять в Евразии зима
Стоит в заснеженных вагонах,
Лежит на ближних полигонах
Бездымным порохом; дома
Палит наряженный народ,
Ликуя, пляшет на штандартах,
И циркулем на мутных картах
К полям приколот Новый год —
Ему укрыться не дадут,
Сойдутся для бесед и танцев.
…На ёлке первым из повстанцев
Повиснет злобный лилипут.
Новогоднее
Благословенен Новый год,
Но в этот вечер от обиды
Всё перепуталось, и вот,
Надув огромное либидо,
Психопатический пятак
На дне прекрасной вазы звякал;
Всё было, в принципе, не так —
Хозяева бранили хряка
За неудачный вкус котлет;
Тот, на тропе реинкарнаций,
Кряхтел: счастливо оставаться,
Мол, жизнь прошла, а счастья нет.
Но чу! Звенят. Видать, двенадцать.
персонаж
ещё я видел поутру как луч
волшебный сын макробиуса-солнца
взамен того чтобы резвиться и ласкать
хрусталь небес и дивные растенья
забрался в комнату угрюмого поэта
и там дрожал
так иногда неловкий персонаж
случайно рвёт натянутую сетку
отлаженного крепкого сюжета
и с тихим ужасом себя находит
на главной площади туркменского посёлка
в ночи без паспорта без баб без денег
Василий
Визжит, вращается подземная пила:
В каменоломне рассыпается порода,
Блестят — черны и холодны — кристаллы зла,
Из жерла с рёвом вырываются уроды.
Но на пути непрошенных гостей — Василий —
Ему судьба опять геройствовать велит —
Он рыкает, как зверь, использует делит.
Врагам не захватить сверкающих бастилий.
Голем
В пару походный старый жертвенник кренится:
Внимательный до вечера выслеживал игру,
Следил за картами, за чем-то там ещё, за птицей
Кряковицей, насвистывал: я весь/не весь умру.
Потом полночи исчислял, что живо, что скончалось,
Простого знака ждал, варил полезные плоды:
…Из тучи выползли кривые грозовые жала,
И стало видно за окном движение воды,
И страшен просвист зайцев световых в ослепшем кабинете,
И вот стряслось — и что за милые коленца, нах,
Выделывает мальчик глиняный на каменном паркете
На рваном коврике в забытых письменах.
праздник урожая
в тот день под высыхающей травой
блаженно умирали мотыльки
в пыли немолодые скорняки
пыхтя гоняли мячик меховой
был праздник урожая у воды
овальные подземные плоды
лежали подле слюдяного дома
ундины пели веселились гномы
мелодии вертелись в голове
оранжевые эльфы боттичелли
порхали в опадающей листве
а вы прекрасные и юные сидели
дразнили молодых элементалей
вертелись и кому-то улыбались
дразнились улыбались но не нам
а мы ворча бродили по холмам
обиделись помчались по дороге
пить пиво у последних желобов
скрипеть о тающем осеннем боге
и о символике летающих гробов
* * *
за стеной у дервишей пасека тишина
чайная роза зеро алыча зеро чилим
это часто бывает, такое бывает и с ним
надо только чаще и дольше глядеть из окна
из окна глядеть, как висят из небесного мха
семь серебряных ниток, оторванных ото сна
слушать, как хрустит ремень надмирного молчуна
как шуршит у него в кармане махра
чеганда
на три недели в чеганду, на три недели
твоя собака волкодлак — почти медведик
глядела в небо — лишь она могла заметить
что с неба спутники — не ангелы летели
беда — дожди и жолуди — такое лето
и нам собаку не понять — мы были дети
и ты болела, пела и плела браслетик
из волчьей ягоды и бересклета
Воробей
Глумится осень, но Прекрасный Друг,
Набив в небесный невод косяки грачей,
Чулимовок, скворцов и прочих сволочей,
Заботливо влечёт его на юг.
Да крупновата ячея для воробья,
И воробей с подругою своей
Опять заложником холодных дней
Останется, как ты и я.
умиротворённое
как спокойно бывает зимой
как спокойно и тихо и утро и мёртвые флаги
так однажды бывает — ты мой
предпоследний диагноз на серой почтовой бумаге.
что не знает глухой костюмер
он опять перепутал дома время года костюмы
костюмер — ненадёжный пример
зачеркнуть этот адрес писать невпопад и не думать.
записать этот медленный яд
там с утра в предпоследней строке предпоследней страницы
спят мои зверобоги — сопят
но ещё не утихли подземные птицы
Корнеплод
Зимой играть в подземные плоды,
Весна — совсем другое время года —
Любовная погибель корнеплода
От раскалённой добела воды.
И защитить его уже не смогут
Четыре слоя толстой кожуры,
Толчёные хрустальные шары
И письма Богу.
Новый день
Замёрзли лужи на заре, такой мороз.
Водитель хмурится, скользит мусоровоз,
Он дворника зовёт, он на него бранится —
И вот из дворницкой взлетает, будто птица,
Дородный Фахрутдин, разбрасывая соль —
Водитель соли рад, благодарит клаксоном,
Из форточки клянут суккубов и масонов,
И лишь дворовый пес, заслышав си бемоль,
Зевает, щурится, старательно поёт —
Он знает, где укрылся новый день, и вот
Уже под досками его находит с ходу,
За крылья волочёт в морозную погоду.
Потом ещё куранты бьют. Вперёд.
