Не умирай весной, когда в разливе Стикс,
когда убога вялая мимоза
на досках, и друзей печальный стих
неискренен — их основной инстинкт
проснулся, слаб от авитаминоза.
Весною каждый мёртвый — рядовой
в ряду других, сдающих грошик свой,
ты будешь не спасён, а лишь спасаем
костлявым перевозчиком Мазаем,
плывущим вдоль дуги береговой
на полусгнившей лодке плоскодонной —
ты слишком обессилен, чтоб затем
преодолеть аидовы кордоны,
не умирай, не стань подобен тем,
кто, подвернув хитоны, в тесноте
дрожат в размокших тапочках картонных.
к войне 1812 года
(в подтверждение теории академика Фоменко)
Наполеон был выдумкой Тарле —
буян мужик, родившийся в Орле,
какой-нибудь Петров или Сусанин;
историка продажное перо
ему ввернуло титул l’Empereur —
и Бонапартом сделался пейзанин
Помилуйте, какой Аустерлиц?
Париж и Петербург. Меж двух столиц
войска Мамая вырыли окопы.
Страшась татарской сабли острия,
два неженки — пруссак и австрияк
бегут в Россию, на восток Европы
Самой Европы участь решена,
великая китайская стена
уже пересекла её границы.
И вот в тени, даваемой стеной,
Кутузов изобрёл Бородино,
а Талейран — Тильзит с Аустерлицем
Придуманным интригам и боям
дают оценку Нестор и Боян,
два писаря поместного приказа.
Доволен царь, не тратится казна,
и воспевает “день Бородина”
один поручик на хребтах Кавказа
Le?gion e?trangиre выдвигается в Танжер
дева юная забава
ты склонилась надо мной
в алой шапочке зуава
и жилетке расписной
лебедится павится
мне с такой не справиться
ты лежала вспышка справа
белозубая Лулу
в алой шапочке зуава
и жилетка на полу
ухожутики
ухожу. если cможете, вымойте пол,
холодильником пользуйтесь — новый “стинол”,
и цветок ожидает полива,
но опунция неприхотлива.
телефон оплатил я на месяц вперёд,
телевизор четыре программы берёт,
на кровати моей надувной
спите (жаль, что не рядом со мной).
в однокомнатной клетке ни пса, ни кота,
в запылённых шкафах нагота, нагота,
лью на кактус балтийское пиво —
ведь опунция неприхотлива
воспоминания о Литве
Не имея литовских корней, ствола и ветвей,
я надеялся оставить здесь хотя бы плоды,
для этой цели хожу по ней, по Литве,
для этой цели нужна мне женщина — ты.
Ты принимаешь крадущийся шаг за слабость
ног и считаешь детской робостью скрытность.
Недооценка опасна, я уже рядом: — Labas!
Мало того, я больше, чем рядом: — rytas!
беглый кот
Вовлеки меня в кругоквадратоворот
своих мелких событий: сон, стирка, еда,
магазины. Я — кот, наблюдавший ворон
только издали. Нынче сбежавший. Итак
предлагаю начать, например, со шкафов —
эту полку очистим и эту, и ту.
Здесь я буду курить. Ты сказала fuck off?
Это знак, что пора убираться коту.
Соломон
В извилине земной коры, у моря
старик жену зовёт, зовёт, а та
молчит. В её корыте пустота
пустила корни широко, и Моня
нервирует старуху. Жадной молью
она на шерсть бросается, “— Отстань”
бросая старику, — и вяжет, вяжет…
А в погребе висит язык говяжий
на ужин Моне, чтобы помнил он
те дни, когда великий Соломон
по берегу ходил, суров и важен,
в царицу иностранную влюблён.
* * *
настоящие самураи
не умирают от геморроя
среди писателей в комарово
среди читателей в коктебеле
настоящие самураи
бредят геройством на поле боя
а поле боя — оно любое
но не тебе ли
друг парадоксов хотя бы раз
скрыться хотелось на парадайз
курить траву ночевать в траве
слушать прибой “болеро-равель”
споры решать полюбовно
чтобы казались смешной игрой
и комарово и геморрой
и гибель на поле боя
не выдвинутым на литературные конкурсы посвящается
забудьте о конкурсе, гниды,
бродяги, рвачи, куркули,
сегодня поток Леониды
пронзит атмосферу Земли
в поточище метеоритном,
рожь топчущем пропастью над,
внезапно почувствует ритм
верлибра унылый фанат
и Пушкина строгий ценитель
рванётся из ямбовых рам,
увидев, как хаоса нити
с небесных ползут пентаграмм
ни конкурсов больше, ни премий,
лишь трегер, лишившийся муз,
как немец ноябрьский пленный
надвинет поглубже картуз
Соломон — милиционеру
всё проходит, любезные,
хоть странствуй, хоть богатей,
как эти расчёсы небесные
от самолётных ногтей,
модные ритмы диско,
поданные гроши,
остаются лежать на пляжах нудистских
гранитные голыши,
лемминги лезут в бездну,
дно уже на виду,
всё проходит, любезные,
можно и я пройду
аппендэктомия post mortem
Тень, всюду тень. Стикс
течением ровен,
поверхностью гладок.
Вырезаю аппендикс
лодочнику Харону.
Это — моя плата
за перевоз,
не монета, истёртый обол,
а услуга врача.
Старикашке не нужен наркоз,
он не чувствует боли.
Но Харон любопытен, головой начинает вращать,
интересно ему, что творится внутри у Харона.
Интересно и мне,
вот и режу во славу минздрава.
Сам процесс происходит бескровно,
ибо крови у дедушки нет.
Чьи-то души толпятся у берега, ждут переправы.
Alt Ulysses
умру от настроения осеннего,
от крепких вин,
кровать моя не хуже одиссеевой —
попробуй, сдвинь
и лук мой боевой не сгорбить хилому
усильем рук,
но я отличен от героя хитрого —
я сам умру
Так пусть же сын, в убийцы мне намеченный,
спит дома, пьян,
пусть рыбья кость, что станет наконечником
его копья
холодной плотью бережно укутана,
среди глубин
ещё чуть-чуть поплавает, покуда я
от крепких вин
от сентября, когда вокруг тепло ещё
и ночь не зла,
уйду, как парус развернув полотнище,
что ты ткала
