На рассвете не хочется просыпаться,
так на ложе дрёмно, так тихо в доме…
Андромахе снится прекрасный некто —
может быть, супруг её, мёртвый Гектор,
но легко обознаться.
Спит зигзица в дупле, воробей в соломе.
В этот час козырная приходит дама
к неудачнику — и он ставит на кон
все свои добытые кровью фишки,
проплывает труп мимо чёрной вышки,
во дворе у храма
умывается из рукомойни дьякон.
Крепко спится на рассвете ворам, бандюгам
и сирени, которую не ломают,
таракану, спрятавшемуся в дырку.
Бог на небе берёт деревянный циркуль
и обводит кругом
этот мир, и в кроватке дитё играет.
Тыквенная голова
Когда я говорю: “аквариум”,
Мне представляется квадратный ум,
Прозрачная пустая голова,
А в слове “аква” слышится: “ква-ква”.
Нет, ум округлым должен быть на вид,
Как тыквенная голова, закрыт
Со всех сторон, — чтоб только изнутри
Горел огонь немыслимой зари!
* * *
Привет вам, новые ворота!
Люблю порой на вас смотреть,
Люблю порой и с разворота
На вас башкою налететь.
Промчится ветер, хладом вея,
Повянут листики травы…
А вы год от году новее,
Год от году страннее вы.
“Играют волны, ветер свищет…”
На переход Суворова через Альпы
Специалист по выживанию
в условиях мелкого дождика,
кропящего тротуар и скамейки,
я не понимаю ваших
трансатлантических амбиций
я не собираюсь залезать в эту галошу
с неприлично огромным парусом.
Неутомимый носильщик
асимметричного листика,
зелёного или жёлтого,
я и не подумаю взгромождать
на свои плечи
эту байдарку, похожую на гроб,
из которого выпал покойник;
вы вообще когда-нибудь
оглядываетесь назад?
Вес “пастушьей сумки” —
самое тяжёлое,
что я согласен поднять.
Молоко одуванчиков —
самое горькое,
что я могу претерпеть.
Поливальная машина —
самый страшный кит
на земле.
Невидимка
Он ждёт на ветру — и чуть приоткроется дверь,
Юркнет в щель и спустится по ступенькам.
Он понимает, что его местожительство — Тверь
И всюду требуют деньги.
Посередине подвала подземные короли
Раков рвут, распарены и плечисты,
А по углам, словно крысы в щели,
Кофе пьют какие-то суржики и аферисты.
Невидимка знает секрет, но не откроет его
Ни за миллион, ни за сто мильонов,
Потому что людей — незначительное меньшинство
И повсюду полно наблюдателей из ООНов.
Он не хочет, как канарейка в клетке, сидеть,
Не желает, чтобы его брат милицейский лапал,
Он набрасывает ручкой на мокрой салфетке секрет,
Быстро комкает и бросает на пол.
Малтус
Утром приходит на рынок товарищ Малтус,
Он покупает в рыбном отделе палтус,
Ждёт, пока продавщица запишет в смету
Новый товар и ответит настырным: “Нету!
Не было. И не будет”. Он просит взвесить
Рыбку одну — а ему предлагают десять
В мёрзлом пакете. Тогда он берёт селёдку
И, отходя от прилавка, толкает тётку,
Охает, дверью захлопнувшейся ударен,
Лезет в салон и слышит: “Небось, не барин”.
Жарит картошку с луком на постном масле,
Видит в окне напротив: открылись ясли,
И заползает в кокон, приняв асфена,
Чтоб там лелеять свои человеконена-
Вистнические идеи. То жар, то знобко.
С улицы слышен вой вразнобой. Там пробка.
Рифмач и смерть
Гром в дверь; а шепоток — в висок:
“Ты срифмовал её, ты смог!”
И, рожу скорча, —
О, стыд преображенья в мёд
Слезы и жёлчи!
Свидетели двойной игры,
Кому открыты все углы
Каморки гнусной:
Как вонь вы вытерпеть могли
Такого сусла?
Свалился б дьявол на лету
В ту скляницу незаперту —
И дым пошёл бы…
Лети ж в двойную пустоту
Души и колбы!
Читая “Шахерезаду”
Аллах сначала сотворил калам
И записал им — времени хватало —
Всё, что случится, с горем пополам,
На этом свете от веков начала.
Оставь же попеченья о делах —
Часы твои исчислены, как птицы.
Садись и ешь всё, что послал Аллах,
С расстеленной перед тобой страницы!
