Екатерина Донец

Фидель

От редакции | Открывая новую журнальную рубрику “Карт-бланш”, мы даем возможность нашим постоянным авторам, известным прозаикам, поэтам, критикам представить на страницах “Знамени” свой выбор нового для наших читателей имени.

Москвичка Екатерина Донец — слушательница Высших литературных курсов, занимается в моем семинаре. Она не совсем новичок в литературе, печатала рассказы в журналах “Звезда”, “Литературная учеба”, “День и ночь”, “Новый берег” (Дания).

В ее маленькой повести “Фидель” есть все внешние приметы современности и литературной игры. Е. Донец экономит слова, но не чувства, и сквозь рациональное построение вещи пробиваются горечь и боль. И даже мелодраматическая концовка в духе “love story” по-русски не портит общей картины.

У нас сегодня прозаическое безвременье, мы питаемся полуфабрикатами и отдыхаем душой (изредка напрягаясь умом) на симпозиумах по Достоевскому и Платонову. У нас и писательницы в целом пишут лучше мужчин, по крайней мере, честнее, это уж точно. Вот и журнал “Знамя” то и дело знакомит нас с новыми женскими именами. Что будет дальше, неизвестно. Хорошо, если не молчание, не тишина, как в “Гамлете”.

Евгений Сидоров

— А-е.

— Привет, малыш.

— Пйивет.

— Как тебя зовут?

— Федя.

— Федя, позови мне папу, пожалуйста.

— Какого папу?

— Твоего папу. Твоего папу как зовут?

— Папа-Найка.

— Ну вот, видишь, как хорошо. Вот его, зайчик, и зови.

— А ты кто?

— А я тетя, с которой твой папа давно дружит.

— Ты тетя-ежка-ни-гойовы-ни-ножки?

— Нет, я Голубая фея.

— А у тебя ножки есть?

— Есть.

— А кйилышки?

— И крылышки есть. Только они очень устали, потому что, пока я говорю с тобой по телефону, я все время летаю. И если ты мне папу не позовешь, то я упаду…

— Ну, ядно…

Шуршит и стукает в трубке.

— А-ле.

— Найк, привет. Ты мне нужен.

Вообще он Коля, и это хамство, что я ему звоню. После давнишних “страстей в клочья”, последующей натужной дружбы и, наконец, двухлетнего молчания. Но у меня нет выхода. Итак:

— Привет, старуха. Я тебе нужен по телефону или живьем?

Мгновенная хакерская реакция. Без соплей. За это его и люблю.

— Живьем, конечно.

— Где-когда?

—Давай сегодня. На углу, у Дома педкниги. Там на Дмитровке открылась новая кафешка.

— Треп надолго?

Говнюк.

— Как получится. Но часа полтора, не меньше.

— Ладушки. Тогда в пять.

— Меня бросил любовник по фамилии Ульянов, бизнесмен и коммунист.

— Это вам в Цека надо, товарищ Крупская! — Найк улыбается во всю морду.

Он явно в хорошем настроении. Кафешка ему нравится. Особенно — размеры пирожных, которые он задвигает в себя одно за другим.

— Будешь кривляться, я уйду.

Круглые от ужаса глаза, изумленный домик бровей:

— Ой! Таки-да?!

— Коля, я говорю совершенно серьезно.

Брови и глаза медленно возвращаются на место.

— Серьезно? Серьезно — тебя невозможно бросить, потому что первой всегда бросаешь ты. Ладно. Замнем. Давай дальше.

— Бросил он меня очень странно: утверждал, что якобы какой-то мой предыдущий хахаль из ревности звонит на все его телефоны и угрожает ему и его взрослым детям всякими пакостями, если Ульянов меня не бросит. Этого никак не могло быть, потому что… потому что мой предыдущий хахаль сидит сейчас напротив меня и жрет пирожные. И вроде бы не способен ни на какие пакости.

Кусок пирожного падает у Найка изо рта прямо в кофе.

— Круто, блин… Однако!

— Успокойся. Я ни секунды не верила, что это можешь быть ты.

— Ты ему сказала об этом?

— Сказала, конечно. Даже предложила встретиться с тобой, все прояснить.

— А он?

— Сказал, что ничего не нужно. По-моему, от страха он потерял способность что-либо соображать. Короче, когда угрозы “хахаля” дошли до избиения в подъезде и конкретного обещания “закопать”, Ульянов посчитал, что спокойствие дороже “чистого и вечного”, и попросту смылся из моей жизни.

— От, черт… Нет, ну ни хрена себе пельмень! Я, оказывается, кого-то там избиваю-убивааю, ко мне, может, менты завтра заявятся с наручниками, а ты, старуха, молчишь как рыба об лед… Круто.

— Во-первых, я не молчу, а, если ты заметил, сижу тут напротив тебя и все тебе рассказываю. А во-вторых, никто к тебе уже не заявится.

— В смысле?

— В смысле: неделю назад у меня дома раздается телефонный звонок, и какой-то добрый дяденька проясняет мне “картину битвы”. Оказывается, я перебежала дорогу старой боевой подруге Ульянова, которая со злости весь этот ужастик с пугалками и заказала. И когда Ульянов, напуганный до смерти, обратно к ней прикатился, все опять стало тихо-мирно. Отлично, а?

— Один вопрос.

— Ну?

— Этот добрый дяденька, который тебе звонил… Он — что, от Советского Информбюро? На фиг ему тебе это все рассказывать?

— Вот. Тут начинается самое интересное, поэтому мы с тобой здесь и сидим. Этот дяденька… точнее, их там несколько, судя по голосам в телефоне. Они предлагают мне купить информацию. Компромат, как я понимаю.

— На кого, на этого твоего маленького Ленина, что ли?

— Как и ожидалось, ты стремительно догадлив.

— Откуда этот компромат и зачем его продавать именно тебе?

— Ты что-нибудь слышал о сомнительных сайтах в Интернете?

— Ёксель-моксель… Как тебя, старуха, туда занесло?

— Никуда меня не заносило. И вообще я в Интернете как корова на скачках. Добрые дяденьки так объяснили: когда у нас с Ульяновым все было кончено, его боевая подруга расплатилась за спектакль, а попутно собранный этими ребятками пакет информации выкупать не стала — дорого показалось, посоветовала им засунуть его куда подальше.

— Ну ясно. Никуда они его засовывать не стали, а решили толкануть по второму кругу. Секонд-хенд вроде.

— Да. Почему бы еще бабок не срубить? Выставляют свою заявку на сомнительных сайтах, звонят мне — а вдруг я куплю как лицо разозленное и обиженное.

— А что там, в этом пакете, тебе сказали?

— В общих чертах.

— А в частности?

— Частности узнаются на самой сделке, если таковая состоится.

— Нехило. Какая гарантия, что они снимут заявку с сайтов, если ты купишь пакет?

— Это я у тебя хочу спросить, как у человека, который знает Интернет, как свои штаны.

— Как человек, который знает Интернет, как свои штаны, я тебе отвечу — никакой. А они что говорят?

— Они говорят, что гарантией является сама цена пакета. Если я покупаю копию пакета, то заявка остается на сайтах, может, кто-то еще клюнет. А если я покупаю эксклюзив, то они снимают заявку со всех сайтов и уничтожают всю информацию. Разница в цене копии и эксклюзива — в десятки раз.

— И что им мешает, содрав с тебя за эксклюзив, продолжать выставлять заявку? Уж не порядочность ли, блин?

— Цена и мешает. Как они объясняют, рынок компромата существует в Интернете не первый год, и если кто-либо нарушит условия эксклюзива, об этом обязательно станет известно, и никто больше покупать эксклюзивы за такие бабки не станет. Рынок рухнет.

— Слушай, а какая цена-то, можно узнать?

— Копия — штука, эксклюзив — в двадцать раз больше.

— Баксов?

— Фигаксов.

Найк теребит серьгу в ухе.

— Ту-ту-ту… — Закрывает один глаз, другим разглядывает кончик своего носа. — И вот эта девушка хочет сделать покупочку…

— Да.

— Тебя грабить нужно, чтоб не дурила.

— Это все, что у меня есть, плюс я беру в долг.

Молчим. Долго. Кусок пирожного так и остался плавать в его чашке. Наконец Найк выныривает:

— Мой совет: отбери то, что тебе нужно, остальное не покупай. Будет дешевле. Прикинь.

— Найк, тебе нельзя есть пирожные. У тебя тут же замедляются мозговые процессы. Слово такое: пакет. Понимаешь? Это значит, продается только целиком. А потом, я же не могу кинуть утопающему половину спасательного круга.

— А твой хмырь разве — утопающий?

— Если кто-нибудь другой купит этот пакет и пустит в дело, я имею в виду — займется шантажом, — то будет уже не утопающий, а утопший.

— Ну и ты, конечно, растопырилась купить эксклюзив, эмчеэска ты хренова!

— Точно.

— А я тебе — зачем?

— А ты мне поможешь провести эту сделку. Ты — хакер вообще или нет?

— Вообще — нет уже.

— Ну и неважно. Все равно ты в этой всемирной паутине — как паук. Знаешь, что сказать им там насчет этих сайтов дурацких. И еще. Мне одной страшно и тоскливо иметь с ними дело.

— Морковь-морковь… А если я откажусь?

— Тогда наши с тобой два года страсти и три года дружбы — в задницу.

— Они и так в заднице.

— Неправда. Я тебя люблю и уважаю.

— Это серьезно. Особенно второе. Ту-ту-ту. Вот интересно, а за компромат обо мне ты бы могла отвалить такие деньги?

Уже когда попрощались на “Чеховской” и рванулись каждый к своему поезду, Найк вдруг обернулся и крикнул, перекрывая гул станции:

— Да, забыл спросить, старуха… Все-таки зачем тебе это надо?..

Утро. Холодно. Сидим с Найком на парапете у Олимпийского. Вокруг — каменные пустыни каких-то ненужных площадей. Найк курит. Он медлительный и спокойный, только сигарета в руке мелко дрожит. У него на коленях серебристый ноутбук, плоский и легкий, и прямо на него сыплется пепел. У меня под мышкой желтая папка. Молчим.

Эти хмыри только что ушелестели на своем джипе-катафалке. Я еще никогда не сидела в такой машине. Потолок высокий, и даже на заднем сиденье места много, хоть бегай из угла в угол. Мне казалось, мы просидели там целую вечность. А на самом деле все произошло минут за двадцать.

Те двое, толстые, — на передних сиденьях, мы с Найком — сзади. Который за рулем, тот в очках. Когда он говорит, уши двигаются. Я думаю: и очки, наверное, тоже двигаются, но сзади мне не видно, а мордой он не поворачивается. Сначала Найк им что-то долго-долго в мозги ввинчивает по-компьютерному, по-птичьи. Я чувствую: ну все, сейчас они разозлятся от своей тупости и нас из джипа вышвырнут. И вдруг не тот, который за рулем, а который рядом — свой моржовый затылок складками собирает, оборачивается к Найку и с нежной такой улыбкой ему по-птичьи: чирик-чирик! Я смотрю, Найк сам — белый, а уши у него малиновые.

— Это надо проверить, — говорит.

— Говно-вопрос! — и Моржовый затылок дает Найку маленькую черную фитюлечку с антеннкой, как у милицейской рации.

Найк распахивает свой ноутбук, втыкает куда-то ему в зад эту фитюлечку и быстро-быстро стрекочет кнопками.

— Хрю, — говорит Моржовый затылок, — не за фуфло газоны подстригаем.

Это единственное, что я понимаю. Про газоны. Зеленые. Про зелень. Про денежки мои, то есть. А Найк все стрекочет и стрекочет. И картинки с буковками у него там все прыгают и прыгают. Наконец затихает. Таращится в экран.

— Дайте бумажный вариант. Ей дайте. В руки.

Тот, который в очках, кивает, и Моржовый затылок протягивает мне желтую папку.

— Теперь смотри внимательно, старуха.

Я открываю папку и смотрю очень внимательно, но от волнения мало что понимаю. Счета, даты, расписки. Распечатки сотовых номеров. Обычные городские номера. Узнаю свой. Напротив каждого номера — по нескольку фраз. Узнаю целые куски наших с Ульяновым разговоров. Переворачиваю страницы. Почти на каждой строчке — Ульянов, Ульянов… Вот его роспись под каким-то счетом. Долгие, непонятные столбики цифр.

— То самое? — быстро спрашивает Найк.

И тут я натыкаюсь на фотографии. И на многих Ульянов, мягко говоря, не совсем одет. И не совсем один. И можно даже сказать, что я неплохо получилась. Наверное, я становлюсь одного цвета с ушами Найка. Забавное, должно быть, зрелище. Найк не отрывается от экрана. На экране — те же фотографии. Я отдала бы сейчас вдвое больше денег, чем у меня есть, чтобы оказаться очень далеко отсюда.

— Хрю-хрю, — говорит Моржовый затылок, и я понимаю, что это он так хихикает.

— Отдавай деньги, — говорит Найк. Он опять стрекочет кнопками, и фотографии с экрана наконец исчезают. Складывает компьютер, вытаскивает черную фитюлечку, отдает Моржовому затылку. Я отдаю туда же скользкий от пота целлофановый пакет с деньгами. Тот, который в очках, поворачивается в профиль, сдвигает очки на лоб и смотрит, не отрываясь, пока Моржовый затылок шуршит бумажками.

Холодно. Сидим с Найком у Олимпийского.

— Я пива хочу, — выдыхает он наконец. — Или стакан водки. Лучше — стакан водки.

Сейчас он просто Колька. От лимона долька. Я оглядываюсь кругом. Ну нет поблизости ларьков с горючим. А если бы и были — кто ж работает в такую рань?

— Коль, а ты ведь перетрухал. Да, Коль? — Молчит. — Ты что, думаешь, они могли нас убить?

— Убить, и закопать, и надпись написать… Нас? Нет, нас — вряд ли, на фиг мы им сдались. А вот этого хмыря твоего… Как его?..

— Ульянова.

— Ну да. Его могли запросто закопать. И без надписи. Если бы им за это заплатили… Когда был Ленин маленький, с кудрявой, блин, головой… Один человечек, а дерьма-то вокруг него сколько насобирали. Ладно, я пошел. Сейчас метро откроют.

Он засовывает свой ноутбук в черную сумку, забрасывает сумку на плечо и медленно удаляется вразвалочку. Не оглядываясь.

— Найк!

— Ну! Я!

Останавливается.

— Ты ревнуешь. Это зря.

— Забываешь, старуха. У меня любимая жена и двое детей.

— Это не имеет значения.

— Ага! Мы с тобой друг друга любим и уважаем. Особенно часто делаем второе. Знаешь, мне наша с тобой морковь — как шишка в заднице.

— Какая шишка?

— Какая-какая — от елки шишка.

— Коль!

— Ну.

— Я тебе позвоню.

— Все, привет.

…Банковские счета. Еще — банковские счета. Отчеты какие-то. Цифры, цифры. Договоры. Везде заковыристые подписи Ульянова. Наверное, это важно. Я ничего в этом не понимаю. Школьный аттестат зрелости. Институтские дипломы. Зачем так подробно, кому нужны невинные детства-отрочества-юности? Или эти ублюдки не думают, когда собирают информацию? Просто, наверное, чем подробнее, тем лучше. Вдруг пригодится?.. Партбилет. Диссертация. Сплошные марксизмы-хренинизмы. Да. Профессор кислых щей. Отличное качество копий. Представляю, как этот Моржовый затылок посреди пустой ульяновской квартиры аккуратно потрошит письменный стол, прищурившись, целится камерой… Письма. Нет, пара страниц из дневника, потому что везде — даты. О, наш знаменитый дневник на французском! Предмет особой гордости. Слышали-слышали, как же, как же! Слышать-то слышали, но не видели, а эти ловкие ребята и сюда умудрились заглянуть. Жаль, что я не знаю французского. Интереснее всего смотреть фотографии. Фотография класса. Лопоухий Ульянов в последнем ряду. Фотография курса. Вот эта хохотушка рядом с ним — будущая первая жена. Свадьба. С родственниками. А вот уже цветные — с родственниками второй жены. Ну и морды. Фотографии дома, подъезда, где он живет сейчас. Даже окна зачем-то снимали. Банкет на фирме. Идиотские снимки. Пьяненький Ульянов танцует танго щека к щеке с какой-то толстенной бабой. Как больно. Как больно все время уговаривать себя, что его жизнь для меня — совершенно чужая. Но больнее всего то, что ему — не больно. Ему — весело. На всех фотографиях он улыбается. И сейчас, в эту минуту, в этом огромном городе, он, наверное, сидит где-то с кем-то и улыбается. Или лежит. В последний раз разглядываю ТЕ САМЫЕ фотографии, где мы — с ним. Не хватает воздуха. Чувствую, как каменею, медленно превращаюсь в одно сплошное “не-прощу-никогда”. Глупо. Но какая-то часть меня чувствует именно так. Рву снимки на мелкие кусочки, потом в туалете долго и яростно сливаю воду…

… — Найк?

— Я.

— Это я, твоя еловая шишка.

— Привет.

— Надо встретиться. На час-полтора.

— Сегодня у меня все забито.

— Завтра.

— Завтра… Ну давай завтра. Где-то в двенадцать.

— Куда мне подъехать?

— Это смотря что мы будем делать.

— Мне нужно завести почтовый ящик в Интернете.

— Тэк-с. На твое имя?

— Не совсем.

— Это как-то связано с тем… с той информацией?

— Да.

Долго сопит на том конце, думает.

— Ты не хочешь, чтобы противник тебя вычислил?

— Ну, можно и так сказать.

— Тогда это все надо делать в Интернет-кафе. Дай подумать. У “Детского мира” давай встретимся. Главный вход в “Детский мир” знаешь? Рядом с метро.

— Конечно, знаю.

— Вот там, на улице, меня и жди. В двенадцать, завтра. Все. Пока, шишка.

Он опаздывает на десять минут. Начинаю думать уже, что перепутала вход в “Детский мир”, когда наконец он выскакивает из метро. Спускаемся вниз по улице, сворачиваем за угол. Напротив входа в гостиницу “Савой” — едва приметный подъезд. Лестница, стены, лифт — все выкрашено в черный цвет. Темно. Четвертый этаж. Здесь тоже какие-то черные коридоры.

— Слушай, почему здесь так темно?

— А ты бы хотела, чтобы светло было, как в операционной?

— Нет… я бы лично не хотела.

— Ну вот и никто не хочет.

В кассе выдают чек с номером компьютера. Мы оплатили час.

— Смотри и учись изо всех сил, старуха. До бесконечности ездить сюда с тобой не буду.

— А почему нельзя было где-нибудь… у тебя на работе?

— Легко вычислят компьютер. Если захотят, конечно. И нагрянут в гости. Откуда я знаю, что ты там писать задумала. Может, ты грязным шантажом займешься, а я буду отбрыкиваться.

— А здесь — не вычислят?

— Здесь за день проходят сотни человек. Опять же, правильно заметила: темно. И еще: я потом тебя научу и адреса дам — интернет-кафешки надо будет время от времени менять. Их в Москве много. Ну ладно, я вошел в анкету. Давай мыло.

— В смысле?

— Ну, как называться будет ящик.

— А как он должен называться?

— Любое слово, имя, название.

— А-а-а. Фидель. Пиши: Фидель.

— Фи-дель… Этого мало. Я думаю, в мейле Фиделей, как клопов в диване. Дай еще какие-нибудь символы.

— Я не знаю больше.

— Ну хорошо. Пишем латинскими буквами: fidel тире n.

— Почему n?

— Не знаю… Потому что я — Найк. Что-то же надо написать.

— Получается какой-то капитан Немо. Или это: в уездном городе N… ха-ха.

— Знаешь что, сама тогда придумывай!

— Ладно, ладно. Пускай остается твой довесок. Почему только все буквы маленькие — непонятно…

— Тебе не все ли равно?.. Большие, маленькие… Ползают тут всякие в Интернете, только Сеть засоряют. Ладно, не дуйся — лопнешь. Дальше — пароль. Произвольные цифры, буквы. Не знаешь, конечно. Вот тебе пароль.

Пишет в моем блокноте.

— Не потеряй. Хотя, если потеряешь или забудешь пароль, то — идем дальше. Выбери вопрос, на который ты всегда точно знаешь ответ. Если не сможешь набрать пароль, ящик сам тебя спросит, ты ответишь, и он откроется.

— Это обязательно?

— Это обязательно.

— Идиотизм какой-то. Сейчас… подожди. Пиши: кто самый великий человек из ныне живущих?

— Попроще нельзя? Про маму-папу, собак-кошек…

— Нельзя. Я хочу, чтобы вопрос был как-то связан с этим ящиком. Чтобы я сразу вспомнила.

Найк фыркает и набирает вопрос.

— И ответ, конечно же: этот твой маленький Ленин. Так?

— Пиши ответ: Фидель Кастро.

Он резко поворачивается ко мне, таращится испуганно поверх очков:

— Мать, ты что, совсем охренела, что ли? Ты серьезно так думаешь?

— Это Ульянов так думает. И я это очень хорошо помню. Поэтому пиши.

Найк поворачивается к монитору, мотает головой, набирает ответ.

— И как тебя угораздило вляпаться в такое… во все это. Вроде, неглупая баба была.

— Была. Поглупела. Сам знаешь, что бывает, когда моркови объешься.

— Так. Давай имя.

— Мое?

— Имя-фамилию-отчество давай, на которое открывается ящик. Хочешь — твое напишу. Потом не взыщи, если ящик взломают и тебя рассекретят.

— А что, это возможно?

— Все возможно.

— Пиши: Федор. Федор Дмитриевич.

— Фамилия?

— Леви.

— Дата рождения?

— На вот, списывай из блокнота.

— Это что еще за дяденька?

— Это я так придумала. Смотри: Федор. Дмитриевич. Леви. Фе-Де-эЛ. Фидель. Получается и Фидель Кастро, и название ящика. И еще много чего получается.

— Трехнутая ты баба. — Найк вздыхает, как корова на лугу. — Идем дальше. Пол мужской, разумеется. Страна — Россия?

— Да.

— Регион?

— Москва, наверное. Что же еще?

— Мос-ква… так… есть. Поехали. Ждем, сейчас пройдет регистрация.

— Коля, какой ты умный.

— Так надо же кому-то быть умным! Чтобы глупым жить было легче и веселее. Представляешь, если бы все были такие, как ты? Земля давно бы свинтилась со своей орбиты и унеслась в неизвестном направлении… Ну вот, открываем твой ящик. То есть не твой, а этого, дяди Феди. Что делаем дальше?

— Дальше — будем писать письмо.

— Тогда зачем мы на какого-то Федю ящик открывали?

— А что?

— А — то! Надо было так и назвать ящик: “Татьяна Ларина-мейл-точка-ру”.

Сильно хлопаю его по уху.

— Ой! Понял-понял: ты — Штирлиц! Юстас — Алексу, прием-прием.

— Клоун.

— Теперь уж точно, с таким-то ухом. Авантюристка. Тебя поймают и посодют.

— Не поймают. Потому что мой рулевой — сам великий Найк-красноухий.

— Ну-ну. Но дальше рулить сама будешь, поэтому сегодня смотри и учись. И не забывай потом почаще менять интернет-кафе. Адреса я тебе дам. Тэк-с. И что мы для начала тут напишем? Точнее, кому напишем? Дай мне адрес ящика.

— Какой еще адрес?

— Фиделя Кастро… блин, дедушки Ленина! Кому ты там грозиться-то хочешь? Того и давай.

— Никому я не буду грозиться.

— Да-а-а? Тогда какого хрена мы здесь сидим, спрашивается?

Достаю из кармана куртки сложенный вчетверо листок. Разворачиваю.

— Из умной книжки выписала. Чтоб не забыть. “Жарить ягненка на вертеле надо столь нежно и неторопливо, чтобы мясо было уже почти готово, а ягненок был бы еще жив”. Лао Ши, “Трактат о мести”. Нежно. И неторопливо. Ты понял, Коля?

Найк смотрит на меня долго, внимательно, как будто в первый раз видит.

— Вот ты, оказывается, какая.

— Какая?

— Отеллообразная. Все. Давай адрес его ящика.

Роюсь в своем блокноте. Нахожу нужное. Сую ему адрес и текст.

— Вот. Пиши.

— Пишу. А ты смотри. И запоминай.

Господин Ульянов! Имею удовольствие сообщить Вам, что я купил Ваш информационный пакет у заинтересованных лиц и одновременно пресек, насколько было в моих силах и финансовых возможностях, дальнейшее распространение этого компромата на сомнительных сайтах Интернета. По всем интересующим Вас вопросам обращайтесь на указанный адрес отправителя. Fidel

— Туманное начало, старуха.

— Отправляй.

— Смотри, не заблудись в этом тумане… Отправил. Надо подождать минут двадцать. Если этот хмырь на том конце сейчас сидит в Сети, то, возможно, сразу будет ответ. Я вот всегда сразу ответ пишу. Пойдем пока — время продлим и кофе попьем.

Через двадцать минут в связи с какими-то электрическими авариями Интернет в Москве умер почти на два дня. В тот день, двадцать пятого, останавливались где-то в туннелях метро поезда, повисали в темных лифтах беспомощные граждане, и безутешными слезами заливались в квартирах холодильники. Но главное — главное! — мы с Найком успели отправить это первое письмо. И значит, fidel — воплотился.

необходимо оценить содержание информационного пакета

Я не имею ничего общего с теми, у кого купил Ваш информационный пакет. Я не шантажист и не следователь прокуратуры. Я не разглашаю содержимого купленных информационных пакетов и не торгую ими.

Информация используется мной исключительно в научных целях. Я очень рад каждому контакту  подопечным. Fidel

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

От всей души поздравляю с юбилеем. Желаю всегда такой же сокрушительной твердости духа и решимости в дальнейшем накоплении материальных благ. Fidel

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ноябрь, седьмое. Первый раз за много-много лет — рабочий день. Но все равно назначен митинг на площади Маяковского. Площадь оцеплена милицией. Я не пытаюсь пробиться за ограждения. Просто стою и смотрю. Толпа прибывает. Красные флаги. У них — радостные, возбужденные лица: здесь все свои. Так много своих! Ждут фюреров. Среди своих есть и молодые — накачанные ребята в черном. Охрана фюреров. Подойти вот так и спросить: ты во все это веришь? Если вы снова победите, ты будешь пить “Жигулевское” вместо “Туборга”? Ты поедешь строить БАМы и Днепрогэсы? Нет, ты, милый, надеешься сесть повыше и кончиком пальца управлять теми, кто будет пить “Жигулевское” и строить БАМы. А пока вы с фюрером ловко манипулируете старческим экстазом этих несчастных, которые собрались здесь, ностальгируя по своей молодости… Я не хочу ждать начала митинга, спускаюсь в переход и иду к новому выходу метро “Маяковская”.

Навстречу мне валом валит толпа, как будто все городские дома престарелых разом вытолкнули свое содержимое сюда, на площадь Маяковского. Маяковский ужаснулся бы. Они идут парами, группами, бывшими парткомами, партактивами, для них все это — живо, серьезно. На лицах — застывшая маска ненависти. Мы, сегодняшние, для них — чудом воскресшие тени тех, кого не добили в двадцатых-тридцатых-пятидесятых. Недосмотрели…

Я уверена, Ульянов сегодня где-то здесь. Праведный взор бывшего парторга и — пальто от Кардена. По случаю. Да-да, вчера только из Парижа, по делам фирмы, исключительно по делам фирмы. Как это совмещается? Легко.

Мои искренние поздравления со столь значительным для Вас праздником. Думаю, несмотря на рабочий день, Вам удалось присоединиться к митингу на площади Маяковского. Fidel

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Привет, Найк.

— Привет, шишка.

— В Камергерском закрылось интернет-кафе. Помнишь, ты давал мне еще адрес — на Ленинском? А то я бумажку куда-то сунула, не могу найти…

— Ленинский, семь. Ты что, так и не выкинула из башки эту затею со своим маленьким Лениным?

— Нет пока.

— Ну и как?

— Никак. Я шлю поздравления к праздникам, он молчит как утопленник.

— Ясно. Ладно, не буду тебе надоедать с нравоучениями. Ты только за этим и звонила, чтобы узнать про интернет-кафе на Ленинском?

— Честно говоря, да.

— Ну и задница же ты, моя дорогая.

— Ты перепутал, Найк. Задница — это ты. Я — шишка.

— Ха-ха! Ладно, удачи. Созвонимся!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мои новогодние поздравления и пожелания.

что вам от меня нужно?

!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!...

Очистить

В том смысле, какой Вы вкладываете в свой вопрос, — ничего не нужно.

я не вкладываю в свой вопрос никаких особых смыслов. понимаю так: 1) если человек настойчиво выходит на контакт со мной, значит, ему от меня что-то нужно 2) мы могли бы встретиться и обсудить все вопросы

То, что Вы называете настойчивым выходом на контакт, всего лишь моя скромная обязанность — поздравлять с праздниками всех своих подопечных. Кстати, с Рождеством. Хотя вряд ли Вас это волнует.

другие контакты не предусмотрены?

Только по необходимости для каждого конкретного случая.

поэтому я предлагаю встретиться и все обсудить

Мы обязательно встретимся. Когда это будет действительно необходимо.
Пока мой индивидуальный план работы с Вашим информационным пакетом не предусматривает такой возможности.

боитесь, что я сдам вас органам?

Вот именно.

правильно боитесь

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мои поздравления и пожелания.

сколько у вас подопечных?

С Вами вместе — двенадцать.

умаешься поздравлять

Что делать — это часть моей работы.

1) зачем вам нужны подопечные? 2) по какому принципу вы отбираете подопечных? или покупка информационного пакета — это каждый раз случайность?

В каждом случае критерии отбора индивидуальны. Единого принципа нет. Впрочем, есть один. Возрастной. К концу жизни человек становится интереснее. Есть над чем работать.

в чем суть и цели вашей научной работы? ведь если вы берете на себя смелость

бесцеремонно вторгаться в частную жизнь чужих людей то тому должна быть очень веская причина

Во-первых, взяли на себя смелость вторгнуться в Вашу частную жизнь те, кто собрал на Вас весь этот информационный пакет. И то, что он был столь тщательно собран — проблемы опять же Вашей частной жизни. Во-вторых,
по-моему, большая удача, что этот компромат куплен мной, а не какими-нибудь заурядными шантажистами. А в-третьих, суть моей работы — моя теория. Цель — доработка и уточнение этой теории. Практика — научные статьи и лекции.

Мои книги переведены на несколько языков, я читаю лекции во многих университетах и научных обществах мира.

что это за теория?

Вам совершенно незачем разбираться в моей теории. Если только в двух словах: изменения личности на протяжении жизни неизбежны, предсказуемы и закономерны. Так же закономерны и “неполадки”, сбои в развитии этой самой личности. На основании практических исследований я делаю выводы, которые позволяют мне совершать иногда сенсационные открытия в области личностного и творческого поведения величайших людей планеты.

а подопечные для вас — подопытные лягушки?

Вы догадливы.

были такие кто не хотел с вами общаться?

Большинство подопечных не хочет общаться со мной в течение первого года. Они усматривают во мне какую-то опасность для себя. Как видите, Вы не исключение. Потом это проходит. Часто случается так, что в последние месяцы жизни подопечного я — единственный человек, с кем он имеет возможность или желание общаться. Родственники, друзья, как правило, или умерли, или эмоционально отстранились от него. Для меня всегда наиболее интересна именно эта, заключительная часть моей работы.

цинично. в духе последнего времени

Нисколько. Один мой подопечный уже с трудом встает с постели. Он абсолютно одинок сейчас, и единственное живое существо, с которым он общается, — это я.

ваш подопечный умирает?

Да. Рак, третья стадия.

вы так спокойно на это смотрите?

Завтра он вылетает в израильскую клинику. Ему сделают операцию за мой счет. Это продлит ему жизнь месяцев на семь-восемь, а я смогу спокойно закончить свою работу с ним.

только ради этого вы тратите деньги на его операцию?

На данном этапе нашего с Вами общения я отвечаю Вам: только ради этого.

интересно что вы отвечаете этому несчастному

Возможно, что-то другое.

среди ваших подопечных есть известные люди?

Нет.

какой интерес представляют наши обыкновенные жизни? не понимаю

Сидящий на земле не может представить, какова она, скажем, с вертолета. Человек, живой и здоровый сегодня, не может представить, что такое

antichambre de la mort¹ — вы ведь знаете французский, n,est-ce pas?²

¹ Прихожая смерти (фр.).

² Не так ли? (фр.)

а подопытные лягушки не могут представить, зачем им вспарывают животы.
n,est-ce pas?

Этот разговор бесполезен, потому что несвоевремен.

кто вы?

Что именно Вы хотите обо мне знать?

все что возможно

Извольте. Я, Федор Дмитриевич Леви, родился в городе Ухта (Республика Коми), в больнице лагерной пересылки.

Мой отец, Дмитрий Теодорович Леви, военный врач, хирург от Бога, во время войны и до войны спасший не одну сотню человеческих жизней, был расстрелян как, разумеется, враг народа, за полгода до моего рождения.

Моя мать, Елена Николаевна, в девичестве Юсупова, тихий незаметный работник

районной библиотеки, умерла через два дня после моего рождения от послеродовых осложнений. Двух недель от роду я был отправлен в Сыктывкар, в детский дом, и спустя год, когда кремлевский Хозяин закончил наконец свой земной путь, я блаженно пускал слюни в казенной кроватке.

Я родился в високосном году, в тот самый день, который и делает этот год високосным, и поэтому день рождения мой справляется точно день в день только раз в четыре года. В остальные годы — как придется, то раньше, то позже. Собственно, отмечать мои дни рождения начали уже в Ленинграде, куда меня, шестилетнего, вывезла тетя Лида, родная тетка по отцу, чудом уцелевшая в годы повальных чисток благодаря мужу-гинекологу. Несколько лет она разыскивала меня по детским домам, приходя в отчаяние от неразберихи с документами, и все-таки нашла. Как ей позволили увезти меня в Ленинград и оформить опекунство, до сих пор не понимаю. Наверное, и здесь без дяди-гинеколога не обошлось.

Так в шесть лет я обрел дом, семью.

В двенадцать лет я впервые попал в Москву и посмотрел на окна дома, где жили мои родители. Тетя Лида с мужем не скрывали от меня историю моей семьи.

В тринадцать лет я сел в поезд и поехал в Ухту — к матери. Мне тогда почему-то казалось, что она выжила и живет там. Меня вернули с полдороги.

В шестнадцать поступил в медучилище. Армия. Медсанчасть. Медицинский институт. После института работал в Сыктывкаре в психоневрологическом диспансере и в горбольнице.

За год до Олимпиады приехал в Москву, работал в Кащенко. Одновременно — аспирантура. Потом — истфак. Помню только, что все время зверски хотелось спать. К этому времени относятся и первые опыты по созданию и осмыслению моей теории.

Хотя, собственно, первый подопечный появился у меня еще в Сыктывкаре. Из бывших зеков. Этот умнейший, интеллигентный человек подарил мне подробнейшую информацию о себе, ставшую первым камнем в фундаменте моей теории. С благодарностью вспоминаю годы общения с ним, и царство ему небесное.

Однако одного подопечного для построения моей теории было мало.

У меня стали появляться другие подопечные. Иногда добровольные, иногда — нет. В те годы меня это мало волновало. Главное — наука, все — в подножие ей.

Не прекращая медицинской практики и учась на истфаке, я начал первые, робкие еще опыты по применению своей теории к определенным этапам биографий великих мира сего. Результаты иногда ошарашивали.

Несмотря на возраст, мне необходимо было продолжать обучение. И поэтому потом, уже в новое время, в моей жизни были Марбург и Прага.

Не хочу утомлять Вас подробностями своих научных изысканий, скажу лишь, что на сегодняшний день мои скромные исследования о Шекспире, Мольере,

Достоевском, Толстом — известны и востребованы на Западе.

К сожалению, в России мои идеи мало кому интересны. А зря.

Это, собственно, все обо мне.

как можно ознакомиться с вашими работами?

Я не считаю, что для Вас это в данный момент целесообразно.

и все же?

Не советую тратить время на поиски в Сети. Я печатаюсь под другой фамилией.

вы мните себя неким Мефистофелем?

Скорее уж я — доктор Фауст.

он плохо кончил

Ошибаетесь. Он кончил прекрасно. Прочитайте внимательно самый финал. Вообще я заметил: мало кто идет в “Фаусте” дальше пошлой интрижки с Маргаритой. Не пойму, то ли опера виновата, то ли Булгаков. Ну самое большее — выхватывают в конце “Остановись, мгновенье, ты — прекрасно”, и мгновенная смерть как расплата. Очевидно, все за ту же интрижку с Маргаритой. Глупость какая.

Еще раз советую — перечитайте внимательно.

оставьте меня в покое

Извольте. Единственное право, которое я оставляю за собой, это поздравлять Вас с несколькими праздниками.

ловко придумано!

Это обязательная часть моей работы. Вы можете никак не реагировать на мои поздравления.

именно это я и собираюсь сделать

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мои поздравления и пожелания.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мои поздравления и пожелания. Надеюсь, несмотря на рабочий день, Вы нашли время сходить на митинг.

вы ненавидите коммунистов?

Я перерос в себе это. Ненависть — плохой попутчик в жизни. В научной работе особенно.

но вы все-таки живой человек и что-то же должны ненавидеть

Конечно. Я ненавижу дамские меховые сумочки. Они похожи на выпотрошенных зверьков с животами на молнии.

разве бывают меховые сумочки?

Вы ненаблюдательны. Бывают. И часто.

у вас есть семья?

Моя бывшая жена и сын живут в Праге. Новой семьи у меня нет.

понимаю

С чего Вы взяли, что понимаете? Этот мудрый прищур, это всеобщее парткомовское понимание!

вы все-таки ненавидите коммунистов. это от нежелания понять. от неумения анализировать, сравнивать

Моя работа — это прежде всего понимание и анализ.

да бросьте вы!

1) ваша работа со мной не стоит ломаного гроша, ибо вы относитесь ко мне предвзято!

2) из вас так и лезут ваши предки, которые ненавидели и боялись моих

Самое удивительное, что Вы ищете и находите врагов там, где их никогда не было. Непрерывный поиск врагов как основа мировоззрения.

Это очень обедняет жизнь. Отвлекает от вечности.

кодекс строителя коммунизма почти целиком цитирует библейские заповеди. это известно. вот вам и вечность. что на это скажете?

Все ереси — почти точные цитаты из Священных книг.

Все дело — в этом “почти”.

не надо все валить на Марксизм. это великая универсальная наука гениальная теория развития человечества. ее неверно понимали. от этого было много ошибок.

вот что важно понять.

Интересная теория. Сама по себе прекрасна, а кто ни возьмется претворять в жизнь — выходит не то! Это как если бы был гениальный чертеж машины, а кто ни соберет эту машину — она не едет. Все что-то не так делают. Да?

очень примитивно. но примерно так к сожалению

Но машины ездят как миленькие. Значит, обычный чертеж обычной машины — верный. А с марксизмом — ну никак! Может, чертеж Маркса неверен?

1) Маркс величайший гений человечества. поэтому все логично и все верно
2) первый паровоз тоже был несовершенен. чтобы это изобретение прогрессировало до уровня современных форм нужны были огромные

человеческие и материальные затраты ошибки лишения. и так — не один десяток лет! а вы по нескольким десяткам лет осмеливаетесь судить о развитии целого государства. нового государства!

да может быть к чертежам Маркса и подойти-то едва успели. осмыслить что к чему. как уже пришли какие-то разрушили все растащили. поймите же вы это несчастный человек!

Паровоз — согласен. Но тут встает вопрос цены воплощения проекта. Паровоз должен двигаться. Для этого нужны рельсы и шпалы. Если в качестве шпал используются человеческие тела, то я крепко сомневаюсь в необходимости идеи паровоза.

построение любого нового государства — это всегда километры шпал из человеческих тел. вы историк, вам ли этого не знать

Я бы сказал, что у нас с Вами происходит сейчас разговор машиниста паровоза с человеком-шпалой.
Я бы сказал так, если бы ощущал себя человеком-шпалой.

а разве не так?

Не так. Я тот, кто остался на перроне. Я вижу и шпалы, и машиниста одновременно. Если Вы говорите со мной от лица машиниста паровоза, то я автоматически, просто для равновесия, перехожу на позицию человека-шпалы. Вы не поверите, но с особо озлобленными людьми-шпалами я перехожу на позицию машиниста.

но должна же быть где-то истина! на истине строится как на фундаменте любая теория. в том числе и ваша!

Мне кажется, истина — это ртуть. Истина ртути — в ее текучести.
“Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в битву за добро, за истину, за справедливость”.
Вот Вам и истина, toute la vйritй¹.

¹ Вся правда (фр.).

это из евангелия?

Нет. Это сказал один наш современный философ. Померанц его фамилия.

1) вы все время лукавите

2) ваша теория лукава

Полноте, батенька! Это я, оказывается, лукавлю?

А как в таком случае сочетаются Ваши коммунистические убеждения
с Вашим же успешным предпринимательством? Со счетами в банке, приобретенной недвижимостью, двойной бухгалтерией Вашей фирмы?

фирмы больше нет

Вот как?

1) фирма ликвидирована полгода назад

2) я безработный

3) не хочу это обсуждать

Я не знал. Спасибо за информацию.

кажется я стремительно теряю в ваших глазах ценность как подопечный?

Скорее наоборот.

последнюю реплику можно понимать как согласие на личную встречу?

Не верю, что Вам больше не с кем обсудить свои проблемы.

не хочу обсуждать это

Я пока не вижу повода для личной встречи.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

вы пьете?

Умеренно и аккуратно-с. А Вы?

давно когда-то. был период

И даже получали за это выговоры и взыскания по партийной линии на старой работе.

если все знаете зачем спрашивать?
с тех пор я сильно изменился

Не сомневаюсь.
Как не сомневаюсь и в том, что в данный момент Вы сидите дома и пьете.

с чего это вы так уверены?

А с того, что Вы начали сегодняшнее общение с вопроса об этом.
Это — раз.
Сегодня Вы начали общение первый.
Это — два.

разве я первый?

И даже не заметили этого — три.
Делаю дополнительный вывод, что пьете, возможно, уже не первый день.

нет. я сегодня позволил себе немного

На Вашем месте я не стал бы этого делать.

когда окажетесь на моем месте тогда будете раздавать советы

Не огрызайтесь. Что Вы пьете?

джин. без тоника

Прекрасно. Тогда, чтобы приподнять со своей стороны градус нашего общения, я тоже сейчас возьму у себя в холодильнике выпивку.

вранье!!!!!

вы сидите в интернет-кафе и там нет у вас хлодильника!!!!!!!!!!!!!!

Проверяли? Я смотрю, Вы всерьез занимались установлением более тесного контакта со мной. Вы правы. Я сижу в интернет-кафе. Причем, заметьте, почти каждый раз в другом. Сегодняшнее — не самое плохое, мне здесь нравится. “Хлодильника” здесь нет, но, пока Вы там гневно давили на восклицательный знак, я пошел и взял себе в местном баре все, что надо. Итак?

почему бы вам просто не позвонить мне? зачем эти сложности через интернет?

В чем Вы видите сложности?

в отсутствии интонаций. вы писали когда-то что общаетесь с подопечными по телефону и даже лично

Я выбираю способ общения в каждом случае индивидуально. С Вами на данном этапе нам лучше общаться в письменной форме.

почему вы присвоили себе право делать выбор?

Потому что в противном случае в моей научной работе возникнет хаос.

да??????????????

и отлично!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

По-моему, Вы становитесь агрессивным. Вы много выпили?

пошол к чорту

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мои наилучшие поздравления и пожелания в новом году.

взаимно

Как отмечаете праздники?

прекрасно

В таком случае Вашей camarade-madame¹ — также мои поздравления и пожелания.

¹ Боевая подруга (фр.).

1) ваше предостережение, даже если оно искренне и правдиво, все равно сильно запоздало. никаких douseurs de vivre давно нет. 2) человек, о котором вы говорите, уволился от меня еще в мае того года, чтобы открыть свое дело. 3) мы не общаемся

Tant mieux³.

1 Сладости жизни (фр.).

² Любой ценой (фр.).

³ Тем лучше (фр.).

1) почему вас так волнуют подробности моей личной жизни?

2) какое отношение это имеет к вашей теории?!

?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!?!??!?!?!?!?!?!........

А действительно, наимилейший Фидель, КАКОГО ХРЕНА ты суешь нос в чужую постель? Может, ты — педик, который исходит виртуальной ревностью к своему подопечному? Нет, ты просто трепливый кретин!!!!!!

КУСОК ИНТЕРНЕТ-ДЕРЬМА!!!!!!!!!!!!!!!!!!

я не получил ответов на свои вопросы хотелось бы по пунктам

я не получил ответов на свои вопросы. хотелось бы по пунктам

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Простите. Я сильно болел.

проблемы со здоровьем?

Проблемы и переживания личного свойства.

время лечит. я искренне в этом убежден.

время лечит любые страдания и раны

Поль Верлен, “Письма к Леону”

зачем вы привели мне эту цитату?

Поверьте, без всякого умысла. Читаю сейчас письма французских романтиков, решил поделиться изящной вещицей. Вам понравилось?

этот ваш верлен был наивен как ребенок

Вы действительно думаете, что двадцать, десять, пять веков назад люди были наивнее нас с Вами?

если судить по приведенной вами цитате то без сомнения

Интересно. Единственное слово, которое Вы пишете с заглавной буквы, —
это Маркс.

мы с вами не могли где-нибудь раньше встречаться?

ДОПРЫГАЛСЯ, ИДИОТ?????

Что я говорила?!

Исключено.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мои поздравления с праздником весны и труда.

1) взаимно

2) перечитывал тут ваше письмо где вы описывали суть своей теории.

вопрос. какие если так можно сказать характерные неполадки в моей личности вы видите со стороны? можно не конкретизировать. но есть же что-то сразу бросающееся в глаза постороннему человеку?

только давайте сейчас не будем трогать политические убеждения.

У Вас приступ regrets ou remords¹?

¹ Сожаления или угрызения совести? (фр.).

я хотел бы всего лишь получить ответ на вопрос, который задал. если можно

“В его жизни должны были быть только удобные люди, приятные и легкие в использовании. Если кто-либо, как ему казалось, становился вдруг неудобным, непонятным, а потому опасным, то такой человек незамедлительно отбрасывался прочь. Эта черта характера императора позволяла придворным интриганам легко манипулировать им”. Гай Туллий, “Император”

это относится ко мне?

Да.

но почему?

В Вас неисправен некий механизм, “природный прибор”,
позволяющий видеть истинную ценность людей, Вас окружающих,
и, соответственно, верно оценивать события, происходящие вокруг Вас.

не понимаю

вы намекаете на события личного характера из моего недавнего прошлого или на развал моей фирмы?

Это одно и то же событие, просто сильно растянутое во времени.

Все события Вашей жизни последних двух лет тесно связаны между собой.

je vous ai compris. мerci¹

¹ Я вас понял, спасибо (фр.).

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что это за текст?

это мой перевод из верлена. теперь у меня много свободного времени. хватает даже на занятия изящной словесностью. интересная вещица, не правда ли?

уверен у вас есть этот текст на французском и вы сможете оценить качество моего скромного перевода.

Этого текста у меня нет, но обещаю найти и оценить.

Маркс по-прежнему — гений?

без сомнения. а в чем дело?

Ни в чем. Все прекрасно.

Я уж было всполошился, не собираетесь ли Вы своим стихотворчеством наделать переполоха в моей стройной теории.
Но нет, смотрю — все прекрасно. Маркс — гений. Паровоз — вперед летит. Марсельезу не пробовали переводить?

жалею что показал вам свой перевод

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мои поздравления и пожелания здоровья, а также

удачного разрешения всех Ваших проблем.

1) спасибо

2) относительно проблем и здоровья. вы как-то упоминали о медицинских проблемах одного своего подопечного и о своих выходах на зарубежные клиники

У Вас проблемы со здоровьем?

допустим

Конкретнее. Если уж Вы начали этот разговор.

серьезные проблемы. настолько неотложные что приходится срочно выбирать клинику и хирурга

Самые худшие предположения?

да

Ну и хрен с тобой, старый хрен!

Ничтожный, трусливый, скользкий пингвин.

Какая тоска........................

Очистить

Радость моя, давай перетряхнем всю эту планету, откопаем лучших врачей и вытащим тебя из твоей ужасной болезни!
Все к черту! Нет никакого Фиделя!!!
Это яяяяяяяя!!!!!!!!!

Очистить

остынь остынь остынь остынь остынь остынь остынь

спокойно спокойно спокойно спокойно спокойно спо

остыла

ягненок готов кушать подано

к черту к черту к черту все

завтра еду к нему

он не хочет тебя видеть хочет

плевать я хочу его видеть

он не откроет дверь

я буду кричать

он не хочет тебя слышать тебя слышать

если бы он хотел тебя слышать

Очистить

…Твой подъезд — несгораемый шкаф. Были такие огромные сейфы в старых советских конторах. Дверь, выкрашенная коричневой краской по десятому разу. Бусинка крысиного глаза над кнопками домофона. Стою. Долго. Становится совсем темно. Мальчишка в бейсболке козырьком назад осторожно отодвигает меня, прикладывает магнитную таблетку, под веселое электронное пиликанье быстро проскальзывает внутрь. Снова — красный крысиный глаз впивается в меня: ну сколько можно стоять перед дверью? Начинается дождь. Разворачиваюсь, медленно иду прочь. Обхожу дом, сажусь в машину. Сквозь капли на стекле внимательно считаю этажи. Хотя уже считала полчаса назад и знаю, что ты дома. В машине сидеть удобно. Удобнее, чем просто стоять, задрав голову, отчего поздние прохожие пялятся на тебя и приходится, время от времени отворачиваясь в сторону палисадника, посвистывать, делая вид, что гуляешь с собакой. В машине можно просто смотреть на твои окна. Здорово, что ты так и не озаботился занавесками, тебе просто плевать на них. Смотрю, не отрываясь, минут семь во все три окна одновременно. Кухня-спальня-гостиная. Три квадрата в ряд, один желтый, два черных. Смотреть, не отрываясь, очень важно, потому что только так безошибочно определяются все твои передвижения по квартире. Вечером твои окна рассказывают о тебе очень много, если знать расположение комнат и вовремя распознать твою бюргерскую манеру обязательно тушить за собой свет. Вижу, как загорается на темной стене коридора прямоугольник света из ванной, потом исчезает на несколько минут, снова загорается и снова исчезает. Почти сразу вспыхивает свет в гостиной. Там ты задерживаешься минут на пять. Наверное, берешь ноутбук. Дождевые капли на лобовом стекле вдруг по нескольку штук, между собою сговорившись, быстро и извилисто устремляются ручейком вниз — дождь усиливается. Изнутри стекло запотевает. Завожусь. Включаю печку и дворники. Наконец ты оказываешься на кухне. Кухня маленькая, шесть метров, кухонный стол, за которым ты работаешь по вечерам, стоит у самого окна, и, несмотря на высокий этаж, я вижу твою голову и плечи. Мне кажется, я даже различаю телефонную трубку у тебя в руке. С кем ты говоришь? Кто слышит сейчас твой голос? Понимает ли он там, на том конце линии, что это такое — слышать твой голос? Внезапно мобильник в моем кармане взрывается “Пер Гюнтом”. Ловлю его потной рукой, вижу надпись “Найк”, жму “отбой”, выключаю телефон. Надо же, вот сейчас только, две секунды назад, пока доставала мобильник, пока перебрасывала взгляд с твоих окон на сияющий квадратик экрана, — несколько мгновений я была уверена, что это звонишь ты. Включаю ближний свет, трогаюсь с места.

почему бы нам не встретиться и не обсудить подробно

1) мое здоровье

2) мое эмоциональное состояние. если конечно я еще числюсь у вас в подопечных

ЕСЛИ БЫ ЗА ЭТИ ДВА ГОДА ОН ЗАХОТЕЛ СЛЫШАТЬ И ВИДЕТЬ ТЕБЯ, А НЕ ФИДЕЛЯ,

ОН БЫ ПРОСТО НАБРАЛ ТВОЙ НОМЕР ТЕЛЕФОНА

просто

Очистить

я не получил ответа

я не получил ответа!

у вас проблемы с интернетом?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

по всей вероятности наступает тот заключительный этап в нашем общении, когда я могу настаивать на личной встрече

Вы отказываетесь от письменного общения?

нет просто скоро у меня вероятно не будет такой возможности.
в медицинском центре на Каширке куда я ложусь через неделю я вряд ли смогу пользоваться интернетом.

остается только сотовый который вы разумеется знаете но писать каждый раз сообщения не так удобно.

поэтому если как вы утверждали в свое время наше общение действительно так важно для вашей работы особенно для ее заключительного этапа

то вы не откажетесь от личной встречи

Обещаю в экстренном порядке продумать возможность такой встречи.

— Вас слушают.

— Здравствуй, Мурик. Это я.

— Здравствуй, моя свечечка! Моя свечечка в темной ночи. Куда ты пропала?

— Здорово. Ты меня сразу узнал.

— Конечно. Несмотря на то, что ты, хрюнделина, не звонишь годами. И появляешься, только когда тебе что-нибудь нужно.

— Боже, как ты прав!

— Как твои дела?

— Дела делаются.

— Поздравляю.

— Мурик, извини, я по делу.

— Ну разумеется. Как же иначе?

— Извини.

— Я тебя слушаю. Что тебе нужно от меня в этот раз?

— Мне нужно прийти в твой театр на репетицию, посидеть, посмотреть и выбрать себе актера. Неизвестную морду.

— Ты снимаешь кино?

— Нет, это будет скорее моноспектакль. Коммерческий проект. Вникаешь?

— Уже вник. Подползай завтра к одиннадцати.

— Вечера?

— Утра, дорогая моя, утра. Репетиции утром бывают. Уже забыла?

— Мурик, ты чудо.

— Пока.

— До завтра.

…За то время, что мы не виделись, Мурик разросся в толстенного бородатого Мурада. Но все равно — Мурик. Богом и публикой забытый театр на окраине Москвы, у самой кольцевой. На какие деньги они существуют и кому нужен этот театр в спальном районе, где усталые кавказцы отдыхают после рыночных трудов, — загадка. Но театр — жив и что-то бодро репетирует с самого утра. Зал маленький, без балконов и ярусов. Бывший клуб. Сталинский ампир.

Я сижу в седьмом ряду, за режиссерским столиком, рядом с большой теплой горой, которая называется Мурик, и изо всех сил пытаюсь вникнуть в происходящее на сцене.

Хрупкая сорокалетняя Герда вот уже целый час идет за своим Каем. Не люблю театр. Герда подносит к носу цветок, и, будь она хоть сама Ермолова, я все равно точно знаю, что этот жалкий реквизит всегда пахнет старой пылью и противопожарным реагентом. И зачем они все так орут? Даже если говорят что-то тихое, нежное, все равно — тихо орут. Не могу этого выносить. Что-то у меня в том органе, которым верят, не так устроено, как у нормальных людей.

Мурик доволен. Курит, сопит, урчит. У него с органом веры — все в порядке.

— Перерыв!

Актеры останавливаются, сникают. Медленно расползаются куда-то со сцены.

— Ну, как тебе?

— Мурик, все здорово. Не думала, что можно так тщательно отрабатывать детский утренник.

— Только так, моя дорогая. Или никак… Ты скажи лучше, кто тебе понравился? По-моему, пара разбойников — оба хороши, или король?

— Да нет, эти все очень молодые для меня. Вот там олень у тебя… с рогами…

— А-а-а. Федор! Подойди сюда. Он у меня еще капитана Немо играет. Хорош. Не староват?

— То, что надо. И еще и Федор!..

— Феденька, пока я пойду кофейку попью, ты поговори с девушкой. У нее для тебя есть интересное творческое предложение. Секретное. Даже мне не говорит. Ха!

Федор худой, длинноногий. Плюшевый костюм оленя на нем висит, как на вешалке. Снимает шапку с рогами, волосы — перец с солью. Залысины. Знакомимся. Осторожно садится через два кресла от меня.

— Сколько вам лет?

— Сорок девять. Много?

— Мало. Но ничего.

Похож на дворянского отпрыска? Не знаю. Надо будет попробовать очки. Усы отрастить? Мало времени, не вырастут. Руки красивые, с длинными пальцами. Хорошо. Выговор вроде не провинциальный. Итак. Мое интересное и, главное, денежное предложение.

Конец августа — сплошь дожди, поэтому наши с Федором первые встречи — в маленькой забегаловке на окраине, недалеко от театра. Репетиции кончаются в два, у нас есть несколько часов до вечернего спектакля. Он не курит. Пьет кофе с коньяком. Скорее это — коньяк с кофе. Он заказывает себе пузатый графинчик коньяка и, медленно выпивая одну чашку кофе, все время подливает в нее коньяк. На меня почти не смотрит, намертво утыкается в листки бумаги, которые я перед ним раскладываю.

— Я дам вам все это с собой. Дома почитаете.

— Я… да. Вдруг сейчас… какие-то вопросы…

На третью встречу я приношу кое-что из желтой папки.

— Я не знаю французского. Я учил немецкий в институте.

— Разве в театральных училищах учат какой-то, кроме французского?

— Я заканчивал строительный. Так получилось. Здесь у вас везде много по-французски. Это может стать серьезной проблемой… при встрече.

— Я тоже не знаю французского.

— Вы общались только в Интернете. Было время каждый раз подготовиться, у кого-то спросить, списать.

— Да, я готовилась.

— При личном общении могут возникнуть проблемы.

— Что же делать?

— Точно пока не знаю. Придется как-то обыгрывать.

Кофе кончается. На дне графинчика остатки коньяка. Он машинально выливает эти остатки в кофейную чашку и допивает. Как он может не закурить после этого? Не понимаю. Смотрит на свой сотовый: сколько времени у него осталось.

— По вторникам и средам у меня нет спектаклей. Я свободен. Надо будет походить по городу. Вы придумали, где сейчас живет ваш Леви?

— Да нет как-то.

— Надо будет выбрать по карте какой-нибудь адрес и съездить туда. А где жили отец с матерью до ареста?

— Я почему-то представляла, что где-то на Арбате.

— Туда тоже сходим. Выберем дом, окна. И — насчет интернет-кафе… Вы по многим мотались?

— У меня было четыре адреса. Каждый ответ — с другого. Так меня научили.

— Я понимаю. Вот этот диалог… эта пьянка ваша совместная… — Роется в бумагах. — Обязательно свозите меня туда, откуда вы тогда отвечали. Хочу видеть это место.

Назавтра дожди прекращаются, на Москву нисходит короткое бабье лето. Мы находим в Арбатских переулках старый четырехэтажный дом, долго спорим, какие окна могли быть у родителей Леви. Нет, Федор не согласен, что это окна на последнем этаже.

— Последний этаж надстроен в шестидесятых, после реконструкции.

— Откуда вы знаете?

— Я вижу, я же строитель все-таки, каким-то боком.

— Значит, прямо под ними, третий этаж.

— Да, третий. Вон там, где много цветочков.

— Да. Пошлость какая. У Леви этого не могло быть.

— Почему не могло? Домработница выращивала цветочки. Или няня.

— Какая няня? Вы, Фидель, тогда еще не родились.

— О господи, я забыл. Забыл. Но если бы их не забрали, я точно родился бы тут.

— Да, в роддоме Грауэрмана, где старый и Новый Арбаты сходятся.

— Нового Арбата тогда еще не было.

— Да.

Чистые пруды. Свободная лавочка, наконец-то. Садимся. Вертит в руках очки.

— Я в них ничего не вижу.

— Глупости, всего плюс полтора.

— Я же на косяки в них буду натыкаться.

— Привыкнете.

— Глаза сломаю.

— Не успеете.

— Я в них как дурак!

— Наоборот, как умный.

— Маскарад.

— Я — режиссер. Я так вас вижу. Значит, не обсуждается. Вы будете в очках. Наденете перед тем, как войти к нему в палату. Выйдете — снимете. Не придумывайте лишних проблем, их и так достаточно.

Напяливает очки. Закрывает глаза.

— Точно. Главная проблема — эта ваша дурацкая теория. Изменения личности. Какие изменения? Каждая личность изменяется по-своему. Где тут законы, какая теория? Я не могу понять ее сути. На черта она вам далась?

— Это сюжетный рычаг. Иначе зачем было Фиделю покупать за бешеные деньги информационный пакет, писать письма, поздравлять, добиваться общения?

Пауза. Он внимательно смотрит на меня сквозь очки. Сейчас он спросит: а вам-то это зачем было надо? Я прекрасно вижу, как этот “найковский” вопросик созревает в его глазах, он уже даже приоткрывает рот. Если он сейчас задаст этот вопрос, я встану и уйду. И катись все к чертям собачьим. Встану и уйду. Пауза. Он отворачивается.

— Надо было что-то другое придумать. Другой рычаг. Эта ваша теория — головоломка, игра слов. Вы ее сами не понимаете, не видите, как она работает. Поэтому и я не вижу, господин режиссер.

— Не имеет значения! Когда я писала ему, я представляла, что понимаю, и — понимала! И у него тоже вопросов не возникало. То есть они возникали, я отвечала, и он вполне удовлетворялся моими ответами.

— Или делал вид.

— В смысле?

— Не знаю… Я дома несколько раз перечитывал всю вашу переписку… Иногда что-то не то в его ответах вам. Как будто он подходит к запертой двери и знает, что там, за ней… и уже за ручку берется, а потом вдруг опускает руку в последний момент и отходит.

— Конкретнее.

— Я не могу конкретнее. Это такое общее впечатление. Как облако, как туман. В котором вы оба бродите. И говорите, говорите о чем-то… лишь бы говорить. Черт! Ничего не вижу в этих очках.

— Я слушаю.

— Завтра, Федор.

— Во сколько?

— В одиннадцать.

— У меня репетиция.

— Отпроситесь. Заболеете, умрете. Я поговорю с Мурадом.

— Не надо. Я заболею. А почему с утра? В больницах же вечером прием посетителей.

— На Каширке прием — всегда.

— Не верю.

— Станиславский!.. Ну хорошо. Это он там, в больнице, так договорился. Чтобы не мешали. Я вам завтра напишу на бумажке, к кому подойти и что сказать, чтобы пропустили. Вы войдете, а я у главного входа на лавочке вас останусь ждать.

— Послезавтра нельзя? Я свободен.

— Нельзя послезавтра. Он просит именно завтра. Мы и так тянули до последнего. Послезавтра с утра операция.

— Ладно. Где встречаемся?

— Метро “Каширская”, середина зала. В десять тридцать. Очки не забудьте. Я не помню, в какой нам выход, поэтому — середина зала. Федор…

— Что?

— Вы готовы?

— Так и знал, что скажете какую-нибудь глупость напоследок! Никогда об этом не спрашивают актера перед спектаклем!

— Извините.

— Не нервничайте. Это может передаться мне.

— Хорошо. “Каширская”, середина зала.

— Je vous ai compris.

— Неплохо. До завтра.

— До завтра.

—…и сразу спросил про этого… Верлена. Нашел ли я тогда стихи, которые он перевел. Но я же не знал, нашли вы их или нет. Мы с вами об этом не говорили.

— Что вы ответили?

— Ответил — не помню. Кажется, нашел. Он сказал, что вряд ли, если только что-то похожее, потому что у Верлена… таких стихов нет. И ни у кого их нет.

— Дальше.

— Сейчас. Я вспоминаю по порядку.

— Он боится операции?

— Операции? Я очень сомневаюсь, что ему нужна операция.

— Почему?

— Он выглядит подозрительно хорошо для такого места.

— Это ничего не значит.

— Разумеется. Как и то, что он нырнул в постель, только когда я постучался к нему в палату. Я заметил.

— Ну и что?!

— И лежал под одеялом одетый. На тумбочке — бутылка джина. С утра. Оригинальное лечение. Там, наверное, всем умирающим выдают.

— Не говорите глупостей. На Каширку просто так не попадают.

— Просто так — нет, конечно. Сто баксов в сутки, и одноместная палата с холодильником и телевизором — твоя. Какие угодно анализы и процедуры — за отдельную плату. Я знаю, что говорю. Два года назад моя теща тут лежала. Что-то там ей помстилось… Вы меня слушаете?

— Да. Да, конечно.

— Еще вот что… он написал записку и отдал ее мне. И сказал, чтобы я прочитал потом.

— Где она?

— Вот.

les anges et les dйmons pleurent pour la mкme raison. c,est cela toute la vйritй¹.

¹ И ангелы и демоны плачут об одном. Это и есть вся правда (фр.).

— В лифте, когда уже ехал от него, я развернул и посмотрел. Не утерпел. Все-таки, до некоторой степени… это ведь и мне… Вы понимаете, что тут написано?

— Нет… Это неважно. Потом переведу. Что было дальше?

— Дальше — всё. Я ушел.

Протягиваю ему конверт с гонораром. Берет, не раскрывая, засовывает в карман.

— Это самая идиотская роль из всех, какие мне приходилось играть. Я переиграл в своей жизни много идиотских ролей, но эта, вы уж поверьте, самая идиотская.

— Вы так думаете?

— Уверен.

— Почему?

— Потому что она просто не нужна в этой пьесе.

— Какая самоуверенность. Вы с режиссерами всегда так разговариваете?

Федор снимает очки и медленно, театрально размахиваясь, швыряет их куда-то за скамейку. Приближает свое лицо почти вплотную к моему и говорит тихо:

— Саша, он был уверен, что сегодня придете вы.

От автора: Эпиграф и все цитаты в тексте придуманы мною, за исключением цитаты из статьи Г. Померанца “Под стенами Карфагена”.

Май 2005 — апрель 2006 г.