|
|
|
Алексей Цветков
латынь
Об авторе | Алексей Петрович Цветков — поэт, журналист. Родился в 1947 году на Украине. Учился на истфаке и журфаке МГУ, окончил аспирантуру Мичиганского университета со степенью доктора филологических наук. Книга новых стихотворений 2004—2005 годов “Шекспир отдыхает” выпущена издательством “Пушкинский фонд” в 2006 году. Постоянный автор “Знамени”.
* * *
был долгий дом напев простой луны
свечной нагар за столько лет печали
в потёмках губы гнева и любви
так сбивчиво и быстро обещали
зачем один он был никто из нас
одолженная память просто милость
так воздух восставал так ветер гас
а жить на свете всё не приходилось
родившись раз я поступлю как все
кто целовал и дождь с картинки вытер
пусть это будет девушка в косе
из паспорта который ты не видел
последний раз заночевать в плену
влюбиться блин вздымая ртуть под сорок
хоть кажется кто эти мы ему
который нам не возникая дорог
ты знаешь я пойду теперь сгорю
я собственно и раньше жил негласно
тогда возьми и где-нибудь в саду
так пристально под сливами так ясно
* * *
какой внутри воспламенится свет
какая брызнет красота и слава
когда тому из них кто слева слеп
пририсовать глаза того кто справа
в количестве не менее чем двух
встречаются и существуют души
чтобы тому кто тщетно сверху глух
того кто снизу приаттачить уши
покуда воздух вертится бугром
отпущена нога на побегушки
кому в комплекте молния и гром
для детской должности в игрушки
слова кому я автором слыву
китайские и в сумерках раскосы
давай прижаться к тёплому слону
и молча греться слизывая слёзы
всё перепуталось и некому обнять
короткую в колготке ногу
всё перепуталось и сладко обонять
капуста родина ей богу
и ты душа кто вышел посмотреть
на улицу и улыбнуться постно
большим кто прежде жил но это смерть
теперь её бояться поздно
* * *
наутро на смертной постели
приснятся в последней стране
красивые листья растений
укромные твари в траве
свинцовым затылком в подушку
следить целиком отболев
как странника сонную тушку
съедает задумчивый лев
недолгая в лютне соната
к луне вековое лицо
такую картину когда-то
рисует художник руссо
так жалобны кошки и люди
секрет этой жалости прост
у них обагрённые руки
мечтательный по ветру хвост
поэтому люди как дети
их совесть стремится к нулю
других бы придумать на свете
но всё-таки этих люблю
я сам этот странник усталый
босые ступни без стремян
но стоит расслабить суставы
как тут же с костями съедят
подбив свои пени и льготы
спасибо светилам втроём
что времени лучшие годы
я может быть кошкой провёл
внемлите олень и волчица
что ссориться больше нельзя
нам только любить наловчиться
и будем навеки друзья
допустим природа прекрасна
забудем тревогу и стыд
а камень бессмертен напрасно
хоть сам ни о чём не грустит
* * *
они существуют но сбивчиво и тайком
во времени где как лазанья мясо слоями
получилось вот что я вышел за табаком
а уже эти четверо в очереди стояли
у ларька разживиться или их вроде шесть
деликатно алели глаза зеленела кожа
рапортую центру жизнь во вселенной есть
но искать не ищите ни на что не похожа
если верить тому что стряслось я приятно рад
вот качнулся навстречу сам капитан со стаканом
от лица всего старопрамена здравствуй брат
или ты сестра или что там у вас под скафандром
мы сыны кислорода и в образе шерстяном
уроженцы тундр но от космоса аж больные
наберу брюссель заходите все вшестером
или всё-таки четверо где же два остальные
от кита и кентавра виден мой огонёк
свет надежды и даже когда лежал простужен
я врачей убеждал что разум не одинок
но грустил не веря что разум кому-то нужен
как тасуются карты или слоится фарш
я обрёл у ларька сиреневых и ушастых
просигналим рогликом и к андромеде марш
напролом но чтобы не загреметь в участок
за других на умственном не надорвись труде
старопрамен кругом перегрузки с утра тройные
вызываю центр триколор в трёхпалой руке
звездолёт за нами на пльзень вперёд родные
* * *
мозг ослаблен силлабическими стихами
играй аллерген если тополя пушисты
у ларька на взводе боевые стаканы
по лицам видно что наши а не фашисты
качнись упасть и ветер подстилает вату
лежи поперёк лета впереди недели
кому невмоготу передай стакан брату
он предан делу чтобы ряды не редели
природа в борьбе ради маковой росинки
вот и глотни всё же человек а не робот
пей пока наливают принесут носилки
отвезут сделают укол быстро зароют
для чего пчёлы утром покидают улей
для того ларёк на углу возводят людям
раз у колькиной людки воробышек умер
за воробышка по глотку и все там будем
мы стоим у ларька в тополиной метели
летят брызги времени столетия что ли
прежних не узнать чьи черепа облетели
но когда умираем не чувствуем боли
потому что сущее только мнится телом
жизнь лишь подобие инсулиновой комы
а душа воробышка летит за пределом
и мы кажется тоже но не знаем кто мы
фауст
точней и недоверчивей чем ты
я постигал беды скупые свойства
конструкцию преступной простоты
сквозящую в пазах мироустройства
в стране где одиночество лютей
но иночества подвиги похожи
я постепенно так простил людей
что стал бы с ними говорить без дрожи
там вызубрив законы волшебства
проверил я сложив слова и числа
как возникает ум из вещества
и мог бы тоже но не видел смысла
мир оставался пуст лишь ты одна
в кривой решётке света из окна
существовала на садовом стуле
навстречу ночи и впотьмах потом
листала книжку патнема о том
что я не человек а мозг в кастрюле
там на заре взамен тебя верна
неназванная плакала вина
ничья из нас она жила снаружи
я заклинал всех чисел имена
чтоб лучше спать но бодрствовал всё хуже
откроешь кровь и топором в кровать
не жизнь из жил а жиденькая порча
из первых рук и нечего кивать
на патнема или алонзо черча
я воскресал и подходил к окну
где в лунном облачении стояла
и отраженьем падала ко дну
ты у пруда и вся твоя собака
туда текла сознанья полоса
ветвясь на утренние голоса
то в иве иволга то вслед синица
ты в тёмный ил ступала на носок
и время в пруд бросала как песок
топя совместно прожитый кусок
я понимал что время тоже снится
теперь пришло в расколотой стране
твоё письмо в котором ты писала
что яблоко лежало на столе
которое ты принесла из сада
кругом тесней древесная гурьба
не поразит и судная труба
стекла где с той поры луна повисла
сиять на поле моего труда
на бережные чертежи и числа
латынь
так поздно лёг взахлёб стихи листая
а если спал то шелестел во сне
проперция элегия шестая
вергилий где дидона на костре
почти парсек переступивший гений
как древний шелест звёзд и не пойму
сквозь муравейник тусклых поколений
что мне вергилий или я ему
дидона ли зачинщица пожара
в слезах что снова к пристани пора
где делия веками провожала
поэта в елисейские поля
строка не вещество но в грудь кольнула
заря желанных глаз румянец скул
как будто вечный воробей катулла
вчера в ладонях лесбии уснул
уснул и я проснуться в древнем риме
тень портика и вещий воск в руке
в стране где павший говорит с живыми
на рвущем сердце мёртвом языке
* * *
зима вздымала лапы над тайгой
над волчьим волоком по обь в походе
где леденел весь ум не по такой
скупой судьбе не по такой погоде
в стеклянных поймах ворохом ольха
сплошь ненцы в малицах из недр тюлени
короткую страницу из огня
с анамнезом я выхватил в тюмени
или в надыме птицы этих стран
нехороши и существуют мало
и я решил уехать в казахстан
там лето наступало
стремглав сквозь хриплый воздух иртыша
страна была тогда одна со всеми
в жару несложно если не дыша
но жить в особой солнечной системе
спасала дружба с девушкой тогда
из ссыльных полек с полоумным дедом
кто в самый зной была в руке тверда
на танцплощадке и спала с кастетом
спала со мной кто голоден и гол
учёный червь в чужой на вырост коже
там жил бахыт там расцветёт ербол
но это будет позже
и я спросил которому тогда
всё искреннее обнажал геройство
где подлинная родина слона
а он молчал имея это свойство
всё пропадом мне без него присущ
скитальчества неизлечимый вирус
я полюбил существовать как плющ
где ветром выбросило там и вырос
вселенная саванна для слона
трава растёт и хобот в кольца вьётся
до той черты где время как стена
стоит и остаётся
* * *
наливаются листья последним зелёным огнём
словно спазмы земли серебрятся овраги кромешно
в стёкла к вечеру бражник и смертная метка на нём
так кончается лето и больше не надо конечно
напоследок пока под стопой мостовые теплы
всё никак перед сумраком не наиграются дети
а в недолгих домах что за мы притаились в тени
и вверху перелётные клином крикливые эти
лягут долго ли коротко ли на траву холода
все равнины ровней и продрогшие горы покатей
согревало внутри сколько совесть была молода
но свело поясницу и вот не слезает с полатей
видно бронзовый наш закатился и следом стальной
так сподручнее крючьями к берегу души нагие
и в последнее лето над приговорённой страной
только бурые лопасти сфинкса а мы никакие
это тифона критские птицы в гортанном дыму
отогнать бы однако да правды во рту ни глоточка
а какие и кто мы по списку ответим тому
кто дохнёт февралём и кому эта бабочка дочка
|
|
