Дмитрий Тренин

Россия в мире 2017 года: контуры либеральной внешней политики

Об авторе | Тренин Дмитрий Витальевич родился в 1955 году в Москве. Окончил Военный институт Министерства обороны, проходил службу в Москве и за границей (Ирак, Германия, Швейцария, Италия). Преподавал в Брюссельском университете. С 1994 года работает в Московском центре Карнеги (в настоящее время — заместитель директора и председатель научного совета). Автор большого числа статей и нескольких книг по проблемам международных отношений и внешней политики, опубликованных в России, США, Германии, Китае и других странах. В 2006 году издательство “Европа” выпустило его книгу “Интеграция и идентичность: Россия как “новый Запад””.

2017 год может стать не только годом двух контр-юбилеев — столетия Октябрьской революции и 25-летия начала демократических рыночных реформ, но и реальным рубежом в развитии России. Какие процессы внутри страны и за ее пределами будут генерировать важнейшие изменения? Какое место будет занимать Россия в мире через десять лет? Есть ли будущее у либеральной внешней политики? Вот круг вопросов, которым посвящена эта статья.

Глобализация не только состоялась, но и, по-видимому, стала необратимой. Через одиннадцать лет мир будет еще более тесным, динамичным и открытым. Формальные перегородки в виде государственных границ и классовых-кастовых-клановых различий не исчезнут, но станут “проходимее”. Горизонтальная и вертикальная мобильность возрастет. В то же время глобализация не означает выигрыша для всех. Речь не о том, что, как прежде говорили коммунисты, а сейчас твердят антиглобалисты, “богатые станут богаче, а бедные — беднее”. Неравномерность развития даст прежним аутсайдерам шанс выйти вперед, но за счет оттеснения старых игроков. Динамизм приводит к повсеместному усилению конкуренции, и богатые тоже смогут “заплакать”.

Ротационные изменения неизбежно будут порождать напряженность. Удерживать лидерство будет еще труднее. Структура среды станет более демократичной, но не в том смысле, который обычно вкладывают в это понятие противники “гегемонии США”. Государства будут по-прежнему доминировать, но роль негосударственных акторов — от транснациональных компаний до общественных организаций и, в конечном счете, групп интересов и даже отдельных людей — расширится. Последнее принципиально важно. В эпоху инновационного развития колоссально возрастает значение индивидуумов. Если в XIX столетии ведущим элементом прогресса стали национальные государства, а в ХХ — компании, то в наступившем веке эту функцию все больше будет брать на себя конкретная личность. Эмансипация человека поднимется на новый виток.

Разумеется, не все в состоянии реализовать становящиеся в подлинном смысле слова безграничными возможности. Число “лишних людей” будет нарастать. Нейтрализация социального протеста, в том числе в ныне благополучных странах, станет более сложным и трудным делом, которое предъявит новые требования к политике. Там, где “новая политика” не сложится, вероятны рецидивы использования традиционных методов — протекционизма, ограничения иммиграции и других вариантов “самоогораживания”.

Тем не менее эти попытки вряд ли будут успешными. Глобализация, начавшись с Запада, приобрела новое дыхание. Китай, Индия, Индонезия, Малайзия, другие страны Азии; Бразилия, Мексика, Аргентина, Чили в Латинской Америке; ЮАР в Африке только вступают в глобальный мир. В этих условиях произойдет окончательное разложение и исчезновение “второго мира”. Самоликвидация “мировой социалистической системы” была лишь первым этапом на этом пути. В результате кооптации наиболее успешных “самовыдвиженцев” в группу мировых лидеров исчезнет категория обособившихся стран с их постоянными угрозами мировому порядку и претензиями на то, чтобы быть альтернативой ему. Произойдет окончательное расслоение “середняков”: в то время как успешные страны из их числа наконец “выйдут в люди”, неудачники обрекут себя на место на более или менее далекой периферии.

Взлет экономик стран, в которых проживает больше половины населения Земли, означает не “завершение господства Запада”, а появление феномена, который можно определить как “новый Запад”. Историческое одиночество Японии, которая на протяжении всего ХХ века являлась единственным “небелым” элементом в плотном ядре международного сообщества, заканчивается: по ее пути идет все больше стран. Новички из Азии, Латинской Америки и с юга Африки смогут добиться успеха лишь в той степени, в которой они станут конкурентоспособными в рамках глобальной площадки. Не только демократическая Индия и капиталистическая Бразилия, но и формально коммунистический Китай уже приступили к строительству (или модернизации) институтов, которые традиционно именуют западными — от правового регулирования отношений собственности до политической демократии и прав человека. Становление “нового Запада” будет подлинным прорывом в глобальном развитии. В результате устойчивость международной системы может решающим образом укрепиться.

Разумеется, гарантией этой устойчивости может стать коренная трансформация системы международных отношений, создание многосторонней и многоуровневой системы глобального управления. Речь не идет о реформе ООН, хотя реформа этой организации станет частью системной трансформации. Главное — создать своего рода совет директоров “корпорации Земля” из числа ее крупных и ответственных акционеров. Скорее всего, этот процесс будет происходить постепенно и займет несколько десятилетий. К середине 2010-х годов изменения еще не наберут критической массы, но тенденция обозначится более или менее определенно.

В 2017 году Соединенные Штаты Америки еще будут оставаться центром мировой системы. Они будут однозначно преобладать в экономическом, научно-техническом, военном, информационно-культурном и политическом отношениях. Дилемма, стоящая перед США, заключается в том, захочет и сумеет ли американский политический класс стать лидером в формировании системы глобального управления или же останется в положении одинокого “царя горы”, вынужденного защищать свои позиции от нарастающего со всех сторон напора конкурентов.

Главными конкурентными преимуществами США будут оставаться их политические и общественные институты, поощряющие личную свободу и частную инициативу, и притягательность американского образа жизни. Поскольку страны “нового Запада” еще долго не будут в состоянии удовлетворить запросы наиболее талантливой и энергичной части своих граждан, Америка будет оставаться для многих из них страной, где они в наибольшей мере смогут реализовать свои способности и получить достойное вознаграждение. Сохранение статуса страны, принимающей иммигрантов со всего света, сопряжено, однако, с вызовом культурно-цивилизационного характера, который неизбежно встанет перед США в XXI веке.

Европейский Союз уже сейчас стоит перед вызовом, ответ на который определит место ЕС в мировом раскладе. Сумеет ли Евросоюз обрести общую идентичность и стать не только экономическим, но и политическим и военным игроком на мировой арене или же он превратится в рыхлую организационную оболочку вокруг крупнейшего в мире общего рынка? Обретет ли объединенная Европа новое дыхание, как это бывало раньше после выхода из предыдущих кризисов, или же ее ожидает стагнация и расслоение по скоростям и частным интересам? Ответ на эти вопросы имеет принципиальное значение для России.

Япония, преодолев затяжной кризис на рубеже веков, развивается успешно, но о ее лидерстве в Азии, не говоря уже о глобальных амбициях, приходится говорить лишь в прошедшем времени. Подобно Европе и России, — и в отличие от США, — Япония переживает процесс старения населения и его сокращения. Тем не менее на обозримую перспективу Япония останется важным финансово-экономическим и политическим игроком, потенциальное партнерство с которым будет существенным ресурсом для России. Чтобы этот потенциал превратился в реальность, необходимо будет решить вопрос о границе и тем самым подвести черту под последней русско-японской войной. Не исключено, что к 2017 году этот вопрос удастся решить на единственно возможной основе компромисса.

Китай и Индия находятся на пути к тому, чтобы прочно занять место в группе экономических и политических лидеров. К середине 2010-х годов они еще не достигнут этой цели, но смогут заметно приблизиться к ней. По качественным параметрам (ВВП на душу населения) оба азиатских гиганта будут еще долго занимать сравнительно низкие позиции, однако политическое влияние и военная мощь Китая и Индии существенно возрастут. Главные проблемы и препятствия для обеих стран имеют внутреннюю природу. Для Китая они связаны прежде всего с необходимостью осуществить политическую трансформацию без потери управляемости, для Индии — с задачей оптимизации существующей бюрократии, превратившейся за десятилетия фабианского социализма в тормоз развития.

Несмотря на относительное усиление новых игроков и некоторое ослабление позиций нынешних лидеров, между ведущими державами в обозримом будущем будет сохраняться мир. Широкомасштабная война — глобальная или региональная — маловероятна. Тем не менее безопасность в мире будет оставаться вещью хрупкой и дефицитной. К традиционным проблемам межгосударственных отношений, которые отошли на второй план, но не везде исчезли окончательно, добавились трансграничные, включая международный терроризм (который способен выйти на новый уровень) и дальнейшее распространение оружия массового уничтожения. Вооруженные конфликты различного характера будут часто возникать в большинстве регионов мира, скачки напряженности неизбежны, и применение ядерного оружия станет более вероятным, чем в период “холодной войны”, хотя вопрос о выживании человечества, вероятно, не будет стоять столь остро, как раньше.

Ближний и Средний Восток останется наиболее конфликтогенным регионом мира. Радикализм в арабо-мусульманском мире еще долго будет порождать экстремизм и терроризм. Само же брожение будет реакцией на вызов модернизации, ответ на который арабские общества еще долгое время не будут в состоянии дать. Иран, вероятно, станет к 2017 году ядерной державой, хотя реальное наличие у него арсенала ядерного оружия зависит от того, насколько далеко способны будут пойти США в признании роли Ирана как ведущей державы региона. Такое признание с соответствующими гарантиями может привести к тому, что Тегеран решит не доводить свою ядерную программу до логического завершения. Будущее ключевых стран региона — исламистско-ядерного Пакистана, саудовского нефтецарства и неспешно радикализирующегося Египта — остается неясным в пределах десятилетней перспективы. Американский проект масштабного демократического переустройства региона, столкнувшийся с ожесточенным отторжением со стороны традиционалистов и радикалов, имеет шанс лишь при условии его переосмысления как проекта содействия модернизации. Шансы на урегулирование палестино-израильского конфликта в среднесрочной перспективе не просматриваются.

Регионом напряженности в отношениях между крупными державами станет Восточная Азия. Американо-китайские отношения будут носить противоречивый характер: экономическая взаимозависимость будет сочетаться в них со столкновением геополитических и стратегических интересов. Вероятно, тайваньская проблема будет решаться постепенно, без применения силы, но эвентуальный стратегический прорыв Китая в Тихий океан изменит расстановку сил в регионе не в пользу США, которые будут вынуждены как-то реагировать на усиление своего главного конкурента. Другая линия напряженности уже существует между Китаем и Японией. Проиграв борьбу за первенство в Азии, Токио окажется перед выбором: стать частью новой восточно-азиатской “сферы сопроцветания” с центром в Китае или попытаться отстоять свою самостоятельность — с опорой на США. На японский выбор повлияет ситуация на Корейском полуострове, на севере которого к середине-концу 2010-х годов закончится правление династии Кимов. Перспектива объединения Кореи под эгидой Сеула серьезно изменит региональный баланс, особенно если единая Корея унаследует ядерное оружие КНДР.

Таким образом, мир 2017 года будет в целом хотя и богаче, чем сегодня, но существенно сложнее и почти наверняка менее стабильным. Безопасность останется категорией условной, ее уровень вряд ли намного повысится по сравнению с 2000-ми годами. Какими ресурсами и возможностями будет располагать в этом мире Российская Федерация?

Россия вступила в XXI столетие в непривычном для себя качестве — бывшей великой державы. Вернуть этот титул и, главное, наполнить его реальным содержанием в обозримом будущем вряд ли возможно. Суррогаты типа “энергетической сверхдержавы” и другие методы психологической самотерапии принесут больше вреда в виде завышенных ожиданий, чем пользы в форме душевного комфорта. Если же отказаться от того, что ни при каких обстоятельствах реализовано не будет, то будущее РФ и особенно ее населения не выглядит очень уж мрачным, тем более трагичным. Остановимся на нескольких ключевых проблемах.

Демография и территория. Численность населения РФ будет сокращаться. Отчасти этот процесс будет сглаживаться трудовой миграцией. Алармизм по этому поводу, однако, неоправдан. Ссылки на несоответствие между гигантскими размерами территории страны и сравнительно небольшой численностью ее населения неубедительны. Принципиальных различий между положением России, с одной стороны, и таких государств, как Канада или Австралия, нет. Большая часть их территории непригодна для постоянного проживания. Если исполнится наиболее неблагоприятный прогноз и к 2050 году численность населения РФ опустится до 100 млн. человек, то это будет соответствовать уровню населения РСФСР 1950 года. Это не катастрофа. Постоянные стенания по поводу демографического дисбаланса с соседями также не должны впечатлять. Уравновесить население Китая невозможно в принципе. Даже если все население РФ переселить в Приморье, Хабаровский край и Забайкалье, это всего лишь уравняет их с населением Хейлунцзяна, Цзилина и Ляонина — трех провинцией Северо-Восточного Китая. Критическим фактором будет не само по себе сокращение населения, а качественное состояние остающегося (и прибывающего) населения, его здоровье, образование, трудоспособность и профессиональные знания и навыки. Именно на это нужно обращать главное внимание. В ближайшие десятилетия миграционная политика приобретет исключительно важное значение для перспектив России в целом. Целью разумной политики должно стать не увеличение численности населения любой ценой, а формирование сплоченной российской нации с существенным использованием иммиграционного потенциала. Россия будет успешной в той мере, в которой ей удастся превращать иммигрантов в россиян.

Что касается территории, то вероятность ее сокращения невелика, хотя структурные изменения будут существенны. Умиротворение, а затем восстановление и возрождение Чечни становятся важным уроком для Северного Кавказа в целом. От Каспия до Черного моря, вероятно, будет происходить постепенная коренизация управления и контроля над территориями — на основе своего рода пакта о стабильности с Москвой. Россия не потеряет Северный Кавказ, но вынуждена будет согласиться на его особый статус. “Чеченизация” конфликтов станет настолько успешной, что распространится на весь российский Кавказ.

Москва будет вынуждена разворачиваться лицом к Восточной России — от Урала до Тихого океана, но поворот этот будет идти медленно. Энергопроекты не способны создать массовую занятость. Конкурентоспособность сибирско-дальневосточных регионов даже в масштабах России останется ограниченной, а в рамках АТР — точечной. В условиях, когда Москва вряд ли сможет выдвинуть реалистическую стратегию регионального развития, сибиряки и дальневосточники будут реализовывать собственную стратегию — кто выживания, кто продвижения. Можно предположить, что в пределах Восточной России станет “больше Азии” — не только китайской, но и японской и корейской, а россияне — на уровне компаний и отдельных граждан — будут активно интегрироваться в азиатские кооперационные цепочки. Это, однако, не приведет к передвижке государственных границ — по крайней мере, в обозримом будущем. Китай в ближайшие десятилетия останется заинтересован в стабильности своего геополитического окружения, а не в территориальных приращениях. Вопрос о российско-китайской границе решен на всю обозримую перспективу.

Остается вопрос о границе российско-японской. Недавно Кремль четко обозначил предел своей готовности идти на эвентуальные территориальные уступки Японии. Тем не менее для действительного решения вопроса потребуется, вероятно, компромисс по известной формуле “два плюс альфа”. Важные интересы общего характера могут побудить Москву дать больше, а Токио — взять меньше, чем это принято сегодня считать.

На противоположном конце России Калининград, по-видимому, будет постепенно выбираться из экономической и социальной “ямы”, на которую его обрекла утрата функции военного форпоста. Суверенизации анклава не произойдет, но реальные интересы калининградцев, как и дальневосточников, будут все больше ориентироваться на естественное географическое окружение. Подобно динамизму Азии, высокий уровень развития стран ЕС будет притягивать российские окраины к соседям. Поскольку при этом они будут оставаться российскими, структура общероссийского геополитического, экономического и культурного пространства будет медленно, но существенно меняться.

Приращение российской территории, выглядевшее вероятным в середине 2000-х годов, станет со временем менее реальным и более рискованным. Поглощение Белоруссии через союз с ней окончательно утратит актуальность: элиты и население соседней республики все больше склоняются к сохранению государственной независимости. Впрочем, если бы присоединение произошло (по модели вхождения ГДР в Федеративную Республику), это создало бы долговременную проблему для внутреннего устройства самой России. Белорусский национализм на антироссийской основе впервые стал бы массовым явлением и в конечном итоге привел бы к восстановлению независимости Белоруссии. Развал другой славянской страны — Украины, прогнозировавшийся многими в Москве в середине 2000-х, даже если бы и произошел, не принес бы ощутимых дивидендов России. Напротив, он дестабилизировал бы ситуацию в Восточной Европе и стал бы камнем преткновения в отношениях между РФ, с одной стороны, и ЕС и США — с другой. К счастью, этот сценарий стал менее вероятным в результате проявленной украинским политическим классом способности достигать компромисса. Присоединение Приднестровья к РФ сопряжено с исключительно большими издержками, особенно в условиях более чем вероятного непризнания такого присоединения со стороны международного сообщества и непосредственных соседей Молдавии — Украины и Румынии. Вернее предположить, что к 2010 году приднестровский конфликт будет урегулирован в рамках общемолдавского государства, ориентированного на ЕС. Окончательное устройство Грузии, будущие отношения Тбилиси с Сухуми и Цхинвали пока не просматриваются. Тем не менее Абхазия сориентирована скорее на независимость, чем на вхождение в состав РФ. “Воссоединение двух Осетий” вопреки воли Тбилиси означало бы силовое изменение границ на постсоветском пространстве с серьезными и далеко идущими последствиями. Наконец, даже теоретическое обсуждение Москвой темы Северного Казахстана означало бы катастрофу для отношений с важнейшим партнером России из числа новых независимых государств. Партнером, добавим, который однозначно сделал выбор в пользу внешней политики суверенного балансирования между крупными международными величинами.

Таким образом, Россия в 2017 году будет обладать населением достаточно многочисленным, чтобы физически удержать национальную территорию, которая останется в принципе неизменной, но структурно будет трансформироваться. Вопрос о Российской Федерации встанет в повестку дня. Способность эффективно развивать территорию будет прямо зависеть от состояния экономики страны.

Экономика России. Представление о России как энергетической сверхдержаве предполагает, во-первых, сохранение на всю обозримую перспективу высоких цен на энергоносители, во-вторых, постоянную разведку новых крупных запасов ресурсов и, в-третьих, развитие технологии добычи, транспортировки, переработки сырья, эффективного использования получаемой энергии, завоевание и расширение выгодных рынков и наличие высококлассного менеджмента. Динамику цен предвидеть в принципе невозможно, а остальные условия, вероятно, удастся выдержать в лучшем случае лишь отчасти. Перспективы российской экономики будут зависеть не только от того, в какой степени доходы от экспорта нефти и газа могут стать основой для модернизации экономики в целом, но прежде всего — от перспектив инновационного развития.

В принципе высокие цены на энергоносители дестимулируют движение по пути модернизации и, в частности, проведение реформ. Диверсификация экономики в этих условиях будет идти скорее вопреки, чем благодаря нефтегазовым сверхприбылям. Развитие капитализма в России будет, конечно, продолжаться, но противоречия экономического и политэкономического характера будут обостряться. К середине 2010-х годов, если не существенно раньше, возможности развития в рамках нынешней корпоративно-бюрократической модели будут в основном исчерпаны. Сохраняющаяся власть бюрократической олигархии станет главным препятствием для дальнейшего развития экономики страны. Это вызовет кризис политической системы, основанной на “захвате государства” узкой и в принципе несменяемой группой лиц, являющихся одновременно крупными собственниками и/или контролерами денежных потоков. Эта система вообще не в состоянии учитывать интересы новых групп и слоев (как “новой буржуазии”, так и выросшего численно и готового заявить о своих интересах среднего класса), порожденных развитием капитализма. В течение 2010-х годов эти “аутсайдеры” неизбежно заявят о своих интересах, что приведет — через реформу системы либо ее слом — к формированию более плюралистической конструкции, хотя и это еще не будет демократией в подлинном смысле слова.

Военная мощь России в середине 2010-х годов будет основываться главным образом на ядерном оружии. Несмотря на стабилизацию и оптимизацию Вооруженных сил и других войск современной военной организации, способной решать задачи на уровне XXI века, особенно на значительном удалении от государственных границ, у РФ еще не будет. В то же время на обозримую перспективу масштабные военные угрозы для России будут отсутствовать.

В цивилизационном отношении принадлежность России европейской цивилизации (в широком смысле этого понятия, объединяющем Европу, обе Америки и Австралию) — несомненный факт. Россия — страна не евразийская, а евро-тихоокеанская, в этом ее особенность. Модернизация России будет не только укреплять связи с Европой, ЕС, США, Японией, Канадой, но и фундаментально совершенствовать деловую и бытовую культуру россиян. В ряде секторов это уже очевидно. В то же время богатство и притягательность уникальной российской “высокой” и массовой культуры, роль русского языка на пространстве бывших Российской империи/СССР, а также факт наличия многомиллионной русскоязычной диаспоры в США, Германии, Израиле, Великобритании, других странах могут стать основой российского потенциала “мягкой силы” (soft power).

Степень интегрированности России в международную среду несколько повысится (Россия наконец вступит в ВТО), но, вероятно, останется недостаточной. Основными сдерживающими факторами, по-видимому, будут — помимо общей сравнительной отсталости — старомодный великодержавный синдром, неизжитый комплекс неполноценности по отношению к Западу, глубокий антиамериканизм правящей элиты. Эти факторы будут продолжать деформировать российскую внешнюю политику, заставляя ее временами увлекаться игрой на балансах сил, подталкивая по случаю на блокирование с сомнительными режимами и исподволь искушая имперским реваншизмом. Под видом прагматизма будут иногда предлагаться обычные конъюнктурные комбинации, а показной патриотизм станет прикрытием приземленного стремления защититься от конкуренции — экономической и политической.

Осмысление новейшего этапа развития России подводит к гипотезе о цикличности самого этого развития. Начавшийся в 1985 году период революционных перемен — вначале перестройки, а затем и первой волны либеральных реформ, ассоциирующийся с именами Горбачева и Яковлева, Ельцина и Гайдара, сменился в 2000 году периодом умеренно-консервативной стабилизации, связанным с именами Путина и его преемника. Этот второй период, вероятно, также исчерпает свой потенциал и завершится не позднее 2015—2016 годов.

В дальнейшем возможны различные варианты. В современной России примерно треть населения сумела или сможет адаптироваться к новым условиям жизни; треть, возможно, не адаптируется никогда. Вектор будущего развития зависит от поведения “срединной” трети. Если она в основном устремится вверх и пополнит ряды “адаптантов”, Россия как нация и государство состоится; если она “обвалится” вниз, существование единой страны окажется под вопросом. Решение будут принимать миллионы людей своими конкретными действиями, выбором целей и ценностей. Будущее определится по итогам ежедневного плебисцита, который растянется на несколько лет.

Самая серьезная опасность заключается в социальном популизме и ксенофобии. Если их удастся избежать (это серьезное большое допущение), то в стране могут возникнуть условия для консолидации позитивных ценностей и формирования конкурентной среды. Когда главным мотором развития становятся свобода в сочетании с ответственностью и частный интерес, облагороженный общественной солидарностью, возникает спрос на либеральную доминанту.

Вообще говоря, чередование циклов либерального и консервативного развития представляется нормальным и естественным для страны, осуществляющей глубокую трансформацию. По большому счету, если отвлечься от частных интересов, в постсоветской России действуют лишь две партии — либералов и консерваторов. В начале пути впереди шли либералы, стремившиеся расширить и продвинуть пространство свободы, и страна вместе с ними сделала шаг вперед. Последующие действия консерваторов, воспринимаемые многими либералами как откат, реванш или реставрация, представляют собой частичное (на пол-, три четверти шага и т.д.) отступление, но это такой отход, который ведет к закреплению основных достижений предыдущей фазы. Так исподволь внутри правящей элиты и общества в целом формируется консенсус в отношении основных национальных интересов и целей.

Претензии консерваторов на то, что им удастся сохранить монополию на власть на несколько десятилетий вперед — едва ли не до середины XXI столетия, — не имеют под собой прочных оснований. Примеры послевоенной Японии или Мексики 1920—1990-х годов вряд ли могут служить убедительными доказательствами. Точно так же смехотворны ссылки консерваторов на нынешний упадок либеральных партий в основных европейских государствах, будь то Англия или Германия. Гораздо убедительнее звучит аргумент, что именно либерализм в его основном и изначальном значении (сочетание личной свободы и ответственности) наиболее подходит для решения перспективных задач России середины 2010—2020-х годов.

Не позже чем через десять лет перед страной встанет задача реализации принципа “правления законов, а не людей”. Уже сейчас основные конфликты, будоражащие общество, связаны с проблемой защиты частной собственности. Для того чтобы защитить себя, российские жители будут нуждаться в эффективном государстве, которое сейчас отсутствует. Защищаясь, собственники будут постепенно превращаться в граждан. Будет запущен процесс формирования государства снизу. Со временем Конституция перестанет быть теоретической абстракцией. Политической системе потребуется реальный плюрализм, а государственному устройству страны — федерализм. На всех уровнях управления — от кремлевского до сельского — будет востребована компетентная и эффективная, подотчетная выборной власти некоррумпированная бюрократия. Развитие системы общественного самоуправления, основанной на сочетании прав и ответственности, будет сопутствовать формированию полноценного гражданского общества. Это хороший сценарий развития для трех поколений. Грядущая либеральная фаза может стать лишь одним из этапов на этом пути. Тем не менее к середине XXI века — скажем, к столетию со дня смерти Сталина — чем не юбилей? — в стране может сложиться демос, без которого не может сформироваться никакая демократия, и российская власть превратится в сочетание ответственного правительства и профессиональной бюрократии.

Не только российская политика, но и экономика страны потребует гораздо большей свободы, чем будет готово предложить спутанное корпоративными интересами консервативное правительство. С конца 2010-х годов реализация принципа экономической свободы, от которой будут зависеть место и роль российской экономики в мире, станет приоритетной задачей либеральных сил.

Подобно консерваторам, которые фактически восприняли основные достижения либеральной политики (рыночная экономика, приватизация и частная собственность, Конституция 1993 года как рамки для политической деятельности, отказ от империи и антагонистического противостояния с Западом и пр.), либералы, придя к власти, вынуждены будут считаться с некоторыми лозунгами, если не реалиями, консервативного правления (элементы госкапитализма, ведущая роль государства в отраслях экономики, признанных стратегическими, социальная ответственность государства и бизнеса, внешняя политика неприсоединения к НАТО и ЕС и формирования самостоятельного центра силы и т.п.).

Главной задачей третьей — либеральной — фазы российского политического цикла станет превращение России в западную страну в смысле функционирования ее основных институтов. В этом отношении Россия пойдет вместе с другими поднимающимися государствами. Если эта задача будет решена к исходу первой четверти текущего столетия, Россия сможет войти в ядро международного сообщества XXI века, если нет — страна опустится до положения мировой периферии и, очень вероятно, распадется на части.

Во внешней политике — с поправкой на общий контекст глобализации — либералы должны будут признать принцип суверенитета и национальных интересов России в качестве основы внешнеполитического курса. Действительно, делом России в XXI столетии является прежде всего она сама. Ее интеграция будет происходить в глобальное пространство в целом, а не в какую-то его отдельную часть (европейский или евро-атлантический регионы). В своем внешнеполитическом поведении Россия должна чувствовать непринужденность. Иными словами, за исключением чрезвычайных ситуаций, она должна будет избегать связанности союзническими обязательствами по отношению к более крупным и мощным международным игрокам — будь то США, Европейский Союз или Китай. Внешняя политика РФ должна быть нацелена на повышение конкурентоспособности страны и опираться на сравнительные преимущества России.

Со своей стороны, либералы могли бы выдвинуть новые программные принципы российской внешней политики:

Принцип содействия модернизации. В соответствии с этим принципом отношения РФ с ведущими странами рассматриваются как факторы внутреннего развития самой России, ее всеобъемлющей — включая ценностный аспект — модернизации. Вхождение России в группу мировых экономических, политических и интеллектуальных лидеров является высшей целью внешней политики страны. Критерием успешности этой политики станет достижение Россией членства в Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) к 2025—2030 годам.

Принцип обеспечения национальной безопасности через международное сотрудничество. Согласно этому принципу, Россия проводит целенаправленную линию на демилитаризацию отношений со странами НАТО, включая США, поддержание и укрепление стабильно-дружественных отношений с Китаем, развитие партнерства с Индией, объединение усилий ведущих государств в противодействии трансграничным угрозам. Целью является вхождение России в зону устойчивого мира, охватывающую сегодня страны Европейского Союза, Северную Америку, Японию.

Принцип общенационального интереса предполагает защиту российских граждан и их интересов за рубежом. Государство нацеливается на содействие российскому бизнесу в целом — не только государственному и сверхкрупному — за рубежом. Поощряется развитие международных экономических и культурных связей регионов, деятельность российских неправительственных организаций. Целью становится превращение российского государства в медиатора и проводника интересов всего общества на международной арене.

Принцип глобальной солидарности. Россия способствует продвижению всего международного сообщества к более цивилизованным формам общения и взаимодействия. Она активно участвует во всемирной торговой дипломатии, в усилиях по охране окружающей среды. Россия защищает права человека и принципы правосудия у себя дома и во всем мире и способствует расширению сферы применения международного права — в частности, через Международный Суд и Международный Уголовный Суд. Наконец, Россия совместно с другими государствами активно участвует в решении проблем глобального управления. Целью всех этих усилий является формирование международного общества.

Принципы внешней политики отражают философию либеральной внешней политики. Конкретные направления усилий изложены в пяти проектах, имеющих региональную направленность.

Соседи: обустройство непосредственной среды. На пространстве СНГ Россия заинтересована в политической стабильности, экономическом сотрудничестве, взаимной безопасности и совместном процветании всех расположенных там государств. Тема восстановления союза и тем более единой евразийской державы окончательно сдается в архив. Вместо этого основной упор делается на повышение притягательности самой России. РФ сосредотачивается на экономической интеграции с Казахстаном и — при наличии необходимых условий — с Белоруссией. С другими странами, прежде всего с Украиной, Молдавией, странами Южного Кавказа, осуществляется широкая экономическая кооперация. Из многосторонних экономических объединений функционирует эффективный таможенный союз. Параллельно с ним действует организация взаимной безопасности. Содружество сохраняется в виде общего культурно-гуманитарного пространства. При этом Россия прилагает серьезные и целенаправленные усилия для распространения русского языка, российской культуры, образования, науки и техники.

“Большая Европа” как пространство интенсивного сотрудничества. Реализация “дорожной карты” с ЕС в результате главным образом внутренних преобразований в России создает необходимую степень совместимости между Россией и ЕС. Объединенная Европа рассматривается как ближайший партнер практически во всех областях. Не ставя вопроса о вступлении в ЕС, Россия создает систему “интеграционных скреп” с Европой в ряде отраслей: энергетика, транспорт, гражданская и военная авиация, связь, коммуникации, разработка и создание вооружений и военной техники, образование и т.п. Список открыт, и в принципе он является бесконечным. Взаимопроникновение капиталов создает реальную основу “интеграции без членства”. В ходе российско-европейского сближения преодолевается взаимное отчуждение с Польшей и странами Балтии, и ближайшие соседи РФ становятся активными участниками интеграционных проектов.

Тихоокеанская Россия. Россию точнее всего можно определить как страну евро-тихоокеанскую. Именно обладание Сибирью и широкий выход в Тихий океан составляют уникальность геополитического положения РФ. Развитие восточных регионов страны представляет насущную необходимость и открывает перед Россией в целом новые возможности. Специализация на развитии энергетики, транспорта и связи, науки и образования в сочетании с открытостью внешнему миру, прежде всего странам Тихоокеанского бассейна и Восточной Азии, позволит России занять достойное место в экономике и политике АТР. Дальнейшее укрепление позиций России требует стабильного добрососедства и всестороннего экономического сотрудничества с Китаем; “партнерства ради модернизации” с Японией; стратегического взаимодействия с Индией; широких связей со странами АСЕАН; развития тихоокеанского сотрудничества с западными регионами США и Канады, а также Австралии. Важным ресурсом для России станет расширение отношений с объединенной Кореей.

Реконструкция юга. Постепенное восстановление Чечни и стабилизация Северного Кавказа создают благоприятные условия для решения проблем безопасности на южном фланге РФ. Ключевым фактором является союз ради модернизации с умеренными политическими и религиозными силами внутри мусульманского мира России, ближнего и дальнего зарубежья. Основными направлениями южной стратегии являются углубление интеграционных связей с Казахстаном; развитие политических и экономических отношений с Узбекистаном и другими странами Средней Азии при обязательном содействии их модернизации; политическое решение грузино-абхазского и грузино-осетинского конфликтов; содействие карабахскому урегулированию в рамках усилий Минской группы. Важнейшими партнерами России на южном направлении являются Турция и Индия, а также мировые игроки — США, ЕС, Япония и Китай. Крупной проблемой является Иран. Окончательным решением этой проблемы может стать только эволюция Ирана в направлении внутренней модернизации и интеграции в международное сообщество.

Контракт с Америкой. Отношения с США имеют важнейшее значение. Они основываются на взаимном уважении сторон. Россия не видит в американском глобальном лидерстве угрозы для себя и не стремится к подрыву позиций США в мире. Главной задачей является создание прочной экономической и общественной базы взаимоотношений. Россия привлекает инвестиции и передовые технологии из США, содействуя тем самым модернизации собственной экономики. Россия широко использует возможности для обучения в США российских студентов и подготовки специалистов, включая менеджеров. В результате активизировавшегося взаимодействия в США формируется устойчивый позитивный интерес к России, а в РФ идет на убыль антиамериканизм. Наследие “холодной войны” в двусторонних отношениях окончательно преодолевается.

Реализация принципа разделения властей оставляет внешнюю политику России в сфере ответственности Президента РФ. Глава правительства действует в рамках внешней политики, определенной главой государства. Совет безопасности РФ выполняет координирующие функции, роль министерств экономического блока возрастает. МИД РФ непосредственно реализует принятые государственным руководством решения. Остальные ведомства федерального правительства согласуют свои действия с МИДом.

Радикально меняется роль парламента. Из подчиненной и послушной Кремлю инстанции он превращается в реальную законодательную власть, компетенция которой распространяется и на внешнюю политику. Мнение Государственной думы и Совета Федерации станет серьезным фактором в обсуждении и принятии внешнеполитических решений.

Впервые на поле внешней политики вступает российская судебная власть. Ее независимые решения окажут влияние на развитие торгово-экономических отношений и защитят права и свободы граждан.

Расширение свободы средств массовой информации превратит СМИ в трибуну для заинтересованного и одновременно профессионального обсуждения внешнеполитических шагов и рассмотрения возможных альтернатив. Наряду с обсуждением в стенах парламента мнение независимых от государства СМИ будет иметь значение для лиц, принимающих решения от имени государства.

Независимое экспертное сообщество, оказавшееся оттесненным от процесса выработки внешнеполитических решений, получит возможность более активного участия в их всесторонней проработке. Правительственные ведомства будут активно проводить семинары и конференции с участием независимых внешних экспертов. МИД и другие правительственные ведомства, с одной стороны, и научно-образовательное и бизнес-сообщество — с другой будут практиковать взаимную ротацию кадров.

Ближайшее десятилетие вполне может стать инкубационным периодом в становлении российского либерализма нового образца. Вместо прогрессивной интеллигенции его несущей опорой станут растущие средний класс и буржуазия. Возрождение либерализма, конечно, не произойдет автоматически. Тем, кто претендует на интеллектуальное лидерство в либеральной среде, предстоит проделать огромную работу. Чтобы избежать дальнейшей маргинализации, им необходимо выйти за пределы ниши диссидентства и преимущественно правозащитной деятельности. Либералы обязаны осознать свое место и свою историческую миссию, вписать себя в контекст российской трансформации. От фактической оппозиции государству как таковому они должны перейти к выработке идеологии либерального государства и разработать на этой основе реалистический курс по всем направлениям внутренней и внешней политики. Еще более сложной будет политическая и организационная работа. Ни одна из существующих ныне партий и групп общелиберального направления, вероятно, не сможет стать центром консолидации новых сил, но все они должны быть готовы принять участие в ново-либеральном движении. Исторические лидеры российских либералов, несмотря на свою молодость и сохраняющуюся энергию, поступят правильно, если возьмутся за поиск, подготовку и продвижение будущих лидеров. Проблема преемства стоит перед ними едва ли не острее, чем в Кремле.