Анатолий Курчаткин

Цунами

[Окончание. Начало — “Знамя”, 2006, № 8

Глава девятая

Его разбудил телефонный звонок. Сонной рукой Рад нашарил на столике около кровати аппарат, нащупал трубку и, свалившись обратно на подушку, приложил трубку к уху.

— Алле, — прохрипел он.

— Спишь? — раздался в трубке голос Дрона.

— Теперь уже нет, — ответил Рад, по-прежнему лежа с закрытыми глазами.

— Подниматься собираешься? — спросил Дрон, и что-то в интонации, с какой он это спросил, Рада насторожило.

— Наверное, — отозвался он. — А который час?

— Утро. Уже утро, — сказал Дрон.

Он должен был на такой конкретный вопрос — о часе — конкретно и ответить, не государственная же тайна, и то, что отделался от вопроса, а не ответил, с несомненностью свидетельствовало о втором и третьем смысле, стоящем за его словами.

Глаза у Рада мигом открылись, он сбросил с себя одеяло и сел на кровати, опустив ноги на пол.

— В чем дело? — спросил он.

— Ты меня спрашиваешь? — тут же, как фехтовальщик, делающий выпад, встречно спросил Дрон.

— Ну, спроси ты меня, — смиренно сказал Рад.

Дрон в трубке помолчал.

— Что ты там натворил такое, что тебя выселяют? — выдал он затем Раду.

Теперь в молчание впал Рад. Хотелось предположить, что все это шутка со стороны Дрона, но случившееся вчера не позволяло поддаться подобному искушению. Только почему в известность об этом ставил его Дрон?

— Интересно, — сказал Рад. — Почему это я получаю уведомление через тебя?

— Потому что номер для тебя заказывал я. Я заказывал — мне и по мордасам: чтобы вашего протеже духу не было.

— Это что, тебе позвонили? — уточнил Рад.

— Это мне позвонили, — фехтовальщиком, отбивающим удар, парировал Дрон. — Так что ты там натворил?

Рад, отнеся трубку в сторону, с шумом выдохнул воздух. Славное получилось пробуждение.

— В двух словах не объяснишь, — сказал он, поднося трубку обратно к уху. — И когда мне нужно съезжать?

— Check off, расчетный час, там у тебя — полдень, так что к полудню.

Рад чувствовал себя точь-в-точь как нашкодивший первоклассник. Опыта расплаты за совершенный проступок еще нет, защитная реакция не выработана, и впереди — разверзшаяся пропасть неизбежного воздаяния за содеянное.

— Ну что, — проговорил он неуверенно, — давай я побреюсь, приму душ — и встретимся?

— Да, через полчаса в “Кофи Макс”, — принял его предложение Дрон.

После чего в ухо Раду ударили короткие сигналы разомкнутой связи.

Рад медленным движением положил трубку. Рядом с аппаратом, ярко алея, лежала плоская коробочка с презервативами.

Когда он, выйдя из лифта, проходил мимо стойки ресепшена, там за нею стояли трое: вчерашний дежурный, девушка, пришедшая ему на смену, и сама управляющая гостиницей — средних лет плотная тайка в очках, с короткой деловой стрижкой, в темном деловом костюме, туго обтягивавшем ее плотное тело. Вчерашний дежурный, завидев Рада, бросил несколько слов по-тайски, и дежурная с управляющей вслед ему тотчас устремили на Рада взгляды. Про взгляд управляющей вполне можно было сказать, что она вперилась. На “Good morning” Рада никто из них ему не ответил.

Дрон уже ждал его, потягивая сок из высокого тяжелого стакана. Судя по цвету, сок был грейпфрутовый. Сидел он один, Нелли рядом с ним не было.

— Привет, — сказал Рад, подходя. Он старался держаться непринужденно и бодро. — А где Нелли? В Интернете? — Он глянул в сторону компьютера у входа, но перед монитором, застывше уставясь в экран, сидел пожилой господин, похоже, японец, с подвязанным под ворот рубашки цветным шейным платком.

— В гостинице Нелли, — сказал Дрон. — Пьет свой любимый жасминовый чай. Я решил не конфузить тебя перед ней. Или я неправ?

— Прав, прав. Ты настоящий товарищ. — Рад отодвинул стул от стола и сел, оказавшись напротив Дрона. — Я вчера, видишь ли, снял проститутку…

— Что?! — вскричал Дрон. Его сотрясло от смеха. — Ну хват! И что? Вы там содом и гоморру устроили?

Рад кивнул.

— В некотором роде. А тебе что сказали?

— Мне ничего не сказали. — Дрон одолел смех, взял со стола стакан с соком и сделал глоток. — Сказали только, что отель ради сохранения своей репутации вынужден отказать тебе в гостеприимстве. Сказали, хорошо, что твои соседи еще не стали настаивать на полиции.

Рад внутренне содрогнулся. Да уж, еще бы ко всему вчерашнему позору и полиция.

— Глупость это все, конечно, с моей стороны. Снять-то я ее снял, а пришли в номер…

Коротко, избегая деталей, он рассказал Дрону, что произошло между ним и этой Ланой и почему она оказалась в чем мать родила в коридоре, Дрон слушал с живейшим интересом и в некоторых, особенно пикантных местах рассказа снова всхохатывал.

— Да, дорогой мой, — проговорил он, когда Рад умолк. — У твоей истории библейский привкус.

— То есть? — уточнил Рад.

— Ну, — сказал Дрон, — вавилонское столпотворение. Для того Бог и смешал языки, чтобы люди не могли между собой договориться. Вон, закажи завтрак, — указал он подбородком куда-то за плечо Рада.

Рад обернулся — за спиной стояла, ждала его внимания официантка.

Он попросил двойную порцию сока и кофе. Все прочее встало бы ему сейчас поперек горла.

— Я вижу, — сказал Дрон, когда официантка ушла, — ты вчера и поддал?

— Поддал, — подтвердил Рад. — С твоим приятелем.

— С каким моим приятелем?

— С Майклом. Во всяком случае, меня он просил называть себя так.

Дрон, только Рад назвал имя “приятеля”, переменился в лице. Оно у него словно омертвело, превратившись в подобие посмертной гипсовой маски.

— Откуда ты его знаешь? — таким же омертвелым голосом спросил он.

Рад понял, что его знакомство с Майклом-Майком не только не входило в планы Дрона, но было и нежелательным.

— Тони нас познакомил. — Рад постарался быть лапидарным.

Дрон смотрел на него с суровой требовательностью налогового инспектора. Потом лицо его медленно стало оживать, и он хлопнул себя по лбу, сделавшись тем привычным Дроном, которого знал Рад.

— Так ты что, на Пат-понге эту свою снял?

— На Пат-понге, — подтвердил Рад.

— А там ты, получается, встретил Тони.

— Там мы встретились с Тони. — Рад не удивился его догадливости. Было бы странно, если бы Дрон не догадался.

— Хват, — проговорил Дрон, вновь поднимая свой стакан и делая глоток. — Хват, ничего не скажешь.

Пространство за спиной у Рада ожило. Мгновение спустя официантка возникла около стола. Она прибыла с целым подносом. Ему два стакана с грейпфрутовым соком, Дрону его омлет, гренки, ветчину, джем.

Рад поднял со стола принесенный официанткой стакан с соком и единым духом опустошил его почти до дна.

Дрон, не приступая к еде, не взяв в руки прибора, сидел и смотрел на Рада.

— И что вы с Майклом? Что он? О чем говорили?

— Да только о девочках, — сказал Рад.

— Ну уж? — как ловя его на неправде, с нажимом вопросил Дрон.

— Только, только, — заверил его Рад.

Дрон, продолжая смотреть на Рада испытующим взглядом, нащупал на столе перед собой нож с вилкой, взял их и, не опуская взгляда, принялся вслепую отрезать от омлета кусок.

— Забудь о Майкле. Ты понял? Ты его не видел, не слышал, вы с ним ни по какому Пат-понгу не шлялись. Приснилось тебе.

Рад кивнул.

— Договорились.

Он снова поднял свой стакан и выпил сок, что еще оставался там. Дрон наконец опустил глаза в тарелку, подцепил вилкой отрезанный кусок омлета и отправил его в рот.

— Одна забавная деталь, прежде чем забыть окончательно, — сказал Рад. — Мы с Майклом вместе летели в самолете. Его место было передо мной.

— Надо же, — пробурчал Дрон с набитым ртом. — При двухстах пятидесяти посадочных местах… И что ты этим хочешь сказать?

— Ничего. Ровным счетом. Просто так, забавная деталь. — Тут можно было бы и поставить точку, но Рад решил расцветить свою “деталь”: — У него еще был ноутбук в сумке. Оберегал его, как золотой.

— Ноутбук? — переспросил Дрон. Но сделал он это через промежуток времени, за который успел отрезать новый кусок омлета, положить в рот, начать жевать, и его вопрос вновь прозвучал бурчанием. — Ну, был и был. Все. Забыл!

Говоря это, он смотрел в тарелку перед собой, а закончив, поднял на Рада глаза. Они встретились взглядами, и Рад почувствовал, что теперь в посмертную маску превращается лицо у него. Он увидел распахнутый складень ноутбука на столе у Дрона в “Admiral suites”, черный плоский чехол сумки у задней стенки стеллажа, — с этой сумкой, заставив их с Нелли ждать себя с какой-то встречи, Дрон появился в аэропорту. И это была точно та же сумка, что у Майкла-Майка в самолете. Только чужих секретов ему не хватало. Взять и вляпаться в дела, ради которых летают через половину земного шара!

— Дрон, я забыл, — проговорил он. — Забыл. Не сомневайся.

— Постараюсь, — серьезно ответил Дрон.

Он тоже все понял. Понял, что Рад не просто соединил их, а связал посредством этого ноутбука. И что теперь должно было воспоследовать из сделанного ими взаимного открытия?

Следующие десять минут завтрака прошли в молчании. Но когда официантка принесла кофе — Раду черный, Дрону со сливками, — Дрон, вылив сливки в чашку и помешивая в ней ложечкой, проговорил:

— Так что будем делать? Из “Либерти плейс” тебе нужно сматывать удочки — это без обсуждений.

Голосу его вернулось живое чувство, интонация ехидства, прозвучавшая в нем, была Раду, как врачующий бальзам.

— Что, — поспешил он отозваться на приглашение Дрона к разговору, — заканчиваем завтракать — собираю чемодан и заброшу пока к вам? Пока ищем мне место, куда переселяться.

— Лихой какой! — Живые краски в голосе Дрона не скрадывали нравоучительности его тона. — Чемодан — разумеется. А вот куда переселяться… Некуда переселяться. Сезон! Я тебе это “Либерти плейс” нашел — на голову пришлось встать. А так, пришел — и тут же вселиться, это номер на сутки в одном отеле, номер на сутки в другом. Каждый день искать-рыскать. Геморрой, не отдых.

— Но я сюда не отдыхать приехал.

— Да? А я отдыхать. Кому твоими отелями заниматься? Мне! — Было непонятно, то ли Дрон всерьез устраивает ему выволочку, то ли играет в эту серьезность. — Или ты хочешь что-нибудь типа “Амбассадор-отеля”?

— Мне все равно, — смиренно сказал Рад.

— Ему все равно! Ты хоть представляешь, сколько там номер стоит?

— Откуда? — вопросом ответил Рад.

— Вот и не претендуй. — Дрон расхохотался. Поднял свою чашку и, подав ее вперед, изобразил ритуал чоканья с Радом, как если бы у них в чашках был не кофе, а нечто иной крепости. — Есть другой вариант. Интересней. Слушай, что за вариант.

Оказывается, у них с Нелли была запланирована поездка на север, в горный Таиланд. Они собирались туда позднее, но раз получилось, что Рад остался без крыши над головой, то Дрон предлагал отправиться в путешествие прямо сегодня. Экспресс в столицу северного края Чиангмай отходил ранним вечером, поменять купленные билеты — никаких особых проблем не должно было возникнуть, разве что придется ехать не первым классом. С чем действительно могла быть проблема — это с гостиницей. Номера в отеле заказаны там на более поздний срок, а значит, пристанища у них нет. Но Чиангмай — не Бангкок, можно будет поселиться где-нибудь на окраине, в гостинице попроще — что-нибудь непременно найдется, без сомнения. А той порой Тони включит здесь свои знакомства, и к их возвращению кров Раду будет обеспечен.

Рад не имел ничего против предложения Дрона. На север так на север. Что ему не нравилось — что Дрон, судя по всему, опять отодвигал их разговор в будущее.

— Дрон, твое предложение роскошно, — сказал он, опорожняя вслед ему свою чашку. — Но когда мы с тобой сможем поговорить? Крис уехал.

Дрон запрещающе вскинул руки:

— Подожди, подожди! Не готов. Билетами сейчас надо заниматься. Собираться еще. Подожди! — Он двинул стулом и поднялся. — И ты иди собирайся. Расплачивайся — и к нам с вещичками. На, — он достал портмоне, извлек из него ворох тысячных купюр, отсчитал несколько и подал Раду. — Подыстратился ведь, да? — На этих словах Дрон счел необходимым понимающе подмигнуть ему. — Восстанови кровоток.

Принимая от него деньги, Рад испытал чувство унижения. Поблагодарить язык у него не повернулся. Вместо благодарности он спросил — что его отнюдь не жгло, мог и не спрашивать:

— Скажи, может, знаешь, что значит “Одия” по-тайски?

— “Одия”? — переспросил Дрон. — Сейчас узнаем, подожди. — Они как раз подошли к стойке бара, чтоб рассчитаться, и Дрон, прежде чем попросить бармена позвать официантку, предложил Раду: — Повтори, как ты говорил?

Рад про себя чертыхнулся. Очень ему это было нужно.

— О-одия! — старательно копируя интонацию проститутки, произнес он.

— О-одия! — воскликнул бармен. — “Какая неприятность”, примерно так. “Что за оказия”, “как нехорошо”.

— Удовлетворен? — глянул на Рада Дрон.

Рад был более чем удовлетворен. Но вчерашняя виновница его сегодняшних неприятностей употребила еще одно запомнившееся ему тайское слово.

— Что такое “фаранг”? — спросил он бармена.

— Ну, это и я тебе могу ответить, — опередил бармена Дрон. — “Фаранг” — это “белый”, “нетаец”, “иностранец”. Что тебя еще интересует?

— Нет, больше ничего. — Других тайских слов в словаре Рада не было.

Когда они шли к выходу из кафе, пожилой японец с шейным платком, так все это время и просидевший в Интернете, как раз поднимался из-за компьютера.

— Позор! — вздымая руки, воскликнул он по-английски, обращаясь к Раду с Дроном. — Позор! Вложить деньги так бездарно!

Из глаз у него, оказывается, текли слезы. Возможно, обращаясь к Раду с Дроном, он на самом деле обращался к самому себе. Или, скорее всего, ни к кому. К судьбе. К небу. Похоже, он проверял курсы своих акций.

— Бедняга, — пробормотал Рад.

Дрон не поддержал его.

— Жизнь — игра, — проговорил он, открывая стеклянную дверь, выходя на улицу и придерживая створку для Рада. — Кто-то выигрывает, кто-то проигрывает. Чувствуешь, что слабак, — не играй. Будешь без проигрыша. И без выигрыша! — поднял он вверх указательный палец.

Места их были недалеко от входа. Вагон напоминал русский плацкартный, только проход тянулся не сбоку, а посередине, и купе располагались вдоль него не с одной стороны, а с обеих. Пол купе был приподнят над проходом сантиметров на двадцать, и, хотя купе не были отгорожены от прохода, то, что в них приходилось подниматься, создавало иллюзию отдельного пространства. В каждом было по два широких мягких кресла напротив друг друга — соответственно проданным билетам, но никаких примет второй полки наверху — можно предположить, что ночь придется провести сидя.

Об этом — что же, так здесь и сидеть ночь? — наверное, с выражением комической обескураженности на лице, и были первые слова Рада, когда он осмотрелся.

Дрон с Нелли засмеялись. Он доставил им удовольствие своим вопросом. Вкупе, надо думать, с выражением лица.

— Нет, извини, — сказал Дрон, — мы что, не белые люди, чтобы ночь сидя? Все раскладывается. Второй класс — это, конечно, не первый, но чтобы я повез жену с плебсом?

— Да ты бы и сам не поехал, — пожала плечами Нелли.

— Верно, я бы и сам не поехал, — согласился Дрон.

Купе, которое они заняли с Нелли, и купе, в котором было место Рада, оказались напротив друг друга, и Рад, убрав чемодан под сиденье, перебрался к ним. Вдвоем на одном сиденье с Дроном было бы тесновато, и он сел рядом с Нелли.

— Ой, что это у тебя? — воскликнула Нелли, обхватывая его голову обеими руками и склоняя к себе. — У тебя же там рана!

Прядь волос, маскировавшая вздувшуюся шишку в коросте запекшейся крови от разорванной кастетом кожи, при взгляде на нее вблизи оказалась недостаточно густой.

Рад отнял Неллины руки от своей головы.

— Какая там рана, — сказал он. — Это уже ее последствия.

— А причина последствий? — В голосе Нелли прозвучала интонация следователя, ведущего допрос подозреваемого.

— Как обычно: случайно упал, — словно настоящий подозреваемый, увиливающий от показаний, ответил Рад.

Нелли с беспомощным гневом перевела взгляд на Дрона:

— А ты что? Что ты знаешь? Что произошло?

Дрон давился от смеха.

— Нужно тебе допытываться! Ничего не произошло. Упал неудачно, сказал же.

Нелли помолчала. После чего указала глазами на голову Рада.

— Это вот из-за этого мы поменяли билеты и уезжаем?

— Оставь свои догадки при себе. — Дрон не повысил голоса, не сыграл им, наоборот — голос его словно бы обесцветился, сделавшись белым, и по изменившемуся лицу Нелли стало ясно — она оставит при себе все свои догадки. — Покажи лучше фотографии, которые получила, — добавил Дрон в голос краски.

В этот момент в купе Рада появился сосед, Это был опрятно одетый, в пиджаке и галстуке, несмотря на жару, молодой человек менеджерского вида, говоривший по-английски с беглостью пулемета. Они разобрались с Радом, у кого какая полка, у Рада оказалась верхняя, против чего он совершенно ничего не имел, но сосед, приговаривая, “вы старше”, “вы старше”, обязал Рада принять от него подарок в виде нижней. Зубы у соседа сверкали лазерной белизной — точно как у Тони. Где-то в другом вагоне у него ехали знакомые, он попросил Рада присмотреть за своим багажом и отправился к знакомым приятно проводить время.

Вагон между тем заполнился. Проводник, что-то выкрикивая по-тайски, пробежал по проходу в глубь вагона — видимо, проверяя, нет ли провожающих или зайцев, — пробежал обратно, скрылся за тамбурной дверью, настала тишина, и следом за тем поезд тронулся.

— Ту-ту! — сказал Раду из своего купе Дрон.

Нелли молча показала Раду пачку фотографий, которую держала в руке.

Поезд, убыстряя ход, выехал из вокзальных сумерек, перрон остался позади, в глаза ударил мягко-лиловый свет завершающегося дня. Все убыстряющаяся смена живых картин за окном была сейчас интереснее Раду, чем картины жизни, умертвленной щелчком японской цифровой мыльницы.

— Понаслаждаемся пейзажами? — предложил он.

— Полагаешь, есть чем наслаждаться? — бросил Дрон.

Правда в его словах была. Смотревший своим парадным стеклянно-бетонным лицом на “роуды” и “сои”, к железной дороге город был обращен исподом. Пялясь на мир подслеповатыми окнами, стояли, выбежав едва не к самой колее, жалкие, казалось, картонные постройки, в некоторых оконцах горел свет, открывая глазу убогое внутреннее убранство жилищ, у распахнутых дверей на раскладных стульях сидели, устало свесив с коленей набухшие жилами руки, морщинистые старухи. Сушилось развешанное на ветвях деревьев белье. Молодая женщина в измазанном кровью и слизью переднике чистила громадным черным ножом рыбу. Мужчина топором с долгой рукояткой колол дрова. В открытых очагах, сложенных из обломков бетонных плит, горел огонь, у громоздящихся на них сковородах и кастрюлях стояли женщины, что-то переворачивали на сковородах лопатками и ножами, что-то мешали в кастрюлях. Остриженный наголо мальчик лет десяти, босой, в черных широких штанах, не достающих до щиколоток, сосредоточенно катил по пыльной щебенчатой дороге обод велосипедного колеса, направляя его тугой стальной проволокой.

Мгновенной ослепительной вспышкой Рад увидел себя таким же десяти-одиннадцатилетним в своем окраинном московском дворе, так же толкающим перед собой обод старого велосипедного колеса. И вспомнил, как называлась особо изогнутая на конце, чтобы войти в желоб колеса и удерживать на ходу колесо за край, толстая стальная проволока: правилка.

А следом он вдруг представил себя обитателем этого испода. Одним из тех, кто открывает здесь поутру глаза, здесь же вечером, отходя ко сну, их закрывает. И так изо дня в день, год за годом — всю жизнь.

Его сотрясло, словно от удара током. Это был бы какой-то страшный сон, не жизнь.

Рад отвернулся от окна, перевел взгляд на Дрона с Нелли. Дрон с Нелли сидели, тесно придвинувшись к самой стене вагона, обращенные к Раду их затылки свидетельствовали, что они погружены в то же занятие, которому только что предавался и он. Лежавшая на колене рука Нелли сжимала пачку фотографий.

Рад встал, соступил в проход и поднялся в их купе. Нелли повернула на звук его шагов голову.

— Что? — спросила она. — Насладился пейзажами?

— Да, готов к фотографиям, — сказал Рад, опускаясь на сиденье с ней рядом.

Дрон тоже, и с откровенным удовольствием, повернулся к окну спиной.

— Чем хороша фотография в отличие от жизни, — сказал он, — так тем, что фотография делает жизнь живописной.

— Но у Тони замечательная деревня, — непонятно для Рада произнесла Нелли.

— Да, у Тони замечательная деревня, — подтвердил Дрон — снова непонятно для Рада.

Он понял, о чем шла речь, когда Нелли начала показывать фотографии. Это были снимки, сделанные ею во время их поездки к Тони на родину. Дом Тониных родителей с фасада. Дом Тониных родителей с торца. Застолье на веранде. Стол — расстеленный на полу ковер. На циновках вокруг — мать и отец Тони, дядя Тони, жена дяди, племянники, племянницы, сам Тони, Дрон, рядом с Дроном — овдовевшая Тонина сестра.

— Какая прелесть, смотри,— выхватил Дрон у Нелли из рук фотографию, где сестра Тони была снята крупным планом. Он обернул снимок лицом к Раду. — Прелесть, да?

— Запал? — спросила Нелли.

— Не без того, — всхохотнув, отдал ей Дрон снимок.

Тонина сестра и в самом деле была хороша. И совсем молоденькая.

— Двадцать шесть лет? — удивился Рад, неожиданно для себя вспомнив ее возраст.

— Я тебе говорил, тайцы выглядят моложе своих лет, — проронил Дрон.

Минут пять спустя в купе заглянула девушка в светло-коричневой пилотке и такого же цвета блузке с погончиками. Это была официантка из ресторана, собиравшая заказы на ужин. Девушка была вся приветливость, улыбка на ее лице производила впечатление появившейся на нем в миг рождения и с той поры не исчезавшей.

Пока обедали, за окном наступила полная темнота, в вагоне зажегся свет. Вагонный кондиционер исправно гнал по проходу волну прохладного воздуха, может быть, даже более прохладного, чем бы хотелось.

Возникшая в очередной раз официантка собрала освободившиеся судки и сервировала в купе Дрона и Нелли стол для чая и кофе. Стаканы были стеклянные, чайные ложечки мельхиоровые. “Enjoy, — говорила она, наливая в стакан кипяток из большого электрического чайника с прозрачной проградуированной стенкой. Наливала в другой стакан и повторяла: — Enjoy!”

Рад чувствовал внутри холодок предвкушения близкого разговора. Сегодня разговор должен был состояться. Через пять минут или через час. Сегодня ему ничто не могло помешать. Лучших обстоятельств, чем дорога, для разговора просто невозможно было придумать.

Молодой человек менеджерского вида, чьи сумки покоились под одним из сидений в купе Рада, появился, когда Рад с Дроном, допивая кофе, уже перебрались за стол в пустующее купе, а Нелли, увидев, что вечер сулит ей одиночество, достала из сумочки книгу, чтобы провести время в обществе бесплотного собеседника, растиражированного на эту роль известным американским издательством “Рендом хауз”.

— Ну так, я понял… — только и успел произнести Дрон, предлагая Раду приступить к его рассказу, и тут в проходе около купе возник сосед.

— Вот и я. Благодарю, что постерегли мои вещи, — сказал он, улыбаясь Раду почтительной улыбкой младшего, безоговорочно чтущего старшего по возрасту.

Рад не смог ответить с приличествующей случаю вежливостью. Объявиться так некстати!

Но неожиданно инициативу общения взял на себя Дрон.

— Присаживайтесь, присаживайтесь, дружище, — весь вдруг, и непохоже на себя, засветившись, указал он рукой на место рядом с собой. — Или хотите к окну?

Сосед не хотел к окну. Место рядом с Дроном его вполне устраивало. Он только хотел взять из сумки книгу.

— О, давайте я тогда все же пересяду. Вам будет удобней. — Дрон поднялся и пересел на сиденье рядом с Радом. — Вам, может быть, нужно поесть? — глядя, как сосед Рада вытаскивает из-под сиденья сумку, спросил он. — Мы-то, знаете, уже поели, а вы, может быть, хотели бы достать какие-то свои припасы? Доставайте, не стесняйтесь.

Он говорил все это с таким сочувственным участием к возможным проблемам соседа, что невозможно было не отозваться ответной приязнью и открытостью.

О том, что сосед поел со знакомыми, — об этом Дрону с Радом было поведано тут же. А через пять минут они уже знали, что сосед Рада и в самом деле работает менеджером в торговом доме, занимается оптовыми закупками и продажей стеклянно-волокнистых тканей, фирма принадлежит японцам, часто приходится ездить в Японию, и, кроме английского, он еще свободно говорит по-японски.

— Ах, боже мой! — Дрон мечтательно прикрыл глаза. — В вашем возрасте я тоже безумно хотел выучить японский. Не представилось, к сожалению, такой возможности.

— Разве поздно? — воскликнул Бобби.

Его звали Бобби. А тайское ваше имя, слюбопытничал Рад, когда сосед представился. О, для моих англоязычных друзей я Бобби, отозвался сосед.

Разговор тек, катился — словно бы сам по себе, естественным ходом, движимый взаимным интересом друг к другу. Бобби рассказывал, что едет в Чиангмай к родителям, у матери день рождения, и он везет ей подарки, три дня отпуска на работе, мать в его детстве хотела, чтобы он стал монахом, если из семьи вышел монах — добродетель, обретенная им в монашестве, распространится и на остальных членов семьи, но он не захотел в монахи и сейчас вымаливает у матери прощение — посылает родителям каждый месяц по двести пятьдесят долларов, они копят деньги — и покупают рисовые поля, рисовые поля — это надежная инвестиция, это, можно сказать, его будущая пенсия.

Рад с восхищением смотрел на Дрона — как лихо у него получилось придать разговору самодвижение, заставить Бобби так открываться. Дрон был талант.

Бобби говорил и говорил, рассказывал о своей жизни, вынутая из чемодана книга лежала у него на коленях нераскрытой. Ясно было, что разговору с Дроном о том сегодня уже не быть.

Рад посмотрел на Нелли. Она сидела, откинувшись на спинку сиденья, и общалась с собеседником из “Рендом хауза”.

Рад встал и направился в туалет. Когда он вернулся, в купе Дрона с Нелли как раз зашел проводник. Ни слова не говоря, проводник быстрыми, автоматическими движениями приподнял стол, вытащил из отверстия в полу крепежную стойку, подогнул ее, отнял стол от металлического выступа у стены и, соступив в проход, убрал стол обратно под пол купе. Следом он снова поднялся в купе, и теперь объектом его действий стала верхняя полка, зализанно прижатая к вагонной стене. Что-то у него под руками щелкнуло, полка отделилась от стены, перевернулась на сто восемьдесят градусов, громыхнула и оказалась висящей на мощных металлических кронштейнах в готовности принять на себя человеческое тело.

— Красиво! — сказал Нелли Рад по-русски.

— Да, всякий раз не успеваю понять, как они это делают, — отозвалась Нелли.

Проводник между тем, соступив в проход, снова наклонился и все из-под той же подпольной темноты вытащил на белый свет лестницу. Такими же автоматическими движениями разложил ее, приставил вертикально к верхней полке, короткий металлический хруст — и лестница оказалась сцеплена с ограждающим поручнем полки.

— Очень вам благодарна! — по-английски произнесла Нелли.

Проводник не ответил ей. Он уже был в купе Рада. Дрон с Бобби все сидели там, и сейчас Бобби что-то записывал для Дрона на листке бумаги.

Проводник, обращаясь к Бобби, буркнул по-тайски и, взявшись за край стола, изготовился убирать его. Бобби так же по-тайски ответил ему, сделал жест, из которого ясно было, что он обещает все сделать сам, но проводник упрямо помотал головой и быстро-быстро запел по-тайски — быстро и сердито.

Бобби взял со стола листок, на котором писал.

— Он говорит, — сказал Бобби по-английски, — что должен исполнять свои обязанности.

Проводник уже отнимал стол от металлического выступа под окном.

Бобби на весу дописал на листке несколько слов и передал листок Дрону.

— Это вот, в дополнение к визитке, мой адрес в Бангкоке.

— Нас что, подталкивают укладываться спать? — спросил Рад у Бобби.

— Да, уже девятый час. Уже время. Можно лечь, — ответил Бобби.

— В Таиланде зимой рано ложатся спать, — по-русски сказал Дрон. — Это у тебя еще не было возможности заметить. И то: темень же. А электричество, между прочим, дорогое.

— Кстати, в Чиангмай прибываем в семь утра с минутами, — крикнула услышавшая их Нелли. — Так что совсем даже не грех лечь.

Через полчаса Рад, задернув серовато-голубую синтетическую занавеску, свисавшую на крючках с верхней полки, лежал у себя на нижней, укрытый большой вафельной простыней, выданной проводником как одеяло, и пытался заснуть. Сна в нем, несмотря на тяжелую предыдущую ночь, не было ни в одном глазу. Все в нем внутри стояло торчком. Быть здесь уже три дня — и не суметь сделать того, из-за чего сюда прилетел!

Воздух был свеж и даже знобок. Никто из них троих — ни Дрон, ни Нелли, ни тем более Рад — не был готов к такому, не надели на себя ничего теплого и, оказавшись на улице, невольно отметили это удивленными восклицаниями. “Горы”, — с тщеславным удовольствием местного уроженца проговорил Бобби.

Привокзальная площадь была просторна и ничем не застроена, производя впечатление пустыря. Лишь в нескольких местах этот пустырь был оживлен пожарной окраски, полугрузового склада машинами с крытыми низкими кузовами, по бокам которых, в виде прорези, тянулось сплошное окно, и около этих машин, напоминающих жуков-пожарников, толклось по небольшой группе людей.

— Такси, — повел рукой Бобби, указывая на жуков-пожарников.

Впрочем, люди большей частью не задерживались возле машин, а подходили к одной, стояли там некоторое время, создавая эффект толпы, и шли к другой. Некоторые, однако, оставались, забрасывали в кузов с отсутствующим задним бортом свои вещи и забирались по ступенькам внутрь.

— Это что, водитель выбирает, с кем ехать, с кем нет? — спросил Рад, мгновенно вспоминая родные вокзалы.

— Нет, какое у него право? — Удивление, с которым Бобби посмотрел на Рада, отдавало сомнением: всерьез ли задан вопрос. — Он поедет туда, куда нужно первому пассажиру. Всех остальных он может взять только если им по пути.

Все вчетвером они подошли к ближайшему такси, Бобби перекинулся с водителем несколькими фразами на тайском и замахал руками, перейдя на английский:

— Садитесь! Повезло. Вам по пути!

— Прошу, — кивнул Дрон, указывая Нелли на ступеньки, ведущие в кузов.

Внутри кузова вдоль бортов шли скамейки, на каждой из которых могло уместиться человек пять-шесть, а посередине между ними был довольно просторный проход. Внутри уже сидело трое, в проходе у кабины стояли чемоданы, были нагромождены друг на друга картонные коробки, обмотанные скотчем.

Бобби с довольной улыбкой — что так хорошо все устроилось — стоял внизу и показывал большой палец.

— Счастливо вам! Удачи! Пойду искать другое такси. В моем направлении.

— Счастливо, Бобби, спасибо за все! И вам удачи, будьте здоровы! — помахали ему руками Рад с Нелли.

— Я вам позвоню, Бобби! — крикнул вместо прощания Дрон. — Такси-скамейка, — сказал он Раду, когда машина набрала скорость.

— Две скамейки, — уточнил Рад.

Вот, наверное, все, что в нем осталось от профессии, которая оказалась ему не нужна: любовь к точности.

— Нет, так это такси называется: такси-скамейка, — объяснил Дрон. — Официальное название. Taxi-bench.

— Все же тайцы доброжелательный народ, — ни к кому не обращаясь, проговорила Нелли. — Вот тот же Бобби. Совершенно обворожительный человек. Просто прелесть.

— Да?! — вопросил Дрон. — Деньги он чует, Бобби. Деньги. Вот и вся прелесть.

— А с чего ему вдруг так показалось? — Рад счел себя должным принять участие в разговоре.

Ответила вместо Дрона Нелли:

— А с чего нам вообще что-то кажется? Потому что мы этого хотим.

Такси летело по пустынной утренней дороге, притормаживало на поворотах и снова летело, ветер, врывавшийся в прорези окон, не давал забывать о горах, Нелли сжалась, обхватила себя руками крест-накрест за плечи.

Слева от дороги, разметав ряды низкорослых строений и зелень, в которой они утопали, словно гигинтский белый парус в океанском небесном просторе, выросло впечатляющее здание, на крыше которого крупными буквами было означено: “Sheraton”. Вокруг еще были горы земли, щебня, верхние этажи не застеклены, но надпись уже гордо реяла в небе, столбя в нем права бренда. Такси взлетело на мост через реку, промахнуло его, повернуло направо, пронеслось метров сто и, резко затормозив, встало.

— “River Ping Palace”, — крикнул в окошечко между кабиной и кузовом водитель.

“River Ping Palace” — так называлась гостиница, которую удалось заказать вместо той, что ждала их через несколько дней.

Дрон рассчитался с водителем, и такси уехало. Перед ними были широкие двустворчатые деревянные ворота под деревянной же аркой. Разведенные в стороны створки ворот позволяли увидеть просторный внутренний двор, засыпанный мелким серым щебнем, угол деревянного дома с ведущей на второй этаж лестницей — обликом дом напоминал те, что стояли экспонатами в музее Томпсона в Бангкоке. В левой части двора под тростниковым навесом стоял мощный серебристый джип “Тойота”, в правой, прячась в обильной зелени, тянулось, уходя в глубь территории, одноэтажное строение барачного склада, исполнявшее, судя по струящимся от него запахам, функцию кухни.

Звучно катя по гравию чемоданы, они пересекли двор и остановились на углу дома, около лестницы. Вокруг не было ни души. В многоствольных деревьях с проникшими друг в друга кронами, что росли между домом и хозяйственным строением, пели птицы. Сквозь эти заросли, рассекая их наискось, вела куда-то выложенная квадратными бетонными плитами дорожка. Звонко шлепая по бетонной плитке босыми ногами, из глубины зарослей выскочила девочка лет тринадцати в длинных шортах и просторном свитере с чужого плеча, выглядевшем на ней как платье. Ошеломленно остановилась, мгновение глядела на них и, ни слова не произнесши, метнулась обратно.

Дрон посмотрел на Рада, потом на Нелли с торжествующей победностью.

— А?! — воскликнул он. — Деревенская гостиница!

Он отсылал их своим восклицанием к Бангкоку, когда, заказав наконец гостиницу, положил трубку: “Будем жить в деревенской гостинице. Такой тип. Не пять звезд, не четыре, а вне их: деревенская гостиница”.

На бетонной дорожке раздались быстрые шаги, и из зарослей появилась широко улыбающаяся тайка их лет. Или чуть старше, если сделать поправку на особенность внешнего облика тайцев. Зубы ее в улыбке сияли той же лазерной белизной, что у Тони с Бобби.

— О, вы уже здесь! Так рано! — стремительной скороговоркой посыпала она на английском. — Вы этим ранним поездом? А я думала, вы самолетом. С чего я взяла, что вы самолетом?

Вышедшая к ним тайка заливисто рассмеялась. От нее веяло такой энергией — казалось, подсоедини к ней провода с лампочкой, и лампочка загорится. — Зовите меня Эстер, — подала она руку Дрону. — Я хозяйка гостиницы. Счастлива вас видеть у себя. Счастлива вас видеть у себя, — поприветствовала она Рада. Рукопожатие ее было таким же энергичным, как и все прочее в ней. — Счастлива вас видеть у себя, — не оставила она вниманием и Нелли.

С чем была связана ее бурная реакция на их появление, выяснилось мгновение спустя: номера для них не были еще готовы.

— Пойдемте, выпьем пока кофе с дороги. Угощенье за счет заведения, — взяла она под руку Дрона, решительно увлекая его с собой по бетонной дорожке в глубь зарослей. Нюх у нее был безошибочный: она сразу почувствовала в Дроне коренника. — Выпьем кофе, подышим свежим воздухом, познакомимся. А той порой все будет сделано.

Дорожка сквозь заросли оказалась не такой длинной, как представлялось у ее истока. Через два десятка шагов заросли оборвались, и дорожка вывела на просторную площадку, вымощенную керамической плиткой. Направо от площадки была веранда ресторана с рядом столов, налево — украшенная деревянной резьбой беседка с длинным массивным столом и такими же длинными лавками вдоль него. А сразу за площадкой была уже река, которую они только что перемахнули по мосту на машине, к мутной утренней воде, плескавшейся в полутора метрах внизу, вела лестница в несколько ступеней. Противоположный берег реки метрах в восьмидесяти был девственно-первозданен, вздымаясь к небу тремя ярусами зелени: трава, кустарник, деревья, и только около моста, откуда приехали, перед парившим в небе парусом “Шератона” ярусы растительного покрова были содраны с земли — будто скальп, она открылась в своей неприглядной пыльно-коричневой наготе, и там на ее обнаженной коже, несмотря на ранний час, поклацывал металлическими сочленениями яркий оранжевый экскаватор. Сгибал-разгибал длинную членистую выю, опускал в воду и поднимал — похоже, спрямлял берег для набережной. Вид с площадки, если не обращать внимания на клацающего оранжевого бронтозавра, был изумительный. За такой вид можно было бы простить все, даже и туалет во дворе.

— Ты полагаешь? — проговорила Нелли, когда Рад сказал ей об этом. — А комары?

Комаров действительно было в избытке. То и дело приходилось отмахиваться, а парочку Рад уже и прихлопнул.

— У всего своя оборотная сторона, — изрек он.

Эстер провела их на веранду ресторана, посадила за стол, отошла к барной стойке, из-за которой глазела на них еще одна девочка. Эта, за стойкой, была лет четырнадцати — если, конечно, европейский глаз точно определял возраст, — с необычайно чистыми и тонкими чертами лица, исполненного искушающей прелести, по-другому не скажешь. При приближении Эстер девочка перевела взгляд на нее, сделавшись вся внимание; казалось, она была готова ловить и не пропустить ни единого слова работодательницы. И, услышав их, тут же, словно ее завели, быстро задвигалась в своем закутке, скрутила крышку с одной банки, с другой, промелькала в воздухе серпом ложечки, задергала рукоятки кофеварочной машины, нажала кнопку, вторую, окуталась паром, и вот две тяжелые фаянсовые кружки кофе, курящиеся легким дымком, оказались перед Эстер на стойке.

— Прошу! Угощаю! — Эстер, доставившая кружки на стол, была одна лазерная улыбка. — Сейчас будет и третья. У меня барменша — чудо, великолепно работает.

— Да, славная девочка, — взглядывая в сторону бара, отозвался Дрон.

— Между прочим, — наклоняясь к ним, слегка понизила голос Эстер, — она не девочка.

— Мальчик? — спросил Дрон.

— Мальчик, — кивнула она. — Но ему нравится быть девочкой. Физически мальчик. А потом, может быть, сделает операцию. Не знаю.

— Ни фига себе, — ошеломленно проговорил по-русски Рад.

— Я тебе сейчас объясню, — по-русски же произнес Дрон. — Это Таиланд, это такая страна, женщиной здесь быть легче. Женщина в Таиланде всегда прокормится, а мужчине сложнее. И в семье, если видят, что мальчик женствен, воспитывают его как девочку. Обращаются с ним как с девочкой, одевают как девочку. В бедных семьях, естественно.

Мальчик-барменша, быстро и дробно постукивая по полу каблучками, вышел из-за стойки и проследовал к столу с третьей кружкой кофе.

— Here you are — Пожалуйста, — проговорил он, старательно задирая свой подростковый дискант к самым верхам. И залился краской смущения. Барышня барышней.

— Thanks. Thank you. Thank you very much — Спасибо. Благодарю. Большое спасибо, — отозвались они все трое, должно быть, пожирая его глазами только что не буквально.

— Good girl — Молодец, — одобрила его действия, обратившись к нему в соответствии с его одеждой, Эстер.

Барменша-мальчик уцокала обратно за стойку, а на смену ей тотчас возникла, явившись со стороны дома, девочка в свитере. В руках она держала, прижимая к себе, стопку белья.

Судя по интонации, с какой она обратилась к Эстер, ей было что-то непонятно.

Лазерная улыбка Эстер исчезла с ее лица. По тому, как она оборвала девочку, сразу стала видна хозяйка, работодатель. Может быть, и справедливый, но суровый.

Эстер отослала девочку — и на мгновение вновь просияла своей улыбкой.

— Извините, я вас должна покинуть. Наслаждайтесь кофе.

Она ушла вслед за девочкой в свитере, и Нелли встревоженно посмотрела на Дрона:

— Что-нибудь не так?

— Не все равно тебе? — с ленцой ответил Дрон, отхлебывая из кружки. — Их проблемы. Плати деньги, и все будет нормально.

Минут пять они предавались кофепитию, глядя на реку, на игру солнечных лучей в кронах деревьев противоположного берега. Отмахивались от докучливых комаров, перебрасывались парой-тройкой фраз и снова смотрели на реку, на листву, на работу экскаватора — как он обмакивается выей в воду, скребет там ковшом.

Эстер появилась, неся на лице улыбку, от которой могла бы зажечься целая дюжина электрических лампочек.

— Комната для двоих готова. Люкс на втором этаже. Можно вселяться.

Дрон с Нелли быстро допили остатки кофе и встали. Дрон вытянул ручку своего чемодана, наклонил его, приготовясь везти, и вернул в вертикальное положение.

— Подожди меня, не уходи, — сказал он Раду. — Я сейчас подниму чемодан и вернусь. Нелли там пока его разбирает, душ, то-се, мы с тобой поговорим.

— Жду, — ощутив, как все в нем в одно мгновение взялось морозным жаром, сказал Рад.

Дрон вернулся не больше чем через две минуты. Отодвинул стул напротив Рада, сел и придвинулся вместе со стулом к столу.

— Ну что, давай, расскажи мне, что у тебя там такое случилось.

Так неожиданно, борясь с ознобом, время от времени окатывавшим тело от утреннего горного холода, но не решаясь отвлечься, чтобы открыть чемодан и взять что-нибудь теплое, Рад наконец поведал Дрону свою историю.

— Да, впечатляюще, что говорить — проговорил Дрон, когда Рад завершил свой рассказ. — Но, слушай, так вроде только в девяностых бывало. Как-то уж больно нагло для наших дней. Эта армянка-нотариус в коридоре!

Рад не сомневался, что с ходу Дрон не поверит в услышанное.

— Ты давно из России? — спросил он.

— О-о! — протянул Дрон. — Порядком. Но бываю там регулярно.

— Обрати внимание, ты сказал “там”.

— “Там”? — переспросил Дрон. — А, “там”! — воскликнул он. — Ну да, конечно. Что поделаешь. В общем, там, ты прав. Ладно, вопрос исчерпан. Можно еще?

— К твоим услугам.

— К моим услугам. К моим услугам, — как пробуя эти слова на зуб, повторил Дрон. — Тогда скажи мне, как ты вообще так умудрился вляпаться? Ну ладно, я не спрашиваю, как получилось, что ты, математик, стал заниматься каким-то бодибилдингом. А вот как ты так умудрился вляпаться? У тебя что, не было никакой команды? Людей, которым обязан ты, которые должны тебе?

— Какая команда? — удивился Рад. — Мелкий личный бизнес. Все на своих плечах.

— А! — У Дрона понимающе взметнулись вверх брови. — Ты одиночка. Тогда все ясно. Разве же одному можно какое-то дело крутить? Неважно: крупное или мелкое. Без команды нельзя. Без команды только… Важно быть в команде — вот что важно. Ты в команде, что у тебя не так — и она за тебя. Прав ты, не прав — не имеет значения. Ты свой — и прав априори.

— Закон стаи? — Рад покачал головой. — Нет, стая — это не для меня. Рвать кого-то только потому, что он чужой… Не могу!

— А если рвут тебя? Как тебе защититься?

— Нет, не могу, не могу! — Рад снова покачал головой.

— Ну, а раз не можешь — вот и получил, — парировал Дрон.

— Послушай! Послушай! Послушай! — Рад не справился с собой. Его будто проколотило внутри током. — Давай не надо меня сейчас учить жизни. У меня вопрос сейчас не о жизни. У меня вопрос сейчас о ее антониме.

Дрон смотрел на него с другой стороны стола с отрешенным мудрым спокойствием.

— И что, как бы ты хотел разрулить ситуацию?

— Хочу, чтобы они от меня отстали. Чтобы забыли обо мне. Чтобы я о них забыл.

— То ли им по мозгам дать, то ли сто тысяч отдать, так? — проговорил Дрон.

— А есть третий вариант? — спросил Рад.

— Третий вариант — чтобы они сами по себе о тебе забыли. Возможно такое?

— Черта с два! Это они себя опустят — вдруг взять и от меня отступиться.

— Значит, третьего варианта нет, — сказал Дрон. — Остаются два: или по мозгам, или сто тысяч.

Он умолк, ожидая реакции Рада, — Рад не отозвался. Ему больше нечего было сказать.

Дрон помолчал-помолчал, Рад тоже безмолвствовал, и Дрон сам прервал паузу:

— А о том, чтобы слинять из страны, ты не думал?

Теперь Рад отозвался:

— А как? Кто меня куда пустит? Нелегалом? Мыть за гроши посуду в ресторане, спать в ночлежке?

Лицо Дрона дышало все тем же отрешенным мудрым спокойствием.

— В общем, и этого варианта нет. Получается, или по мозгам, или сто тысяч.

Рад заставил себя смотреть ему в глаза.

— Дрон, как выйдет. Хоть так, хоть так. Что предпочтительнее. Как проще.

— Да все сложно, — сказал Дрон. — Ты, я надеюсь, понимаешь, что я должен просить отца. А чтобы просить, я должен обосновать просьбу. С какой стати он должен вот так взять и вынуть из бизнеса сто тысяч? Или отвлекать службу безопасности на решение твоих проблем? Какой у него в этом интерес?

Ну да, конечно. Рад ждал подобного заявления.

— Твоя просьба, — сказал он.

— Я должен обосновать свою просьбу, я тебе уже говорил. — Как бы трещинка раздражения расколола мудрое спокойствие Дрона. — Я могу просить только за человека команды. Если ты не в команде, как я могу за тебя просить?

— А тебе сложно сказать, что я в команде? — спросил Рад.

— Мало ли что я скажу. Почему он должен мне верить? Нужно быть реально в команде. Вот тогда — да.

Какая-то часть в Раде начала догадываться, куда клонит Дрон. Но другая, большая, много больше той, что догадывалась, отмела это знание, не желая его.

— А по твоим собственным структурам? — спросил он. — Вернее, через твои.

— Через какие мои? — как удивился Дрон.

— Ну… — Рад сбился. — Ты ведь, я понимаю, принадлежишь к определенной структуре.

— Забудь, — прервал его Дрон. — Забудь всю эту трепотню. Мало ли о чем женщины метут языком. Я частное лицо. Представляю за рубежом определенные интересы семейного бизнеса. И все. Понятно?

Он уже второй раз осаживал Рада с такой жесткостью. Первый раз вчера, в кафе, когда Рад сообщил ему о своем знакомстве с Майклом-Майком, и вот теперь — вновь, и оба раза в схожей ситуации.

Но терять уже было нечего.

— Дай мне сто тысяч в долг, — сказал Рад. — Не маленькие деньги, я себе отдаю отчет. И не на месяц, не на два, а может быть, на год, другой. Но как только встану на ноги, я тебе отдам. Шкуру с себя спущу, а отдам. Ты меня знаешь.

— Откуда я тебя знаю. — Дрон, произнося это, смягчил свои слова улыбкой, полной самоиронии. — Я тебя знаю того. А эти годы так всех перевернули. Кое от кого только прежняя наружность осталась. Не так, нет?

— Хочешь сказать, что не веришь, что я верну деньги?

Дрон покрутил в воздухе рукой.

— Давай считать, их у меня нет.

Отказ Дрона был обескураживающе прям. Разговор с размаху влетел в тупик. У Рада даже возникло физическое ощущение удара: лицом со всей силы о лобовое стекло.

Эстер, материализовавшись из воздуха сгустком электрической энергии, возникла у столика воплощением ангела-спасителя. В руках она держала пушистый шарик-брелок, к брелоку был прикреплен длинный бородчатый ключ.

— Ваша комната тоже готова, — победно подала она брелок с ключом Раду. — Можете вселяться. Приятного отдыха.

— Благодарю, — автоматически ответил Рад, принимая ключ.

Улыбнувшись ему, Эстер переключилась на Дрона:

— Завтрак входит в стоимость номера. Когда будете завтракать? Сейчас, позже?

Дрон справедливо был для нее в их компании главным, и естественным образом она обращалась с таким вопросом к нему.

— Ну, через полчасика, так? — посмотрел Дрон на Рада. — Принять душ, привести себя в порядок… Через полчаса, — бросил он Эстер. Поднялся из-за стола и движением руки предложил подниматься Раду. — Давай прервемся в нашем разговоре. Продолжим позднее. Завтра, послезавтра. Торопиться некуда. Подумай над тем, что я тебе сказал.

Поднявшись, Рад зачем-то оглянулся посмотреть, что там экскаватор. Экскаватор, сложив пополам членистую выю и подобрав ее к своему массивному телу, нес вынутый с речного дна грунт на берег, и из ковша обильными струями сбегала мутная желтая вода.

День кипел. Жара была не меньше, чем в Бангкоке. Тело плавало в пленке пота, словно парился в сауне.

Шли вторые сутки их пребывания в Чиангмае. В монастырь на горе подсказала поехать Эстер. За завтраком, как накануне, вновь было прохладно, но когда поднялись на такси-скамейке по серпантину на гору, к подножию монастыря, к которому от площадки парковки вела просторная лестница, уже стояла жара, языки у бродячих собак, обессиленно лежавших на ступенях, были галстуками вывалены наружу.

Мобильный у Дрона зазвонил, когда стояли на смотровой площадке монастыря и смотрели с нее на город, просторно лежавший под ними в долине — словно рельефная топографическая карта.

— Кому я понадобился, — пробормотал Дрон, извлекая телефон из кармана. — О, Крис! Хэллоу! — воскликнул он через мгновение, как приложил трубку к уху.

Слушая Криса, Дрон отделился от Рада с Нелли, двинулся от балюстрады, окружавшей смотровую площадку волноообразной дугой, в глубь монастыря. Нелли смотрела вслед ему напряженным взглядом.

— Интересно, — произнесла она. — Что сие значит?

Кроме Рада, адресата, к которому бы она могла обращаться, рядом не было, и Рад отозвался:

— О чем ты?

Нелли перевела взгляд на него.

— Как ты думаешь, а может быть, наша жизнь — лишь чье-то представление о нас? — проговорила она через паузу.

— Тебе эту мысль высказать бы на каком-нибудь семинаре по марксизму-ленинизму в оные годы, — уронил Рад.

— Тогда я о таком еще не задумывалась. Молодой ум быстр, но глуп.

Дрон, на ходу схлопывая складень своего мобильного телефона и заталкивая его обратно в карман, быстрым шагом возвращался к ним на смотровую площадку.

— Мне нужно срочно в Бангкок, — сказал он. — Сегодня же.

— Что за спешка? — Удивления в голосе Нелли, впрочем, не было. Словно возможность внезапного прерывания их поездки была изначально заложена в планы, и только это случилось уж слишком скоро. — Что, Крис прилетает?

Дрон согласно кивнул:

— Точно.

— Пусть прилетает сюда.

— Да неплохо бы, — согласился Дрон. — Только он понятия не имел, что мы здесь, а билет у него в кармане, и сам он, можно сказать, на пути в аэропорт.

— Пусть прилетает сюда из Бангкока.

Дрон снова покивал:

— Да неплохо бы. Неплохо. Но это будет неуважительно по отношению к нему.

— Да, безусловно, — тотчас отозвалась Нелли.

— Я вас не зову лететь со мной. — Дрон говорил о них обоих, но обращался к ней одной. — Оставайтесь. Постережешь здесь номер. Думаю, через день я уже буду снова с вами. Познакомлюсь с его предложениями — и обратно.

— Это хороший симптом, что Крис возвращается так скоро, да? — спросила Нелли.

Дрон сделал неопределенный жест рукой.

— В общем, неплохой, — сказал он потом.

Через десять минут такси-скамейка несло их вниз, серпантин дороги разматывался в обратную сторону, в прорези окон задувал ветер, и после каменного жара монастырской теснины ощущать телом его суровую прохладу было блаженством.

Регистрация на рейс TG117 Тайских международных авиалиний, вылетающий по маршруту Чиангмай — Бангкок в девятнадцать часов пятьдесят минут, заканчивалась. Вернее, уже закончилась, началась даже посадка, и Дрона спасло отсутствие багажа.

— Оставляю жену на твое попечение, — наставил Дрон на Рада указательный палец. — Не совращать! Ты понял?

— Дро-он! — укоризненно развел Рад руками, не найдясь что ответить.

Придерживая рукой бьющуюся на бедре сумку, Дрон исчез в чащобе аэропортовских лабиринтов, и Рад с Нелли остались вдвоем.

И сразу он почувствовал себя с ней неестественно. Чему виной было наставление Дрона. Каков: ста тысяч в долг пожалел, а жену доверил.

— Двигаем? — взглянув на Рада и тут же отведя взгляд, спросила Нелли.

Ей тоже было неловко с ним. Без сомнения, по той же причине, что и ему.

Обедать они пошли в открытый ресторан по соседству с гостиницей, который присмотрели для этой цели — если будет поздно и неохота будет куда-то ехать — еще вчера. Ресторан представлял собой просторный деревянный помост на берегу реки, по периметру помоста на деревянных столбах горели масляные светильники, чтобы отгонять комаров. С реки доносился плеск воды, кричали временами лягушки, лежала лунная дорожка — вкупе с ароматным дымком от светильников обстановка была вполне романтичной.

Было начало одиннадцатого, когда они вернулись в гостиницу. Рад довел Нелли до лестницы на второй этаж и тут остановился.

— Спокойной ночи, до завтра? — проговорил он с вопросительной интонацией, предполагая, что утвердительная форма может показаться ей обидной.

— Да, спокойной ночи. До завтра, — отозвалась Нелли с откровенной ноткой облегчения, что останется наконец одна.

Рад, направившись было к себе в номер, но не дойдя до него, вернулся обратно к лестнице и тоже поднялся наверх. Сразу около лестницы на втором этаже была терраса, на террасе стояли диван, кресла, журнальный стол, а в небольшом шкафу около стены, открыл он сегодня утром, стояли и лежали навалом несколько десятков книг и журналы на английском. Делать в номере было нечего, только ложиться спать, но спать не хотелось. Он включил на террасе свет, открыл шкаф — и встретил новые сутки, листая изданный в Канаде роман, сочиненный бывшим благодарным постояльцем гостиницы и приподнесенный им в дар постояльцам будущим.

На следующий день была заказана поездка в горы.

Когда Рад появился на ресторанной веранде, Нелли уже была там. Она сидела за одним из столов у перил, отгораживающих вернаду от реки, лицом к входу, перед ней стояла тарелка, она ела. Солнце у нее за спиной, еще едва оторвавшееся от горизонта, насквозь пробивало ей светом волосы, и вокруг головы у нее словно бы стоял золотистый нимб. Услыша приближающиеся шаги, она подняла глаза.

— Привет! — произнесла она, опережая его. — И силен же ты дрыхнуть.

— Привет, — сказал он, подходя. — И сильна же ты, едва от подушки, порубать.

Нелли с удовольствием рассмеялась.

— Хороший аппетит — признак здоровья.

Рад отодвинул стул от стола и сел напротив Нелли, лицом к поднимавшемуся солнцу. Лучи его скользили по самой поверхности воды, не наполняя ее светом, вода была темно-бурого, болотного цвета и казалась по-болотному покойной. Легкий туман стоял над нею, солнечный свет, отражаясь в его прозрачном мареве, наполнял воздух едва уловимым, но отчетливым для глаза золотистым свечением. Оранжевая туша экскаватора на другом берегу была неподвижна. Увенчанная кувалдой ковша членистая выя тяжело упиралась в землю перед траками, словно ему невмоготу было держать ее от усталости, и он набирался в таком положении сил перед своей тяжелой работой.

Около стола возникла барменша-мальчик. Дайте мне то же самое, указал Рад на тарелку, стоявшую перед Нелли.

— А собственных желаний у тебя нет? — посмотрела на него Нелли.

— Мои желания — следование твоему выбору, — не задумываясь, ответил Рад.

Он ответил — и осознал возможность такого толкования своих слов, которого он совсем не подразумевал. И Нелли, увидел он по ее глазам, эту их многозначность почувствовала.

— Неужели? — проговорила она через паузу.

Вчерашняя неловкость, возникшая в аэропорту, о которой он совсем забыл, оказывается, сидела невидимо где-то в глубине, готовая каждое мгновение вымахнуть наружу, и это мгновение не заставило себя ждать.

— За нами сюда, я понимаю, должны заехать? — произнес он некоторое время спустя, хотя прекрасно помнил, что было обещано в турфирме.

— Должны заехать? — эхом отозвалась Нелли.

— Да, должны заехать, — теперь утвердительно сказал Рад. Словно забыл, а во время разговора восстановил это в памяти.

Они уже заканчивали пить кофе, когда экскаватор на другом берегу выпустил обильную струю черного дыма, дернулся, поднял ковш с земли, чуть подался к обрыву, запустил выю в реку, проскреб ковшом по дну и вознес над водой первую сегодня порцию речного грунта. Нелли, проследив за взглядом Рада, развернулась на стуле и некоторое время тоже наблюдала за воскреснувшим оранжевым бронтозавром.

— Пейзаж портит, а общую картину чудо как оживляет, да? — проговорила она затем, поворачиваясь обратно к Раду.

Это было удивительно точно. Она выразила то, что Рад чувствовал, но что не нашло в нем выражения словами.

— Да ты умная, что ли? — произнес он.

— Только что толку, — ответила она с усмешкой.

Машина приехала за ними минут через десять. Это был вишневый минивэн “Тойота”, мягко-упругий на ходу, с чуткими сильными тормозами, послушным рулевым управлением — Рад это так и почувствовал физически, только они тронулись. Он вдруг вспомнил желтую пятидверную “Сузуки” Жени-Джени, которую вел, когда они с нею после ночи, проведенной в одной постели, ездили в Сергиев Посад. Воспоминание было таким острым, что его, уж совсем неожиданно, пронзило тоской по этой Жени-Джени, и было это так невероятно сильно, что он едва не спросил о ней — как она, что пишет в своих мейлах.

В “Тойоте” было двое: молодой и пожилой таец. Молодой — совсем молодой, лет двадцати, двадцати двух — или сколько там ему было на самом деле? — пожилой — более чем пожилой, почти старик, но оба в костюмах с галстуками, разве что у пожилого пиджак переношен, потерял форму и обвис, и у обоих зубы сверкали лазерной белизной, хотя, может быть, у пожилого то были искусственные челюсти. Пожилой и вел машину, и выполнял роль гида. Молодой, видимо, был у него или на подстраховке, или на стажировке.

— Сейчас мы с вами заедем еще в три места и возьмем других членов нашей группы, — крутя руль и одновременно оборачиваясь к ним назад, говорил пожилой. Английский был у него беглый, но до того невнятный, что Рад понимал его с пятого на десятое и вынужден был просить Нелли переводить. — О маршруте я расскажу позднее, когда вся группа будет в сборе. А пока любуйтесь видами нашего замечательного города. Надеюсь, мой английский понятен вам? — осклабясь во всю ширь своих великолепных зубов, как специально обращаясь к Раду, вопросил их гид и водитель.

Нелли поспешила заверить его:

— Понятно, понятно. — После чего накрыла руку Рада, лежавшую у него на колене, своей. — Я буду и дальше твоим переводчиком. Мне это приятно.

Руку, договорив, она не отняла. Рука ее лежала на его руке, возникшая вчера в аэропорту неловкость была прорвана, как тонкая, паутинная пленочка, от нее не осталось и следа. Теперь вместо нее была ясность — содержание, должное неизбежно отлиться в форму. Отсутствие Дрона диктовало форму почти с неумолимостью наступления рассвета или заката.

Рад попытался защититься от самого себя образом Жени-Джени, только что с такой остротой напомнившей ему о себе, но тщетно: образ Жени-Джени уже был мертв — как моментально прогоревший костер из соломы. Он почувствовал: если Нелли не отнимет своей руки еще мгновение, в следующее его ладонь будет уже ощущать на себе груз ее ягодицы.

Рад взял ее руку и, преодолевая сопротивление, переложил ей на колени. Нелли, пока он совершал эти манипуляции, смотрела на него с усмешкой.

— Боишься? — проговорила она, когда рука ее лежала у нее на коленях. — Чего ты боишься?

— Не надо, Нелли, — мягко сказал Рад.

Она подняла словно бы в изумлении брови.

— А что, кто говорил, что надо? Мне приятно быть твоим переводчиком. Я что-то сказала еще?

“Тойота” остановилась около просторного крыльца какого-то отеля — белоснежной бетонной глыбы, прошитой строчками окон. Пожилой повернулся к Раду с Нелли, бросил им, ослепив зубами: “Quite a minute — Буквально минутку”, — и, открыв дверцу, выпрыгнул наружу. Молодой тоже повернулся, тоже улыбнулся им, но ничего не произнес.

Минуту спустя стеклянная дверь отеля раскрылась и выпустила на крыльцо пожилого, за которым, бурно щебеча друг с другом, шли две девушки-тайки. Они определенно были тайки, но что-то вместе с тем в рисунке их тайских лиц было не тайское.

Пожилой откатил перед девушками дверь салона, девушки, не переставая щебетать, вошли внутрь, поздоровались, сели на сиденье за Радом с Нелли, и тут стало ясно, что щебечут они на английском. Причем английский их был без всякой тайской певучести, настоящий внятный английский язык, так что их речь была доступна и Раду.

Пожилой появился в кабине, захлопнул за собой дверцу, повернул ключ зажигания, и “Тойота” тронулась.

Нелли наклонилась к Раду:

— Знаешь, кто такие? Метиски. Дети таек, вышедших замуж за европейцев. Приехали на историческую родину туристками припадать к корням.

— Почему ты так думаешь? — спросил Рад.

— А вот проверим, — сказала Нелли, развернулась на сиденье и, мгновенно перейдя с русского на английский, звонко проговорила: — Здравствуйте, мои дорогие! Будем вместе? Давайте знакомиться. Я Нелли. Моего друга зовут Рад. А вас?

Девушки назвались.

— Мы из России, — объявила следом Нелли — что, в общем, если не быть слишком уж точным, соответствовало действительности. — А вы?

Девушки оказались из Канады.

— Учитесь там или вообще там живете?

Девушки, перебивая друг друга, не замедлили сообщить, что и учатся, и вообще живут, и более того — там родились, а Таиланд — родина их матерей.

— Н-ну? — проговорила Нелли, разворачиваясь обратно и усаживаясь на сиденьи рядом с Радом лицом вперед. — Слышал? Кто тут не верил?

— Здорово! — сказал Рад. — Восхищен и преклоняюсь.

— Жена шпиона, — с небрежностью изрекла Нелли.

Рад тотчас вспомнил их разговор с Дроном в день приезда сюда.

— А все же шпион? — спросил Рад. Хотя на самом деле после их разговора с Дроном в день приезда в Чиангмай это теперь не имело ровным счетом никакого значения.

Нелли ответила ему долгим, исполненным непонятного смысла взглядом.

— Хотела бы я знать, — сказала она потом.

— Как это? Так не бывает. Как это жена может не знать?

На этот раз Нелли молча пожала плечами.

У Рада было чувство, он опять заглянул в самые дальние, захламленные комнаты их жилища. Царивший там хаос был грандиозен, и в щель, образованную приоткрывшейся дверцей потайного шкафа, виднелся выбеленный годами скелет.

“Тойота” остановилась у очередного отеля. Пожилой вновь выскочил из кабины, взлетел по ступеням и скрылся за входной дверью. Отель снова был бетон и бетон — рукотворные пещеры, взгроможденные одна на другую и забранные стеклом.

— Замечательно, что мы не в таком, — глядя вместе с Радом в окно, сказала Нелли. — То ли дело наша деревенская гостиница с завтраком над рекой. У Дрона звериный нюх на лучшее. Во всем. Будь это выбор пива…

— Или страны проживания, — закончил ее фразу Рад.

Неллины колокольчики в горле прозвенели смехом.

— Нет, звериный, звериный. Я уже вроде привыкла, а все равно поражаюсь.

— Слушай-ка, расскажи, как вы живете в Америке? — проговорил Рад чуть погодя. — А то ведь я даже не представляю себе.

— Как живем? — Она помолчала. — Ну, может быть, расскажу… А ты мне скажи, вы поговорили о чем ты собирался?

— Зачем тебе? — Уж чего Рад не хотел делать — это обсуждать с ней свою историю. Плакаться в жилетку женщине — это было унизительно. — Если что, ты можешь как-то воздействовать?

— Едва ли, — тотчас отозвалась Нелли. — Даже точно нет.

— Ну так и нечего мне тебя грузить, — сказал Рад. — А разговора с ним мы еще не закончили. Еще продолжим.

— О, — протянула Нелли, — Дрон умеет канителить. В этом он тоже мастер. Все жилы вытянет — такую канитель на ровном месте разведет.

Пожилой выскочил из отеля один. Фраза, которую он бросил своему молодому напарнику, садясь в кабину, была на тайском, но смысл ее был ясен и без всякого перевода: здесь от экскурсии отказались.

В третьем отеле в “Тойоту” подсел один человек — немолодой японец истощенного вида с цифровой камерой на груди. Казалось, он был подшофе: с замедленными движениями, с замедленной реакцией, с замедленной речью. Истощенный вид ему придавали глубокие скобки морщин на щеках, тоскливые глаза, и даже тонкие черные усики над губой, должные, видимо, сообщать чертам лица определенную бравость, только подчеркивали эту истощенность.

— Какой странный тип, — наклоняясь к Раду, тихо проговорила Нелли. — Какой-то обкуренный.

— Или поддатый, — согласился Рад.

— Он не террорист, как тебе кажется?

Рад не смог удержать себя от улыбки.

— Нужны мы террористам. Не террорист — это точно.

Пожилой, ведя машину, обернулся назад. Пассажирских мест в салоне “Тойоты” было десять, заполнено оказалось всего половина. Пожилой, скользнув по пустым местам быстрым взглядом, с сожалением поджал губы. Бизнес явно страдал. Однако же он был стоиком. Или, вернее, настоящим буддистом. Складка сожаления у губ тут же сменилась улыбкой, и он, крутя головой, то глядя на дорогу перед собой, то в салон, запел:

— Итак, в программе нашего путешествия пункт первый — посещение типичной высокогорной тайской деревни. Дорога на машине займет час. И, сойдя с машины, минут сорок мы еще будем идти до деревни пешком. Пункт второй нашего путешествия — катание на слонах. Пункт третий — осмотр водопада. Пункт четвертый — спуск по горной реке на плотах…

— Ого! — прервавшись переводить Раду речь их гида, воскликнула Нелли. — Про рафтинг я в турфирме и не поняла. Ничего себе! Если что, спасешь?

— А Дрон будет благодарен? — не нашел ничего лучшего, как съехидничать Рад.

— Вот так, да? — с непонятной интонацией переспросила Нелли. — Только если будет благодарен?

Что-то такое потаенное прорвалось в ее словах, такая бездна вдруг распахнула свою ледяную тьму — Рад вьяве ощутил, что заступил туда, куда заступать ему никак не следовало.

— А в середине нашей программы — ланч в деревенском ресторане, — проговорил водитель, завершая свою уведомительную речь, и Рад, разобрав все слова, неожиданно для себя его понял.

— Умереть с голода нам не позволят, — дал он понять Нелли, что необходимости переводить нет.

Она покивала:

— Слава богу. — В том, как она это произнесла, была некая недоговоренность. Рад ждал — и Нелли немного спустя продолжила: — А знаешь, Дрон меня однажды оставил умирать. Хочешь расскажу? — Рад молчал, не зная, что ответить, и она, не дождавшись ответа, заключила: — Может, и расскажу.

Дальше ехали уже молча. Город остался позади, машины, что встречные, что попутные, сделались редки, дорога сузилась, ставши двухрядной, с обеих ее сторон тянулись разделенные зелеными межами, одни сжатые, другие затопленные водой, рисовые поля, “чек” — вспомнилось Раду название рисового поля.

Через час “Тойота” остановилась на просторной асфальтовой площадке с одинокой легковой “Хондой” на краю. Пожилой обернулся и, улыбаясь, сделал приглашающий жест рукой:

— Get out please! — Пожалуйста, выходите!

Солнце за время, что провели в машине, поднялось над горизонтом на такую высоту, что уже начало печь, и пришлось раздеваться. Нелли, сняв свитер, осталась в одной кремовой маечке с короткими рукавами. Лифчика под маечкой у Нелли не было, грудь ее, когда она соступала с подножки на землю, вызывающе колыхнулась. При Дроне Нелли так не ходила.

Теперь, объявил пожилой, им предстоит пешая часть дороги.

Пешая часть дороги оказалась тропой, которая сразу же круто повела вниз. Пожилой шел впереди, постоянно оглядываясь назад, молодой замыкал их группу. Минут через пять тропа вывела к заросшей кустарником расселине, по каменистому ложу которой говорливо тек ручей. Через расселину был переброшен узкий бамбуковый мост с проволочными перилами — с трудом разминуться двоим. Рад следом за пожилым и японцем ступил на него — мост был словно живой, он отзывался на любое движение, казалось, он стремится сбросить тебя вниз, словно норовистая лошадь неумелого седока.

— Давай я пойду перед тобой, чтобы ты за мной следил, — попросила Нелли.

Рад пропустил ее вперед, и они двинулись дальше.

Японец, загораживая путь, стоял посередине моста. Проволочные перила в этом месте неожиданно дополнялись жердями, и, опершись о жердь, свесив с груди отвесом свою цифровую камеру, он смотрел вниз. Обойти японца было невозможно, и, оказавшись перед ним, Нелли остановилась.

— Is anything wrong? — Что-нибудь не так? — спросила она японца. — Are you right? — С вами все нормально?

— It is terrifying, isn’t it? — Страшно, да? — вопросил он вместо ответа. — Isn’t it?

— Ничуть, — с отважной небрежностью ответила Нелли. — Я с другом, — указала она на Рада.

— Мне бы хотелось рассказать вам свою историю, — не обратив на ее слова о друге внимания, сказал японец. — Я, вы знаете, после смерти жены все время чувствую себя, как на этом мосту.

Слова упрека за устроенный затор, готовые сойти у Рада с языка, остались непроизнесенными.

— Она умерла полгода назад, чуть меньше, но “меньше” — это три дня, их можно не считать, — проговорил японец. Обращался он только к Нелли, словно не замечая Рада. — Я ее очень любил. Я любил ее, как должен любить японский мужчина, как сейчас японские мужчины любить разучились: строго, но верно. Я отдавал ей все деньги, которые зарабатывал. Я ездил с нею в Европу. Мы были в Америке. Не только Северной, но и Южной. Я возил ее даже в Россию, когда эта страна называлась еще СССР. Там есть такая река — Енисей, мы спускались по ней почти до Северного Ледовитого океана.

Сзади подошли тайки-канадки с молодым напарником пожилого гида.

— Надо идти, — тронул Рад Нелли за плечо. — Скажи ему.

— Надо идти, — повторила Нелли, обращаясь к японцу.

— Но я бы хотел дорассказать вам свою историю, — настойчиво объявил японец. Тоска в его глазах была нестерпимой. — Я бы хотел знать ваше мнение как женщины.

— Вы дорасскажете вашу историю по дороге, — увещевающе сказала Нелли.

Японец многозначительно посмотрел на нее, повернулся и двинулся по мосту к краю расселины, где стоял и ждал их, с выражением тревожного недоумения на лице, пожилой гид.

— Не отходи от меня, — жарко прошептала Нелли на ухо Раду.

Сойдя с моста, едва дождавшись, когда Нелли окажется на земле, японец тут же пристроился к ней.

— А когда моя жена умерла, — заговорил он, словно в его рассказе не было никакой паузы, — выяснилось, что она всю жизнь вела дневник. Она вела дневник, чтобы писать там о своих любовниках. Она записывала, как с кем познакомилась, а главное, как с кем она занималась любовью. Очень подробно. У нее было пятьдесят три любовника. И всех своих любовников она сравнивала со мной. Лучше меня было только трое, и это может служить утешением, но все же слишком слабое утешение, как вы полагаете?

Нелли, видел Рад по ее лицу, принялась судорожно искать в себе ответ на его вопрос, но вопрос оказался риторическим. Ответа японцу не требовалось.

— Несколько раз она записала, — продолжил он, — что хотела бы убить меня, чтобы быть свободной. Она даже обдумывала способы, как это сделать, но не решилась, потому что боялась остаться без средств к существованию. И вот я жив, а ее нет, но я не могу считать это жизнью. Я сижу на транквилизаторах, а разве это жизнь, когда зависишь от таких лекарств? Я работал в хорошей фирме, а теперь у меня нет работы, я потерял ее, и мне ничего не остается делать, как ездить по миру, пока есть деньги. А что будет, когда они кончатся, я не могу даже думать. Я сейчас думаю о том, что нам предстоит прогулка на слонах. Как вы полагаете, это не опасно — кататься на слонах?

Нелли беспомощно взглянула на Рада: что отвечать? — но Рад даже не успел подать ей никакого сигнала, — японец уже вновь говорил сам:

— Я полагаю, что в моем положении чем опасней, тем лучше. Моя жена вела, по сути, очень опасную жизнь. Мне иногда кажется, что она была права. Мы все так или иначе обманываем друг друга, зачем мелочиться? — надо обманывать по-крупному. Она получала от жизни удовольствие, обманывая меня, я обманывался, считая, что она мне верна, и тоже жил в свое удовольствие. Люди не могут не обманывать друг друга. Обман — основа человеческой жизни. Обман и насилие. Смотрите, она хотела убить меня. Полагаете, потому что я ей мешал? Чепуха! Она хотела убить меня, потому что обман другого — это своеобразная власть над ним, а она хотела властвовать надо мной беспредельно. А беспредельная власть — это власть над чужой жизнью. Обман, если он ничем не обуздывается, непременно переходит в насилие.

Мост уже давно остался позади, тропа теперь неуклонно карабкалась вверх, а японец, не прерываясь, все продолжал делиться с Нелли открывшейся тайной своих подлинных отношений с женой. Пора было прийти ей на помощь.

Рад, следовавший по тропе за Нелли с японцем, отставая на каких-нибудь полшага, втиснулся между ними, подтолкнул Нелли вперед и, заглядывая японцу в его исполненные тоски глаза, проговорил:

— Слушайте, дружище, вам не кажется, что вы злоупотребляете вниманием моей подруги? Мне это уже не нравится.

На изможденном лице смолкшего японца появилось выражение словно бы угодливого согласия с заявлением Рада.

— Виноват, виноват, — забормотал он. — Я не хотел. Я не претендую на вашу подругу.

Он отстал от них, и Рад с Нелли оказались впереди всей группы, исключая пожилого, который все так же указывал путь своей обтянутой тугим пиджаком спиной.

— Может быть, ты напрасно так с ним… — Нелли подбирала слово, — невежливо? У человека умерла жена…

— Она умерла, оставив дневник, — уточнил Рад.

— Да, вот именно. У человека такая история… — В голосе Нелли звучало чувство вины.

Рад приостановился.

— У тебя нет никаких похожих историй?

Нелли вслед за ним приостановилась тоже.

— Хочешь знать? Я тебе расскажу. Я тебе расскажу, ты нарвался.

Рад молчал. Его вопрос отнюдь не был рассчитан на то, чтобы добиться от нее откровений, подобных откровению японца. Он вовсе не хотел знать ее историй.

Нелли, не дождавшись от него ответа, двинулась по тропе дальше, и он тоже стронул себя с места.

— А почему он решил обратиться ко мне, а не к тебе? — спросила Нелли чуть погодя.

— Потому что ты женщина. Что за интерес рассказать это все мужчине.

— А может быть, ему все же нужен был от меня какой-то совет?

Рад усмехнулся.

— Ну подойди, дай.

— Ой, нет! — воскликнула Нелли с испугом. — Он на транквилизаторах, ты понял? — перейдя почему-то на шепот, произнесла она потом. — Вот он почему такой странный.

— Да, на транквилизаторах, понял, — подтвердил Рад.

— Я транквилизаторов не принимаю, — словно оправдываясь, произнесла Нелли через паузу. — Но я, знаешь, тоже испытываю потребность тебе рассказать…

Рад промолчал снова. Если он был обречен на повешение, это не значило вить себе веревку собственными руками.

Деревня, что была конечной целью маршрута, открылась неожиданно. Вошли в рощу далеко отстоящих друг от друга лиственных деревьев с раскидистыми густыми кронами, и вдруг между стволами мелькнуло что-то рукотворное, а там — еще, деревня стояла прямо в лесу, между деревьями, от одного строения не было видно другого.

Их, впрочем, было раз-два и обчелся. Навес на кривоватых столбах под соломенной крышей, с вкопанным посередине длинным столом. Другой навес, но в виде круглой беседки. Две тростниковые хижины, одна побольше, другая поменьше. Возле той, что поменьше, — тростниковый киоск с традиционным набором товаров магазинчика на автозаправке, только победнее, поодаль — торговый ряд с прилавками на две стороны.

— Пожалуйста, можно зайти, — показал Раду с Нелли пожилой гид на закрытую дверь в хижину, догадавшись по их жестам, что они обсуждают возможность проникновения внутрь.

Рад толкнул дверь — она оказалась не заперта и легко отошла внутрь. Внутри было сумеречно, и было бы совсем темно, если бы сквозь стены, в щели между тростником, не проникал свет. И еще тут было поразительно пусто: никакой мебели, разве что посчитать за мебель что-то вроде сундука или большого ящика у одной из стен, покрытого куском темной материи. Еще стояло несколько глиняных корчаг рядом с дверью — и это все. Прямо посередине хижины на земляном полу, играя красным жаром углей, тлел костер, на круглой металлической треноге над костром стоял котел с торчащей поварешкой, в котле с неспешной вальяжностью пофукивало какое-то кашеобразное варево.

Один за другим все трое они вышли обратно на улицу — после убогости хижины открытый солнечному свету земной мир, прошитый колоннами стволов, словно бы подпирающих собой зеленую шумящую крышу над головой, показался воистину храмом.

— А почему хозяева соглашаются, чтобы к ним в дом заходили? — спросил Рад у гида.

Гид чуть замялся.

— Мы им платим, — сказал он потом. — Вы можете что-то купить на память, — махнул он следом в сторону торгового ряда.

Гид исчез, с ловкостью профессионального мага растворясь в воздухе, Рад с Нелли остались вдвоем и не спеша двинулись к торговому ряду, ярко желтевшему сквозь зелень деревьев соломой двускатной крыши.

Они сделали какой-нибудь десяток шагов — и вынуждены были остановиться. Они вдруг словно запутались в детях. Детей было четверо, три мальчика, одна девочка, мал-мала меньше — старшему едва ли четыре года, а младшему с трудом два, — они не хватали Рада и Нелли за руки, не цеплялись за их одежду, но как-то так искусно путались в ногах — обвили, будто лианы. Глядя снизу вверх доверчивыми карими глазами, они пытались поймать взгляды Рада и Нелли и лепетали: “Flash! Snap!”

— Ничего не поделаешь, надо запечатлеться, — проговорила Нелли.

— Ребята работают? — более утвердительно, чем вопросительно, произнес Рад.

— Ну конечно, — отозвалась Нелли. — На, возьми, — достала она из сумочки оставленную Дроном его цифровую “Сони”.

Рад взял камеру, отступил на несколько шагов, включил ее, экранчик выдал изображение, и Рад стал водить камерой перед собой, кадрируя картинку. Нелли, облепленная детьми, стояла, ослепляя улыбкой, вскинув вверх руку с изогнутой ладонью — Прекрасная Елена, прекрасно знающая себе цену, и дети у ее ног были истинно цветами жизни, чье назначение — лишь в том, чтобы украшать ее.

Рад уже собирался зафиксировать кадр, когда Нелли неожиданно опустила руку, улыбка с ее лица исчезла — и Прекрасная Елена исчезла вместе с ней.

— Черт! — выругалась Нелли, глядя куда-то в сторону.

Рад проследил за ее взглядом, — японец, по-дальнозоркому далеко отнеся от глаз аппарат, рассматривал картинку, что отпечаталась у него на экране. Истощенно-тоскливое его лицо светилось улыбкой блаженства.

Нелли опустила руку к себе в сумочку, покопалась в ней, извлекла десять бат и отдала купюру старшему из детей.

— Подожди, ты что, я еще не щелкнул, — удивился Рад.

Нелли, вновь глянув в сторону японца, кивнула на него.

— Зато другой успел!

— Ну и что? — Рад тоже снова посмотрел на японца. Японец, приложив руки к груди, все с той же улыбкой блаженства кланялся Нелли. — Что ты так расстроилась?

Нелли ответила Раду негодующим взглядом. Детей возле нее уже не было. С тем же мастерством профессиональных магов, что и пожилой гид, получив заработанное, они уже растворились в пространстве деревни, и без их венка ореол Елены Прекрасной вокруг нее погас окончательно.

— Тебе хочется, чтобы он со мной онанировал? Хочется, да? Для чего я ему еще?!

Раду показалось, у него вскипела кровь — таким внутренним жаром опахнуло его. Она пообещала ему себя. Не тем, что произнесла “онанировать”. Это, он теперь знал, было в ее стиле. Как она произнесла — вот чем она обязывала. Она полагала его своим, мужчиной, которому имела право предъявить претензию, что он позволил покуситься на нее другому мужчине — неважно, настоящее было покушение или мнимое, — словно они уже были единой плотью и он был ответствен за нее как за женщину.

Он подошел к Нелли и протянул дроновскую “Сони”, так и оставшуюся неиспользованной.

— Что, отобрать у него аппарат? Разбить? Заставить сбросить кадр? Что желаешь?

Ход с насмешкой был верным. Негодование в ее взгляде дрогнуло — и улиткой, поспешно скрывающейся в своем домике, втянулось внутрь.

— Ладно, — взяла она у него камеру. — Давай. Пусть живет. Но тогда ты точно должен подарить мне что-нибудь отсюда на память. Чтобы у меня были приятные ассоциации.

— Спроста, — сказал Рад. — Сапфиры в Таиланде дешевые?

Торговый ряд для деревни в два жилых дома был переполнен: шесть продавцов — трое с одной стороны, трое с другой. Видимо, сюда приходили торговать и из других мест. Сапфирами и изумрудами не пахло, но нефрита было в достатке.

— Выбирай, — щедрым жестом обвел Рад торговый ряд, когда они прошли вдоль обоих прилавков. Цены были не просто низкие, а ниже плинтуса.

— Уже выбрано, ты не заметил? — ответила Нелли.

— Браслет? — спросил Рад.

Когда, обходя ряд, рассматривали украшения, она дольше всего крутила в руках изящный, тонкой работы серебряный браслет с прочеканенным национальным орнаментом, но положила его обратно на прилавок, ничего не сказав.

— Ну вот, вот теперь будет память, — со значением произнесла Нелли, надевая браслет на руку и ожидая, когда Рад расплатится.

Когда выходили из деревни, по тропе навстречу поднималась новая группа экскурсантов. Только в ней было не пять человек, а вдвое больше. Рад перехватил взгляд гида, каким тот смотрел на встречную группу. Взгляд гида был исполнен зависти.

Японец, только “Тойота” тронулась, предпринял новую попытку заговорить с Нелли. Рад с Нелли оказались на сиденье за ним, японец обернулся и, словно не замечая Рада, глядя на Нелли своим изможденным тоскливым взглядом, произнес:

— Сейчас у нас катание на слонах. Вам не страшно?

— С другом, — вызывающе сказала Нелли, демонстративно кладя голову Раду на плечо, — мне ничего не страшно.

Японец посидел-посидел с повернутой назад головой, сидеть так долго было неудобно, и он, ничего больше не сказав, отвернулся.

Слоны, переступая морщинистыми столбами ног, покачивая из стороны в сторону такими же морщинистыми хоботами, толпились около большого многоствольного дерева, рядом с которым, в высоту их роста, был построен деревянный помост с ведущей на него крутой лестницей. Погонщики с согнутыми в коленях ногами сидели у слонов сразу за ушами, на затылочной части головы, двухместные деревянные сиденья на спинах слонов покоились на многослойной подушке из толстой дерюжной материи.

“Прошу!” — сделал сверху приглашающий жест погонщик, указывая на сиденье и следом заставляя слона притиснуться всей своей громадной тушей к помосту.

— Прошу, раз тебе со мной не страшно, — Рад взял Нелли под руку, повел ее к лестнице.

Они ощутили несоизмеримую с человеческой силу слона, только поднялись на помост. Слон, удерживаемый погонщиком на месте, терся о помост, отстранялся от него и снова наваливался, и когда он наваливался, помост ходил под ногами корабельной палубой.

— Рад, я боюсь! — вцепляясь в него, воскликнула Нелли.

— Со мной-то? — насмешливо проговорил Рад.

Нелли посмотрела на него выразительным взглядом и ступила к краю помоста. Поддерживая ее, Рад помог Нелли встать ногой на рогожную подушку, она нагнулась, схватилась рукой за спинку сиденья, оттолкнулась ногой, остававшейся на помосте, зависла в воздухе и, пробалансировав над сиденьем, в конце концов оказалась на нем.

— Уф! — выговорила она. — Посмотрим, как ты.

— Да уж трудов-то, — сказал Рад.

Но в тот миг, когда он отталкивался от помоста, погонщик неожиданно перестал удерживать слона, слон тронулся, спина у него всколыхнулась, крупная волна прокатилась по ней, Рада бросило вверх-вниз, и если бы Нелли не схватила его за рубашку, не притянула к себе, может быть, он и загремел бы на землю.

— Видишь, я тебя спасла, — довольно произнесла Нелли, когда Рад с размаху хряснулся на сиденье рядом с ней.

— Что ж, теперь я твой должник, — автоматически ответил Рад.

Погонщик, широкоскулый парень в голубых джинсах и болотного цвета футболке, повязанный синим платком на манер чалмы, оглянулся, убедился, что все в порядке, губы его тронула снисходительная улыбка, и они вновь увидели перед собой его затянутый синим платком затылок.

— Каталась раньше когда-нибудь на слонах? — спросил Рад.

— Нет, представь себе, — сказала Нелли. — Как-то так получилось. Хотя только в Таиланде уже пятый или шестой раз.

— Поездила по миру?

— Поездила. — В короткости, с какой ответила Нелли, определенно был свой особый смысл.

— И в Африке была? — дернуло за язык спросить Рада.

Нелли издала странный звук — словно хотела засмеяться, но вместо смеха вышло хихиканье.

— Вот там он меня и бросил умирать, — сказала она затем. — Помнишь, я тебе говорила?

Хмыканье, которым ответил Рад, означало, что он помнит.

— Он меня натурально бросил умирать, — с чувством произнесла Нелли. — Натурально. Мы были на сафари. Ну, захотелось ему поехать. И у нас была какая-то жуткая гостиница. Вернее, не гостиница, а что-то вроде охотничьего домика, куда они привозят охотиться. До ближайшего населенного пункта сто километров, дорог нет, связи никакой, вертолет будет через два дня. А меня укусил скорпион. Настоящий скорпион — это там сами местные определили, нога распухла, посинела, я ее уже не чувствовала!

— Ого! — сказал Рад.

Нелли снова издала тот странный звук — полусмеха-полухихиканья.

— Я бы сдохла, если бы сама себя не спасла. А он уехал охотиться — там лев недобитый, его надо добить, лицензия горит. Какой, говорит, скорпион, что эти тут выдумывают, оклемаешься. И уехал. А у этих, на ресепшене, из всех лекарств — йод и аспирин. Принесли мне — и говорят: “Вы не волнуйтесь, бывают случаи, что и не умирают”. Потом принесли мне стакан бесплатного чая: “Вот все, что можем для вас напоследок”. И что, ты думаешь, я сделала с этим чаем?

— Выпила? — догадался Рад.

— Выпила, — подтвердила Нелли. — И очень мне это чай помог. Как-то мозги на место поставил. У Дрона был такой нож — как скальпель, взяла его, прокалила над зажигалкой, сделала надрез, там что-то черное вроде жала, выковыряла его, ну а кровь уж сама, бежит и бежит. А там и йод пригодился, и аспирин. Хочешь посмотреть на шрам? — Она поддернула штанину на левой ноге, обнажив икру, и ткнула пальцем: — Вот, видишь?

Небольшой, сантиметра в два, неровно сросшийся розовый шрам блекло выделялся на ее гладкой, хорошо эпилированной коже, шрам как шрам, не знать его истории — ничего особенного.

— И что Дрон? — спросил Рад.

Нелли опустила штанину.

— Подожди еще до Дрона. Забинтовала я ногу, выпила аспирин, легла — эти с ресепшена стучатся: “Вы еще живы?”. Буквально так. Видят, что жива, заводят светскую беседу: вам еще повезло, вас только скорпион укусил, а у нас здесь и ядовитые змеи водятся, вон дерево растет, ветки в окно, так они по нему сюда на второй этаж иногда заползают. Я тут уже не выдержала, как заору на них! Так что ж ты думаешь, через десять минут слышу — триммер внизу жужжит. Выглядываю в окно — они траву вокруг дерева косят. Чтобы змея не могла в ней спрятаться. Чтобы к дереву не подползла. Какое-никакое, а все же сердоболие, да?

— Несомненно, — согласился Рад.

— Ну вот. Я потом уснула, проснулась — смотрю, опухоль стала спадать, к вечеру я уже ногу чувствую — буду, значит, жить. Приезжает Дрон — льва не нашли, усталый и недовольный. Я ему рассказываю, как у меня и что, и что в ответ? “Я не сомневался, что выживешь”. Эти со своим триммером оказались сердобольней!

Она смолкла, “и почему ты после этого с ним живешь?” — крутилось на языке у Рада, но он не позволил себе задать такого вопроса.

— Тебя, наверное, интересует, почему я с ним после этого живу? — выдержав недолгую паузу, проговорила Нелли. — Я тебе отвечу. Ты сам нарвался, ты меня спросил, как мы там живем. Вот слушай. — Нелли глубоко вздохнула, словно собиралась нырять в воду и запасалась воздухом; раз-два-три — и она нырнула: — Мне некуда деться, Рад. Мне совершенно некуда деться, ты понимаешь? Ты помнишь, кто у меня был отец?

На это вопрошение уже явно требовалось ответить, и Рад сказал:

— Помню. Послом где-то в Латинской Америке. Не помню страну.

— Это неважно, — нетерпеливо отобрала у него слово Нелли. — Он был послом. Чрезвычайным и Полномочным. При советской власти. А при новой он пролетел. Его в девяносто втором отозвали… как потом стало ясно, нужно было перекантоваться годика три — и снова бы поставили в строй, а он стал рыпаться, звонить туда, звонить сюда, ну, ему, помню, предложили: вот тебе ювелирный заводик, приватизируй — и кормись им. А он в позу: я дипломат! Не сориентировался, что дважды ему кусок бросать не будут. Все, больше с ним никто ни о чем не разговаривал. Он звонит, а ему через секретаря: на совещании, отсутствует, не может. Все! Инфаркт, инсульт, Ваганьковское. И что мне? Куда мне? Я не бизнес-вумен.

Рад поколебался, говорить ли о том, что естественным образом просилось сказать. Он бы предпочел не говорить. Но получалось, раз она делилась с ним таким потаенным, у него не оставалось выхода, он должен был влезть в их жизнь по макушку.

— Почему у вас нет детей? Будь у тебя ребенок — и жизнь сразу бы стала другой.

Ею уже было решено идти до конца, и отнюдь не сейчас.

— От Дрона мне не родить. Он бесплоден. Орхит, знаешь такое заболевание? Воспаление яичек. Грипп опасен осложнениями, слышал? На нем никакой вины — скорее, на мне, что не потащила его к врачу. Молодые были, только поженились, впервые вместе за границу поехали. Представляешь, он может трахать кого угодно без всякой контрацепции — от него никто не забеременеет!

Скелет, столько раз промелькивавший перед глазами в узкую щель между приоткрывшейся створкой и стенкой потайного шкафа, с грохотом вывалился наружу, явив себя во всей реальности.

— Ну видишь ли, — истекло бормотанием из Рада. — Есть ведь много способов решить эту проблему…

— Неужели?! — воскликнула Нелли. — Много? Прямо так? Перечисли!

Насмешка ее была справедлива. Но неоправданна. Все же он не просил рассказывать ее о своем скелете.

— Можно, например, взять из детдома, — как можно миролюбивей, однако, сказал Рад.

— Я могу родить — и брать из детдома?! — снова воскликнула Нелли.

Рад решил, что получил полное право не сдерживаться.

— Ну, дай какому-нибудь негру, — сказал он.

— Негру? — Казалось, она поперхнулась. — Почему негру?

— Ну, если уж рожать от другого, так чтоб убедительнее. Раз не можешь уйти от него. Раз боишься. Бедности боишься? Нищеты? Что по миру не сможешь ездить?

— Как ты груб! — Нелли попробовала отодвинуться от него. Но отодвинуться было некуда — они сидели бедро к бедру, — не это ли волнующее осязание друг друга и подвигло ее на откровенность? — Как ты груб! — повторила она, негодуя. — Почему ты считаешь возможным быть со мной таким грубым?

Раду уже было стыдно за свою несдержанность. Он взял лежавшую на колене Неллину руку в свою.

— Прости, — сказал он. — Не сердись. Я был неправ. Винюсь.

Того, что произошло потом, он не ожидал. Нелли повернулась к нему и, изогнувшись, ткнулась лбом ему в скулу.

— Рад! — проговорила она со стонущим придыханием. — Рад! Спаси меня. Ты же обещал. Верни долг. Пожалуйста, Рад!

Рад сидел, замерев, боясь сделать что-то, что могло снова обидеть ее.

— Что ты, Неля, что ты, — рискнул наконец заговорить он. — Как я тебя спасу. Кто бы сейчас меня спас. Я нищий, Неля. Хуже, чем нищий. Спаситель из меня никакой.

Еще какое-то недолгое время они ехали — Нелли упиралась в него лбом. Потом она подняла голову. В глазах, какими она посмотрела на Рада, не было и следа той мольбы, которую она только что выдохнула ему в ухо.

— Надеешься на Дрона? — произнесла она. — Дрон не спасет. Я разве не убедительно тебе все описала? Или такую цену потребует за спасение — не обрадуешься. Тебе, я понимаю, деньги нужны?

Мгновение спустя Рад уже крыл себя матом за то, что сделал; он не понимал, как это случилось, не хотел, но случилось: он открылся ей.

— Сто тысяч, Неля. Ваших американских. Крыша моя на меня наехала. Знаешь такие слова? У крыши поехала крыша, и она на меня наехала. Я, представляешь, в подполье. Как какой-нибудь революционер. Но сколько можно сидеть в подполье?

— О-ля-ля! — почему-то на французский манер проговорила Нелли. — О-ля-ля! Действительно круто. Бедный ты бедный!..

Вот в это мгновение в Раде все и возопило от гнева на себя.

— Бога ради, Бога ради! — воскликнул он. — Только без этих словечек! Забудь! Я тебе ничего не говорил. Я тебе не говорил — ты не слышала. Все!

Слон, в очередной раз остановившийся на кормежку, пытался дотянуться до листьев, что присмотрел. Переступил задними ногами, подбирая их под себя, и одним махом поднялся на них, поставив следом передние ноги на склон. Сиденье накренилось назад, Рад с Нелли, изо всех сил вцепившись в подлокотники, завалились назад вместе с ним, ноги взодрались вверх, казалось, еще миг — и полетишь. Нелли вскрикнула.

Погонщик, с трудом удерживаясь на шее, закричал на слона и с размаху всадил в него крючок погонялки. Слон бросил листья, которые уже было захватил хоботом, ответно недовольно взревел, но спустил ноги вниз и двинулся указанным ему путем дальше. Когда погонщик втыкал крючок погонялки в слона, перед глазами у Рада мелькнуло пятно красного мяса — за ухом у слона была кровавая рана. Послушание рождалось болью.

— Ох, я испугалась, — с нервным смешком проговорила Нелли.

Раду вспомнился японец.

— Нормальное дело — испугаться в такой ситуации. Японец вон боялся заранее.

Теперь Нелли издала тот полусмех-полухихиканье, что сегодня так обильно орошал их разговор.

— А ты тоже вчера боялся, да? — сказала она потом. — Почему ты не попробовал пойти за мной ко мне в номер? Ты меня оскорбил.

В Раде снова все возопило. Но на этот раз от бессильной ярости. Ох, она была штучка, Нелли, ох, штучка!

— В самом деле? — проронил он. — Оскорбил? Извини. Я стучался. Ты не открыла.

— Ты стучался? — В Неллином голосе прозвучало удивление пополам с сомнением. — Потом медленно, словно всплывала из глубины, соизмеримой с Мариинской впадиной, губы у Нелли раздвинула насмешливая улыбка. — Наглец, — сказала она. — Врешь ты все.

Перебравшись со слона на помост и помогая сойти Нелли, Рад обнаружил, что испытывает некое облегчение. Конец прогулки на слонах как бы обещал и конец тому разговору, что произошел в ее уединении.

Спускаясь на плотах, они с Нелли опять, как на слоне, сидели вместе, и опять сиденье было только на двоих. Тихое течение сменялось бурным, бурное — перекатами, длинный и узкий бамбуковый плот несло, вода перехлестывала через него, прокатывалась волной по ногам, заливала сиденье. Ни Рад, ни Нелли, когда волна залила сиденье в первый раз, не догадались привстать, и их обоих окатило водой почти до пояса. Таец-плотогон стоял на носу, упирался длинным бамбуковым шестом в дно — поворачивал плот в нужном направлении. Подходя к одному бурному перекату, он поднял лежавший у него в ногах второй шест, предложил Раду — чтобы Рад с кормы помог ему пройти перекат. Перекат прошли, плотогон помахал Раду рукой, показывая, что можно садиться, но Рад остался с шестом на корме и не садился уже до конца спуска.

Пожилой гид с молодым напарником встречали плоты за крутой излучиной, на тихом, спокойном участке, где река разливалась такой гладью, что, не знать ее настоящего нрава, могла бы сойти за равнинную. Солнце уже зашло, воздух был густо-лилов, день угасал на глазах, мирно отдавая ночи власть над половиной земли.

Темнота прянула к окнам, не оставив глазу за ними ничего, кроме самой себя, — только сели в машину и тронулись.

Вечерний маршрут “Тойоты” в точности повторил утренний, только в обратном порядке. Первым к своему отелю был доставлен японец. Покидая машину, он поклонился в отдельности каждому, оставив напоследок Нелли.

— Мы с вами замечательно побеседовали. — Его изможденная улыбка была полна лукавства. — Рядом с вами мне ничего не было страшно. — Уже в дверях он приостановился: — В вас есть что-то, что делает вас похожей на мою жену. В вас я видел ее.

У таек-канадок, когда “Тойота” остановилась около их отеля, вдруг возник бурный разговор на тайском с молодым напарником пожилого гида. Смысл разговора открылся, когда тайки-канадки принялись выходить. Молодой напарник гида перекинулся несколькими словами с пожилым, тот засмеялся, помахал ему рукой, и молодой благодарно сложил руки перед грудью ладонь к ладони, быстро поклонился пожилому, открыл дверь кабины со своей стороны и вслед за тайками-канадками тоже соскочил на землю.

— Youth! — Молодость! — обернувшись в салон, бросил пожилой Раду с Нелли.

— Старый сводник, — обращаясь к Раду, с ворчливым смешком произнесла Нелли по-русски, только машина взяла с места.

— Почему ты так полагаешь? — спросил он.

— А я видела, как он еще в деревне подталкивал молодого локтем: давай-давай. Очень понятный был жест. Может быть, это его сын. Плохо разве, если девочка вывезет сына в Канаду? Когда-то ее мама туда, теперь дочка отсюда мальчика. Они же все здесь хотят из этого рая в западный ад.

— А здесь, ты в самом деле полагаешь, что рай? — спросил Рад.

— Не придирайся к словам, — отмахнулась от него Нелли.

В окнах их “River Ping Palace”-отеля не горело ни огонька, будто он уже бесповоротно погрузился в ночь. Вечера впереди было, однако, еще нескончаемо. Еще предстояло где-то поужинать, приняв перед тем душ и переодевшись.

При мысли о необходимости переодеться Рад испытал досаду. Ему было не во что переодеваться. Брюки за время дороги высохли, но, судя по разводам на штанинах, в таких же разводах было у него и все сзади — куда пойдешь в таких брюках. В запасе у него имелись лишь шорты, но нельзя было надеть и шорты. Шорты в Таиланде за исключением морских курортов были, оказывается, оскорблением для местного населения.

Ему пришлось спросить у Нелли, не оставил ли, уезжая, Дрон запасных брюк.

Нелли зазвенела своим серебряным колокольчатым смехом.

— Бедный, — сказала она. — Остался без штанов. Ну пойдем, оденем тебя.

Переступивши с Нелли порог их с Дроном номера, Рад ощутил лихорадку, которую подавлял в себе целый день. Они были вдвоем в комнате, где должно было бы быть еще и Дрону, и то, что его не было, то, что они с Нелли были наедине, в один миг смело все барьеры, которые он нагородил внутри себя. В нем все словно бы задрожало. Единственным спасением было как можно скорее уйти отсюда.

Брюки Дрона, чего и следовало ожидать, оказались ему велики. Роста они с Дроном были почти одного, но Дрон шире в кости, грузнее, и в поясе брюки имели сантиметров пятнадцать лишних. Рад вдернул в петли ремень, затянул его так, чтобы брюки не сваливались, и равномерно разогнал складки по бедрам.

Нелли, увидев его, не смогла удержаться, чтобы не фыркнуть.

— Ты мне напоминаешь докера из нью-йоркского порта.

— Никогда не ужинала с докером из нью-йоркского порта? — ответил на ее выпад Рад.

— Никогда не думала, что придется, — пустила свой колокольчатый смешок Нелли.

Ужинать в гостиничном ресторане или же там, где вчера после отъезда Дрона, она не хотела, они поймали такси-скамейку и поехали в центр. В Неллиной памяти ярким празднично-цветным пятном светился уютный ресторанчик европейского облика, где они ланчевали в день приезда, и Нелли хотелось войти в ту же реку еще раз.

Ту же реку они искали, кружа по одним и тем же местам, минут сорок. Рад название ресторана не помнил, Нелли казалось, что она помнит, но, когда они отыскали ресторанчик, выяснилось, что ресторан называется не “LL”, как ей казалось, а “JJ”.

— У меня ранний склероз, — оживленно говорила Нелли, когда они уже были в ресторане, устраиваясь на своем месте за столом. — Как тебе, Рад, нравится женщина с ранним склерозом? В расцвете лет, но со склерозом! Представляешь, сегодня она не помнит, с кем спала вчера, а завтра не будет помнить, с кем сегодня. Удобная женщина, да?

Шуточки, что она отпускала, становились все прямее и откровенней, неприступная прежде Троя стояла с открытыми воротами. Ночь близилась — и было ясно: достаточно шага с его стороны навстречу Нелли — нет, полушага! — и выбора у него уже не останется: только вступать в крепость и овладевать ею.

Однако ужин закончился — Рад умудрился даже не подать вида, что заметил снятые засовы. Будь он на месте Нелли, он бы оскорбился этим: не заметить снятых засовов было невозможно.

Нелли и оскорбилась. Они ждали официанта, ушедшего выписывать счет, — она вдруг словно вспыхнула отчуждением, сделалась замкнутой, заносчивой, от ее оживленности ни следа не осталось.

И ехали в гостиницу — отчуждение ее лишь нарастало. Такси-скамейка остановилось около ворот, Рад, подав руку, помог Нелли сойти, пошел к кабине рассчитаться с водителем, а когда рассчитался, около машины ее не было. Только в темноте двора хрустел под быстрыми шагами гравий, хруст оборвался — и раздался стук каблуков по деревянному настилу веранды. Потом стук каблуков сменил ритм — Нелли поднималась по лестнице. Слушая звук ее шагов по лестнице, Рад испытал мучительное двойственное чувство: сожаления и торжества. Черт побери, отказаться от Трои, когда она сама складывала свои богатства к твоим ногам!

Он пробыл в своем номере уже минут десять, успевши почистить зубы, когда в дверь постучали. Решительным, сильным стуком. И даже если бы стук был другим, все равно он был бы уверен, что это Нелли. Мгновение он медлил, не открывая. Но не мог же он не открыть ей!

Рад повернул ключ в замке. Не успел он взяться за ручку собачки, чтобы нажать ее, та сама сходила у него под рукой вниз-вверх, дверь открылась, заставив его отступить назад, и Нелли стремительно вошла в комнату. Лицо ее было воодушевлено той решительностью, что заявила о себе требовательным стуком в дверь.

— Вот что я хочу тебе сказать… — проговорила она, но недоговорила, так же стремительно, как вошла, повернулась, крутанула в замке ключ и снова обратила к Раду лицо. Руки ее оказались у него на шее, она прижалась к нему и, заглядывая ему в глаза, выдохнула: — Ты что дуришь? Тебе перед Дроном совестно? Ему бы не было!

Она переоделась и была сейчас в шелковом терракотового цвета халате с драконами, пояс, скорее, захлеснут конец за конец, а не завязан, лифчика под халатом у нее не было, как, возможно, и всего прочего, и грудь ее с вызывающей покорностью вминалась в него.

Рад рухнул. Он именно рухнул — в одно мгновение. Руки его вдруг стали распускать ее пояс, распахнули халат, там точно ничего не было — и нитки! — и в ладонь шершавым ожогом сразу же прыснул костер лобка. Неллины губы уже терзали его рот, одна ее рука осталась у него на шее, другая возилась с ремнем на брюках, ремень не поддавался, она дергала его — он не расстегивался.

— Можешь сам? — отрываясь от его рта, взяла она руку Рада у себя на костре. Обернула ее ладонью к пряжке ремня и нетерпеливо поводила по той. — Можешь? — Он принялся за ремень, и она, вновь забросив обе руки ему на шею, вновь устремляясь к его губам, за мгновение до того как стать безгласой, пробормотала: — Проклятые Дроновы штаны…

Ледяной душ пролился на Рада. Материализовавшись из звука ее голоса, Дрон неслышно ступил в комнату и замер, глядя на них. А может быть, он ничего и не видел, может быть, он был как гоголевский Вий, и ему, чтоб прозреть, как гоголевскому Вию, кто-то должен был поднять вежды, но одно то, что он появился здесь, сделало Рада бессильным. Он почувствовал, как, разодравшись, небеса обрушивают его на землю, он летит вниз — ближе, ближе, неотвратимо, и всмятку.

Нелли, прижимавшаяся к нему животом, откинувшись назад, удивленно вопросила:

— Что такое? Что-нибудь не так?

Рад взял ее за запястья и разомкнул Неллины руки у себя на шее.

— Дроновы штаны, чтоб ты знала, не имеют к ремню отношения. Ремень мой.

Нелли смотрела на него все с тем же удивлением и озадаченностью.

— При чем здесь его штаны?

— Нелли! Нелли! Нелли! — выговорил Рад. Он отвел Неллины руки от себя, отступил и, взявшись за полы ее халата, запахнул его. Отступил от нее еще, шагнул влево, вправо. Но уйти от Нелли, какую кривую ни выпиши, было некуда: комната была немаленькой, однако едва не всю ее площадь занимала громадная кровать с марлевым балдахином от комаров, и какую загогулину ни выпиши, та в любом случае прошла бы около той или другой стороны кровати, как вдоль осей координат x—y. — Прости, Нелли! Ты знаешь, зачем я здесь. Я не смогу смотреть Дрону в глаза. Прости!

Нелли стояла все на том же месте у двери, где он ее оставил, запахнутые Радом полы халата, не сдерживаемые поясом, вновь разошлись, и между ними ослепительно сияло ее прекрасное зрелое тело нерожавшей женщины. На которое невозможно было не смотреть — если только зажмуриться. И Нелли видела, что он смотрит; улыбка, исполненная торжествующего плотоядия, тронула ее губы, она ступила к кровати, нащупала рукой, не отрывая взгляда от Рада, край марлевого полога и быстрым сильным движением забросила его наверх. В следующее мгновение халат стек у нее с плеч на пол — и Прекрасная Елена предстала перед Радом не в раме терракотового шелка, а вправленная в раму создавшей ее природы. Амфора ее бедер сносила Раду с плеч голову.

— Иди сюда! — протянула она к нему руки. Не попросила, не приказала — призвала. — Отдери меня, как хотел тогда в Консерватории. На Горовице, помнишь? Отдери меня, ну?

Рад еще не двинулся к ней обратно — но внутренне он уже был возле нее. И даже не возле, а в ней. Но тут она произнесла то, что снова окунуло его в ледяную купель — и он весь стал куском льда.

— Не думай о Дроне, — все так же призывающе сказала она. — Я его знаю, он даже хочет, чтоб мы с тобой были. Он хочет, забудь о нем.

— Может, он хочет, чтобы я тебе сделал ребенка? — спросил Рад, оставаясь на месте.

Ему показалось, он попал в цель. Или близко к цели: таким было молчание Нелли в ответ на его слова.

— Иди! — снова позвала она его. — Иди же, иди, иди!

Гоголевский Вий не просто отверз свои вежды — отверзши их, он указывал пальцем на Рада и требовал повиновения себе. Желания их совпадали, но что из того, что совпадали, когда предстояло быть под мертвящим взглядом его сжигающих вежд?

— Оденься, — прошевелил Рад губами.

Он повернулся и прочертил собой идеальную прямую вдоль той оси координат х—у, что уводила его от Нелли. Там, в углу, была другая дверь — нечто вроде черного входа в номер, через террасу, глядящую на реку. Запор на двери стоял самый простой — щеколда, она звонко клацнула под его рукой, и дверь открылась. Ночь простиралась за порогом — просторная, как сама Вселенная. Лицо опахнуло ее прохладой, ноздри ощутили свежий запах близкой воды.

Несколько бесконечных мгновений Рад стоял, глядя на черную реку перед собой. Покой, умиротворенность, благоволение Создателя были разлиты вокруг. Но ощущение распахнутого дверного зева за спиной было болезненно неприятно, и он, стронув себя с места, прошел по террасе в сторону ресторана.

С отвратительным зудом три или четыре комара разом атаковали Рада, он замахал руками, отгоняя их, и тут за спиной раздались быстрые, торопливые шаги. Он повернулся навстречу им — и его оглушило полученным в ухо крепким ударом. Прежде чем ему удалось прийти в себя, такой же оглушающий удар пришлось принять на себя барабанной перепонке второго уха.

— Мерзавец! — негодующе произнес голос Нелли. — Мерзавец! Мерзавец!

Рад, еще не сфокусировав на ней взгляда, сумел перехватить ее руки и сжать в своих, не позволяя ей размахнуться для удара еще раз.

— Нелли, — забормотал он, — Нелли, перестань…

— Пусти! Мерзавец! Пусти! — Она выкручивала свои руки из его, ей недоставало сил, и она бесилась от этого еще больше. — Пусти, мерзавец! Пусти!

Рад отпустил ее. И тут же получил новый удар, но на этот раз она промахнулась, и получилась всего лишь пощечина — звонко, но после тех двух ударов неощутимо.

— Мерзавец! Мерзавец! — стиснутым голосом, словно забыв все остальные ругательные слова, повторяла и повторяла Нелли.

Теперь Рад молчал. Он лишь следил за ее руками, чтобы перехватить их, если она попробует ударить еще.

Но Нелли уже исчерпала себя. Она стремительно шагнула на Рада, он отступил — она пролетела мимо него, охлеснув полой халата, завязанного теперь со свирепостью морского узла, слетела на площадку перед рестораном, и каблуки ее домашних туфелек со звучной ясностью застучали по дорожке, ведущей через заросли садика к лестнице на второй этаж.

Распахнутая дверь “черного” хода стояла в ночной темноте солнечным миражом, вправленным в вертикальную прямоугольную раму. Рад пробрел к ней и, не задерживаясь на пороге, закрыл за собой. Как чудно вышло: он отказался подряд от двух женщин, и от обеих, хотя причины были совершенно несхожие, получил за то полной мерой.

Когда наконец он добрался до постели, обнаружилось, что в открытую дверь с улицы на свет залетел если не полк комаров, то уж взвод-то в полном составе, и лазутчики благополучно проникли под балдахин, какое-то время простоявший открытым. Заснуть было невозможно — комариный зуд доставал до печенок, и полночи Рад прокувыркался по сработанной для группового секса постели, успешно исполняя роли всей группы.

Экскаватор уже работал. Запускал челюсть ковша в воду, подгибал выю, отгрызая от берега очередной кусок, и, вознеся насытившийся ковш в воздух, поворачивался своей бронтозавровой оранжевой тушей назад. Шея его вновь разгибалась, заслонка ковша отвисала, поднятый со дна грунт тяжелыми комьями вываливался наружу. Гора вынутой земли за спиной экскаватора за эти три дня ощутимо выросла.

Рад, не заказывая завтрака, взял лишь кофе и вот уже минут пятнадцать, изредка поднося ко рту чашку, сидел-наблюдал за экскаватором. Он специально сел так — лицом к экскаватору, спиной к входу, — чтобы не видеть, как будет идти Нелли, не встречаться с ней взглядом. Нелли должна была появиться. Рано или поздно, сейчас или через час. Они были сиамскими близнецами, у них был один кровоток — она никуда не могла деться от него.

Нелли появилась, когда от его кофе, как ни растягивал чашку, оставалось еще на один глоток — и гуща. Он услышал шаги на бетонной площадке перед рестораном и безошибочно опознал их. Он опознал — но не повернулся. Он только взял со стола чашку и, высоко закинув ее, сделал этот последний глоток.

— Привет, — сказал он, когда Нелли возникла в поле его зрения.

Она не ответила, молча отодвинула стул, села, устроилась и только затем, устремив на него взгляд, произнесла:

— Привет. — После чего добавила: — Моральный отличник.

Рад предпочел оставить ее выпад неотмщенным.

— Что Дрон? — спросил он. — Так пока все и не прорезался?

Нелли выдержала паузу. Пауза, по сути, была фигурой умолчания. “Моральный отличник!” — непроизнесенное, вновь прозвучало в ее безмолвии.

— Прорезался, — сказала Нелли потом. И смолкла.

— И что? — первым не выдержал молчания Рад.

— А собственно, что ты хочешь услышать?

— Когда он приезжает, — терпеливо сказал Рад.

— А он не приезжает, — с удовольствием ответила Нелли.

— Подожди-подожди. — Рад почувствовал, как в голову ударила кровь. Он вдруг понял ее слова так, что Дрон срочно улетел с этим своим Крисом в Америку, и он больше не увидит Дрона. — Что случилось? Что с Дроном?

Барменша-мальчик появилась с набором тарелок в руках. Она держала их в каждой по целому вееру, и еще столовые приборы, — как она только умудрялась.

— Here you are! — Пожалуйста! — радостно проговорила она, опуская тарелочные веера на стол. — Here you are! Enjoy! — Пожалуйста! Наслаждайтесь!

— Ничего с твоим Дроном, — Нелли наконец решила смилостивиться. — Все с ним в порядке. Ждет нас. Поедем на курорт. В Паттайю. Слышал о таком месте?

— С чего нам вдруг в эту Паттайю?

— Понятия не имею. — Нелли продолжала демонстрировать ему свою милостивость. — Раз Дрон едет туда, значит, и ты поедешь.

“Поеду. Конечно”, — прозвучало внутри Рада, но вслух он ничего не произнес.

— И когда выезжать? — только спросил он минуту или две спустя, когда они оба уже ели.

— Да позавтракаем — и в аэропорт, — проронила Нелли. — Ты не против самолета? Каким-нибудь рейсом да улетим.

— Улетим, — согласился Рад.

— Разве что места окажутся не вместе. — Нелли, подняв на него глаза, прищурилась. — Ничего, переживешь?

— Мне это будет трудно, но я постараюсь, — ответил Рад.

— А мне — в удовольствие, — убрала прищур Нелли.

Но места в самолете им дали рядом. И Нелли, когда регистрировались, не попросила места отдельно. Все время после завтрака, упаковав чемоданы и расплатившись в гостинице, пока добирались до аэропорта, стояли в кассах “Thay Airways”, ожидали потом своего рейса, они почти не разговаривали. И только когда уже сидели, пристегнутые ремнями, а самолет, вырулив на взлетную полосу, ревел двигателями, готовый к разбегу и взлету, Нелли неожиданно нарушила молчание:

— И что тебе было не сделать мне ребенка?

Интонация, с которой она произнесла это, была совсем другая, чем утром за завтраком. Это была интонация любовницы, с которой давно и прочно все в прошлом, но внутренняя их связь по-прежнему тесна, и можно говорить о самом интимном. Это была Нелли, так много раз согрешившая с ним, что грех перестал быть грехом.

— Именно ребенка? — опасаясь спугнуть эту новую Нелли, уточнил Рад.

— Именно ребенка, — подтвердила она.

— Если речь именно о ребенке, то в твоей ситуации, насколько мне известно, это в Америке можно сделать совсем другим способом. Существует банк доноров…

Нелли перебила его:

— Это как корову шприцем — и с теленочком?

— Зачем подобные аналогии. — Рад покрутил перед собой руками — словно перемешивал что-то. Жест ничего не выражал: ему лишь хотелось придать своим словам вескости, которой им откровенно недоставало. — Аналогия должна выявлять суть, не форму.

— Суть, форму, — эхом повторила Нелли. — Когда о чужом, все просто, да?

Это было точно, она была права. Рад не знал, что ответить ей.

Он правильно сделал, что не поспешил с ответом. Нелли ответила себе сама:

— Впрочем, вероятней всего, дело кончится именно шприцем. Неизвестно от какого бычка.

Теперь Рад знал, что ответить ей.

— Главное, это будет твой ребенок.

— Ну разумеется, — Нелли кивнула. — Кстати, если бы я от тебя забеременела, Дрон бы тебя убил. Не на дуэли, а так. Он отличный стрелок.

Противоречие между тем, что она изрекла сейчас, и тем, что говорила вчера в его номере, было очевидным. Странно, однако же, было бы уличать ее в том.

— Чтобы убить, вовсе не обязательно быть отличным стрелком, — проронил Рад.

— Он бы тебя убил как отличный стрелок — одним выстрелом, — сказала Нелли. — Если бы ты остался жив, ты бы ему мешал. Даже живи ты на другой стороне земного шара.

Двигатель самолета взвыл в форсажном режиме. Самолет стремительно рванул вперед, набирая скорость, взмыл в воздух. Нелли, сидевшая у окна, наклонилась к нему, глядя вниз. Через минуту, когда она вновь повернулась к Раду, в глазах ее был блеск некоей новой мысли.

— А с Женькой у тебя что? — спросила Нелли. — Как она тебе вообще?

Рад не понял, о ком речь.

— Что за Женька? — встречно спросил он.

— Что за Женька, ого! — воскликнула Нелли. — Ты же через нее и связался с Дроном. Ее отец с отцом Дрона друзья, еще с прежних времен.

Рад сообразил, кого имела в виду Нелли.

— А, Женя-Джени, — проговорил он. — Милая девушка. — На тебя чем-то похожа.

— Да? — Было непонятно, приятно Нелли это сравнение или наоборот. — И чем же?

— Блеском красоты и интеллекта, — сказал Рад.

Нелли фыркнула.

— И что у тебя с ней? — Она не забыла и первой части своего двойного вопроса.

— Ничего. — В известном смысле это была чистая правда.

— Вре-ешь! — уличающе протянула Нелли. — Она в мейлах так тобою интересуется — когда “ничего”, так интересоваться не будешь. Она на тебя запала. Знаешь, что она на тебя запала? С чего ей так запасть, если у вас ничего?

— А если “с чего”, так что?

Нелли смотрела на Рада умудренным взглядом отпылавшей любовницы, испытывающей к нему одни материнские чувства.

— А что бы тебе на ней не жениться? Я поспособствую. Милая, похожа на меня и запала. По-моему, недурственно.

— Да, я так и мечтаю на ней жениться. Осталось только уломать ее.

— Ладно, договорились, — сказала Нелли.

Самолет уже набрал высоту, надпись “Fasten belts — Пристегните ремни” погасла, стюардессы-тайки с ласковыми улыбками на лицах покатили по проходу тележки с напитками.

Через полчаса надпись “Fasten belts” вновь загорелась — самолет начал снижаться. Тут, когда снова сидели подпоясанные ремнями, Нелли затеяла еще один разговор. Словно спешила, пока они еще вдвоем, выяснить о нем то, что всегда хотела, но все что-то мешало.

— Слушай, скажи мне, — проговорила она, — ты еврей? Скажи как на духу, я не антисемитка, думаю, ты это понимаешь.

— Очень интересно. — Рад удивился ее вопросу. Уж очень он был неожидан. — Это почему ты вдруг спрашиваешь?

— Ну, в том числе потому, что у тебя такое нерусское имя. И лицо. Лицо тоже не очень русское. Дрон говорит, что ты еврей, но только необычный.

У Рада вырвался невольный смешок.

— А что такое “обычный”? Рабинович из анекдота?

Нелли вслед за ним тоже прыснула.

— Действительно… Но у Дрона нюх, я тебе уже говорила. У него звериный нюх.

Рад вдруг почувствовал, что ему хочется открыться Нелли. Сказать ей о том, о чем он привык молчать. Он испытывал к ней такое доверие — будто они и впрямь были в прошлом любовниками, сохранившими друг к другу привязанность и приязнь. Почти любая на ее месте не просто не простила бы его за вчерашнее, а сделалась бы лютым врагом.

— Насчет еврея, Нелли, — сказал он, — и рад бы тебя потешить, да нечем. Всем, чем могу похвастаться, — это восьмушка западнославянской крови. У меня прадед был чехом. Из тех, которых в учебниках истории называют белочехами. Помнишь? Влюбился в мою прабабку — и остался. В тридцать четвертом его отправили на Беломорканал окончательно становиться русским, и ему это, судя по всему, удалось. В могиле, во всяком случае, он наверняка лежит сплошь среди русских костей. Ну, а я назван в его честь.

Он умолк, и Нелли, не прервавшая его за время рассказа ни звуком, воскликнула:

— Я же говорю, у Дрона звериный нюх! Помнишь, как тогда в Консерватории он тебя еще спросил: “Чех?”. А ты сказал: “Еврей!”. Почему ты так сказал?

— Прикола ради. — Рад вспомнил этот разговор в буфете. — А у Дрона не нюх, а просто хорошее логическое мышление.

— Нюх, нюх, — настойчиво повторила Нелли.

Самолет садился. Нелли повернулась к окну и принялась жадно смотреть на приближающуюся землю. Шасси коснулось бетона, самолет заколотило на стыках плит. Салон зарукоплескал. Большинство пассажиров были не тайцы, и традиция золотого миллиарда проникла и на внутренние рейсы.

Когда вокруг уже расстегивали ремни и поднимались и Рад тоже расстегнул и изготовился вставать, Нелли взяла его за рукав рубашки и удержала на месте.

— Я надеюсь, Дрону ты ничего не скажешь? — как жаля, проговорила она, не выпуская из руки его рукава.

— Не знаю, что мог бы ему сказать, — отозвался Рад.

— Вот и прекрасно, — заключила Нелли, отпуская его.

В аэропорту на выходе Рада с Нелли встречал Тони. Лазерно-рафинадные его зубы сверкали в улыбке, пожав Раду руку, он затем по-свойски похлопал его по плечу:

— Как самочувствие?

“Помню-помню Пат-понг”, — стояло в его лукавых глазах.

— А ваше, Тони? — ответно спросил Рад.

“Нечего помнить Пат-понг, проехали”, — было в его встречном вопросе.

— А где Дрон? — спросила у Тони Нелли. — Он что, не приехал?

— Дрон не приехал, — подтвердил Тони. — У Дрона встреча. Они с Крисом и Майком в “Ридженси-парке”. Мы к ним прямо туда поедем. Забросим ваши чемоданы — и к ним.

— “Ридженси-парк” — это такой ресторан в викторианском стиле, мы как-то еще обещали тебя туда повести, — напомнила Нелли Раду.

— А куда со своими вещами мне? — поинтересовался Рад.

— Будешь спать у нас на полу, — со смешком произнесла Нелли.

Ирония ее, однако, пропала втуне. Раду, сообщил Тони, заказан номер в “Jade Pavilion” — там же, где снова остановился Крис. Правда, на одну ночь, но этого достаточно.

— Завтра утром в Паттайю, — закончил свое сообщение Тони. — С гостиницей в Паттайе порядок, программа — блеск, скучать не придется.

Лимузиноподобная “Тойота” Тони на парковке стояла среди других машин, как баскетболист в толпе обычных людей.

— Ох, Тони, — сказала Нелли, устраиваясь на заднем сиденье, вольно откидываясь на спинку и вытягивая вперед ноги. — Ваши сослуживцы должны завидовать вашей лошадке. Как вы справляетесь с этой завистью?

— Мои сослуживцы считают, что я умею жить, — сверкая в улыбке рафинадом зубов, обернулся к ней Тони. — Они бы тоже так хотели, но у них нет таких друзей, как Дрон.

— Ты любишь Дрона, Тони? — спросила Нелли.

— Что за вопрос! — вскинулся Тони. — Я еще как люблю Дрона! Дрон великолепный парень. И у него великолепная жена, под стать ему!

— А вот Рад считает, что у Дрона жена — так себе, ничего особенного.

— Как?! — вопросил Тони, взглядывая на Рада.

Рад с напряжением вслушивался в их разговор, не горя желанием принимать в нем участие. Певучий английский Тони был все так же труден ему, и участвовать в той трепотне, что представлял собой их диалог, — было для него все равно что закатывать в гору камни. И на вопрошение Тони он только развел руками — все, на что его достало.

— Вы видите, Тони, он полагает, что моя персона даже не заслуживает разговора о ней.

Своим подначиванием Нелли выдавала себя с головой, во всяком случае так это казалось Раду, но, похоже, почувствовал что-то и Тони.

— Вообще, Нелли, — сказал он, — мы, тайцы, считаем, что у женщины своя роль в жизни и женщина не должна мешать мужчине быть им. А европейские женщины хотят из мужчин сделать своих слуг. Мне это как тайцу не нравится. — Тони вывел “Тойоту” с парковки, вывернул на дорогу и радостно нажал на газ. — И европейским мужчинам это тоже не нравится. Поэтому они с таким удовольствием женятся на тайских женщинах.

— Вот, наверное, Раду не нравится, что я европейская, — подхватила Нелли.

Тони, вскидывая руки над рулем и то и дело оборачиваясь к ней, бурно запротестовал:

— Нет, Нелли, вы не европейская. Я бы сказал, вы тайская женщина. Вы только по виду европейская, а внутри вы настоящая тайка.

— Ну, значит, Раду не нравится, что я тайка, — изрекла Нелли.

В рафинадной улыбке Тони возникло выражение упрека.

— Рад, что такое вы сделали Нелли? — посмотрел он на Рада.

Деться было некуда, теперь Раду пришлось отвечать.

— Нелли русская женщина, Тони. А русская женщина — это, пожалуй, смесь европейской и тайской. Такая смесь — боже упаси. — Он хотел сказать “гремучая смесь”, но как будет “гремучая”, было ему неизвестно, и он сказал просто “смесь — mixture”.

До Нелли наконец дошло, что она перебрала в своем подначивании Рада.

— Что ваша сестра, Тони? — резко переменила она тему. — Как дела со швейцарцем? Удалось его сюда вытащить?

— О, это непросто. — У Тони вмиг стало озабоченное лицо. — Он, к сожалению, не слишком молодой человек, и у него не слишком здоровое сердце. Он не хочет ехать сюда. Боится жары. Но моя сестра тоже не может ехать туда. Как это будет выглядеть, если она поедет? Он не женится — она будет унижена. Я не хочу, чтобы она была унижена.

— А может быть, раз он не очень молод и не очень здоров, вашей сестре и не нужно думать о замужестве с ним? — В голосе Нелли забился азарт. Тема, избранная ею, чтобы переключить разговор, возможно, была случайна, но она вдохновляла Нелли.

Тони, не оборачиваясь назад, отрицательно помахал рукой.

— Возраст мужчины, когда он с деньгами, — это не помеха. И здоровье тоже. Тайская женщина умеет делать мужчину молодым. Здоровым, конечно, нет, но рядом с нею он забудет о своих болезнях.

— Можете отправить ее в гости к какой-нибудь другой сестре в Европу. И пусть он приезжает туда. Тогда ей не будет унизительно. — Неллин азарт бил ключом.

— Да, так, наверно, и придется, — согласился Тони.

Из недр “Admiral suites”, только вкатили в его двор, тотчас выскочил “бой” — похожий на подростка, морщинисто-сухой пожилой таец в черной капитанской форме, — и, едва Тони открыл багажник и взялся за Неллин корф, бой тоже ухватился за ручку и с такой настоятельностью потянул чемодан на себя, что Тони должен был ему уступить.

Рад с Тони остались ждать Нелли во дворе возле машины.

— Вы с Дроном старые друзья, да? — первым нашел тему для разговора Тони.

— Да, очень, — сказал Рад. — Только давно не виделись. Очень давно.

— У вас сейчас, как я понимаю, проблемы?

— К сожалению, — подтвердил Рад.

На смуглом лице Тони засверкала его лазерная улыбка.

— Дрон поможет. Дрон замечательный друг. Только нужно, чтобы он видел, что вы тоже сделаете для него все. — Он мне здорово помог. Никто не смог, он — да. Я обожаю Дрона.

Нелли появилась — вся сияние свежести и чистоты, словно и не было торопливых утренних сборов, аэропорта, полета, дороги в машине. Она переоделась и была в вызывающем, красное с желтым, с открытой грудью, открытой спиной полувечернем платье, — Прекрасная Елена, за обладание которой не грех разнести эту чертову Трою на камни. В руках Прекрасная Елена крутила серебристый складень мобильного телефона.

— Тони, едем сразу в “Ридженси-парк”, — объявила она. — Дрон позвонил — и просит в таком порядке. А потом уже, после ресторана, — тронула она Рада за плечо, — ты поедешь вселяться в свой “Павильон”. Крис тебе, если что, поможет сориентироваться. Это он как старожил организовал тебе там ночлег.

Она была уже вся другая, не та, что эти два дня в Чиангмае. И даже вообще не она обычная. Это была Нелли, которую Рад видел в прошлый приезд Криса. Вся Дрона, его верный товарищ и помощник, предана ему, как собака, и, как собака, если потребуется, готовая рвать и кусать.

— Что это на тебе за штаны? — вопросил Дрон. — Они тебе велики, что ли?

— А не узнаешь, что за штаны? — усмехнулся Рад.

Дрон вгляделся в брюки и опознал их.

— Мои, что ли? А чего это ты их надел?

— Это я их дала Раду, — вмешалась Нелли. — У него не оказалось запасных, а его испортились, когда мы спускались на плотах.

— Надо было купить новые, что за проблема! Ходить в таком виде, как бродяга! Мои друзья не должны появляться в таком виде!

— Было некогда, Дрон, — винясь, произнесла Нелли.

— А ночные магазины в Чиангмае перевелись?

Дрон отчитывал ее, будто начальник нерадивую подчиненную. А она терпеливо сносила разнос, как и в самом деле была его подчиненной.

— Да ладно, Дрон, — вступился за Нелли Рад. — Что там из-за каких-то штанов!

— Ты молчи, — остановил его Дрон. — Не тебе говорится. Не лезь!

— Дрон, я поняла, — прежним тоном вины проговорила Нелли.

— Надеюсь, — сказал Дрон. Посмотрел на Рада еще раз и ругнулся: — Позорище!

Разговор их шел на русском. Тони остался на улице искать место для долгой парковки, Рад с Нелли вошли в ресторан, — Дрон, предупрежденный ею по мобильному, ждал их в холле около входа, они трое, и только, на каком языке еще им было и говорить.

Тони появился в дверях, и Дрон махнул рукой:

— Ладно, двинули.

Все вокруг было в темно-коричневых деревянных панелях, солидно, тяжело, подчеркнуто доброкачественно, — Рад тотчас вспомнил интерьеры отеля, где жили Дрон с Нелли; но если там дух Викторианской эпохи витал, то здесь, казалось, он жил.

Крис с Майклом-Майком сидели в самом дальнем конце зала, за последним столом. На столе перед ними плоской шкатулкой черненого серебра стоял распахнутый ноутбук. Майкл-Майк вскочил им навстречу, будто в сиденье у него была пружина — и выстрелила его. Он сутулился, втягивал голову в плечи, всячески пытаясь умалиться, во всем его поведении была и угодливость, и паника. Крис, приветствуя Нелли, поцеловал ей руку.

— Нелли, вы, как всегда, очаровательны, — сказал он со своей победоносной американской улыбкой, и было видно, что он более чем искрен.

Протягивая для приветствия руку Раду, он прыгнул глазами на его брюки.

— Глядите, Дрон был прав, увиделись снова, — проговорил он, напоминая Раду свой отъезд из Бангкока, когда садился в такси у дверей “Jade Pavilion” и, прощаясь с Радом, дежурно произнес: “Может быть, еще увидимся”, — а Дрон со странной, словно бы знающей улыбкой откомментировал: “Увидетесь, увидетесь”.

— Дрон — провидец, — отозвался Рад. — Но не только. — Взгляд Криса, брошенный на брюки, объяснил ему все. Дрону нынче нужно было выглядеть в глазах Криса образцом викторианской респектабельности. Потому для встречи и был выбран “Regency Park”. Потому и Нелли сошла из своего “Admiral suites” в этом полувечернем платье. Собранные складками, пузырящиеся штаны на Раде подкладывали образу респектабельности, в котором нуждался Дрон, свинью. Требовалось эту свинью заколоть. — Дрон, если что, всегда выручит. Видите? — Он взялся за брючины и пошевелил ими. — Мне идти сюда к вам, а мои брюки неожиданно пришли в негодность. И вот Дрон — рядом его нет — мысленно, на расстоянии, внушает мне мысль надеть его брюки. Конечно, они мне несколько велики, но все же это пристойней, чем в шортах!

Нет лучшего способа расправиться со свиньей, как выставить ее на всеобщее обозрение. Крис, слушая Рада, улыбался шире, шире и, когда Рад произнес “пристойней”, с удовольствием расхохотался.

— А, так это ваши брюки! — ткнул он пальцем в Дрона. — А я удивился. “Дрон всегда выручит”! Даже на расстоянии. Это хорошая характеристика.

Дрон шагнул к столу, повернул стоявший на нем ноутбук к себе экраном, посмотрел, что там выведено на него, и взгляд его устремился на Криса.

— Что? Какие-то новые вопросы?

— Нет-нет, Дрон, — вскинул успокаивающим жестом руки Крис, — все в порядке. Это мы с Майком так, просто кое-что уточняли.

Дрон перевел взгляд на Майкла-Майка.

— Уточнили?

— Уточнили, уточнили. — Майкл-Майк весь был подобострастие и раболепие.

— Нечего ему тогда здесь торчать. Давай его, куда положено, чтоб не мешал.

Поспешность, с какой Майкл-Майк бросился исполнять полученное указание, была уморительной. Как он ни вжимался сам в себя, богатырскую стать было никуда не деть, и сочетание этой стати с рьяным подобострастием рождало комический эффект.

Майкл-Майк выключил ноутбук, закрыл его, нагнулся, достал из-под стола черную сумку, и ноутбук отправился в ее темную теснину. Это была та самая, знакомая сумка, которую Рад уже видел дважды — в самолете и у Дрона с Нелли в номере. А значит, тем самым, что видел у них в номере, был и ноутбук.

Майкл-Майк хотел было поставить сумку обратно под стол, — Дрон остановил его.

— Давай, — перейдя на русский, протянул он Майклу-Майку руку. — Ждем тебя обратно, как договорились. Туда — и обратно. Улетишь сегодня же — будет правильно.

У Майкла-Майка сделался совсем жалкий, побитый собачий вид. Он не ожидал, что его будут выставлять.

— Сегодня аэрофлотовских рейсов уже нет, — забормотал он. — А завтра я изо всех сил, будет свободное место — будет мое.

— Сегодня, — сказал Дрон. — Бери с пересадкой. Через Гамбург, Лондон, Париж — как получится. Прошу! — указал он на стол, приглашая всех занимать места, едва Майкл-Майк взял курс на выход.

Одного стула не хватало. Но официант уже стоял с ним поодаль наготове и тут же подставил к столу. У него было приготовлено с собой даже два стула, но второй не понадобился.

Обед был совершенно светский. Разговор шел обо всем на свете, начиная с цен на нефть и заканчивая грядущим судебным разбирательством по делу Майкла Джексона, прыгал с пятого на десятое. О том, из-за чего Крис снова в Бангкоке, а Майкл-Майк, напротив, срочно отбывает в Москву, — об этом не было произнесено ни слова. Только один раз Крис, неожиданно затвердев лицом, бросил Дрону, что понадобится свой человек с японским языком, и не где-нибудь, а в Бангкоке, и Дрон, как бы внутренне гордясь, небрежно кивнул: “Есть такой человек”. — “Это кто, это Бобби из поезда?” — со светской интонацией спросила Нелли. По лицу Дрона пробежала тень досады — Нелли не следовало задавать такого вопроса. “Бобби”, — коротко ответил он.

Небо над стеклянной крышей ресторана постепенно погасло, словно бы черная щель разверзлась над головой, в зале зажегся свет. Когда наконец вышли из ресторана, на улице было совсем темно.

Но вечер еще весь был впереди.

Крис, последние полчаса поглядывавший на свои массивные часы из розового золота на запястье, объявил, что должен еще сегодня побывать в родном посольстве. Нелли сообщила, что устала и хотела бы провести остаток дня дома. Дрон, казалось, хочет ей возразить, но когда он раскрыл рот, то сказал, что присоединяется к жене.

— Довезете меня до посольства, Тони? — спросил Крис.

— А вы могли подумать иначе? — обдал его улыбкой Тони.

Он припарковался где-то в отдалении от ресторана, нужно еще дойти, и Дрон с Нелли решили не ждать его, отправиться до своего “Admiral suites” пешком.

— Можно тебя? — прежде чем уходить, взял Рада под руку, повлек его обратно в ресторан Дрон. Они зашли внутрь, и Дрон вытащил из кармана кошелек. — Сходи купи себе брюки. — Он извлек из кошелька две тысячебатовые банкноты, подумал, достал еще одну и протянул Раду. — Может быть, даже две пары, на всякий случай.

Первое желание было — отвести его руку в сторону: от тех нескольких тысячных купюр, которые Дрон дал раньше, кое-что еще оставалось. Но тогда Рад рисковал вскоре вновь оказаться без денег. На месте Дрона, пригласи он кого-то так, как пригласил Дрон, выдал бы ему сразу по приезде всю предполагаемую сумму трат, а не выцеживал бы вот так, по купюре, как милостыню.

Рад взял деньги.

Выходить из машины у “Jade Pavilion” вместе с Радом Крис не стал.

— Вы меня извините, Рад, — задерживая руку Рада в своей, деловито проговорил он, — опаздываю. Уж вы там сами все. Проявите хватку. Мы, я понимаю, часто теперь будем встречаться?

Понять ассоциативный скачок его мысли было несложно. Что значили его слова, из чего проистекали — вот что невозможно было понять.

— С удовольствием, Крис, — ответил Рад со светской бессмысленностью.

В “Jade Pavilion” на доске у входа под написью “Welcome to Jade Pavilion Hotel” магнитными буквами было набрано его имя. “Бой” — здоровенный малый в гвардейском красном мундире — ухватился за его чемодан, только он переступил порог. В номере “бой” быстрыми автоматическими движениями показал, как и где зажигается свет, включил кондиционер, продемонстрировал работу телевизора. Врученные ему Радом двадцать бат мгновенно остановили его, он поклонился, и дверь за ним закрылась.

В многоэтажном царстве шопинга под названием “Emporium” около метро “Фром-фонг” Рад пробыл до самого закрытия. Брюки унесли в мастерскую подшивать, он зашел в одно из кафе, заказал большую чашку капучино и долго сидел за столом в одиночестве и, только в голове появлялись какие-то мысли, тотчас удалял их — будто нажимал на кнопку “Delete”.

В дополнение к брюкам Рад купил себе плавки. И потому, что в Паттайе, судя по всему, они могли понадобиться. Но он купил их еще и потому, что ему требовалось сделать что-то, о чем Дрон не просил.

Бич-роуд бурлила народом, будто кипящая кастрюля. Прогуливались с чинным видом пожилые пары в панамах и шляпах самых невероятных форм. Пасли своих “мамочек” отцы семейств с помятыми каждодневной заботой о благосостоянии семьи лицами. Одинокие мужчины и женщины с одинаковым сомнамбулическим выражением глаз шныряли галсами во всех направлениях — словно стремясь за некой добычей. Стремительно проносились, будто выпущенные из лука, студенческого вида молодые люди с разноцветными рюкзаками на спинах. Звучала английская, тайская, немецкая, японская и бог знает какая еще речь, — улица была вся, как в облаке, в звуках голосов и реве автомобильных и мотоциклетных моторов. В барах за выставленными на тротуар столиками под большими зонтами сидели тайцы, европейцы, китайцы, японцы, негры — весь мир, тянули из высоких стаканов через трубочки соки, прихлебывали из чашечек кофе, чай, и этот же веер цветов был на бечевке пляжа, что двадцатиметровой полосой песка тянулся под парапетом набережной. Многие были в шортах, с чем тайская нравственность по причине экономической важности курорта вынуждена, по-видимому, была мириться.

Море, откидываясь от тихо лижущего песок уреза к ясному, словно графитом проведенному горизонту, лежало в чаше залива такой неправдоподобной, насыщенной синевы, что казалось отпечатанным на лучшей фотобумаге фирмы “Кодак”. Метрах в семистах-восьмистах от берега к этому листу фотобумаги было приклеено несколько десятков яхт, и то, что они там паслись, перегородив залив цепью, делало море словно бы продолжением кипящей кастрюли Бич-роуд — оно тоже клокотало народом, только эта бьющая ключом жизнь не просматривалась отсюда в подробностях.

Крис, приставив ладонь ко лбу козырьком и глядя на сверкающий снегом гималайских вершин строй яхт, произнес, обращаясь к Дрону:

— А может быть, он устроит встречу на какой-нибудь из этих красавиц?

Дрон вслед Крису тоже приставил ладонь ко лбу, чтобы солнце, палившее из зенита, не слепило глаз.

— Замечательная мысль, — сказал он, отнимая ладонь ото лба. Залез в карман и извлек оттуда складень мобильного. — Во всех смыслах было бы хорошо, согласен.

Он отошел в сторону, к кокосовой пальме в гроздьях зреющих орехов, что росла у обрыва набережной, набрал номер и замер, ожидая соединения.

— О ком они? — спросил Рад Нелли по-русски. — Что за встреча? При чем здесь яхта?

Нелли посмотрела на него материнским взглядом отгоревшей любовницы.

— Охота тебе над этим задумываться?

Дрон, ожидающе стоявший с телефоном у уха, пришел в движение, повернулся и неторопливо тронулся вдоль края набережной в направлении другой пальмы у набережной кромки. Губы его энергично шевелились — он разговаривал.

— Нелли, я схожу с ума, — проговорил Рад, все так же по-русски.

— Не волнуйся, — отозвалась Нелли, — Дрон ничего не забыл. Значит, не настало время для окончательных выводов. Он их сделает, не сомневайся.

Дрон, с трубкой около уха, энергично жестикулируя, достиг дальней пальмы, развернулся и пошел обратно. Не дойдя до пальмы, около которой набирал номер, приостановился, отнял трубку от уха, закрыл ее и, засовывая на ходу в карман, двинулся обратно к их компании.

— Заказ принят, — подходя, объявил он Крису.

Они выехали из Бангкока вскоре после завтрака, дорога неожиданно заняла меньше времени, чем предполагал Тони, и, устроившись в отеле, уже минут двадцать варились в этой кастрюле Бич-роуд, осматриваясь в ней и обвыкаясь. Можно было бы прямо с ходу вкусить моря, но выяснилось, что никто к тому не готов. И если Рад потому, что, выходя из гостиницы, не надел плавок, то у всех остальных купальных принадлежностей просто не было.

— Откуда у тебя плавки? — изумился Дрон. — Привез из Москвы?

— Дали вчера в “Импориуме” в нагрузку к брюкам, — сказал Рад.

— В самом деле? — Нелли почти поверила.

Дрон неожиданно взъярился.

— Не-ля! — он перешел на русский. — Простодушие — достоинство идиотов. Украл он эти плавки, не ясно?

У Нелли сделалось высокомерное выражение лица.

— Хамюга! — тоже по-русски произнесла она, отворачиваясь от Дрона.

Рад почувствовал себя виноватым.

— Нелли, — сказал он, — я иногда бываю предусмотрительным. Я их вчера купил.

Взгляд, которым его наградила Нелли, был исполнен жажды отмщения.

— Ты меня разочаровал. Мог бы и украсть.

Теперь Дрон расхохотался. Ему понравилось, как Нелли расправилась с Радом.

— Нелли предлагает нам, — проговорил он по-английски, — отправиться в ближайший магазин и украсть там купальные принадлежности.

— О нет. — Крис засмеялся и отрицательно помахал перед собой руками. — Красть — так миллионы. За плавки я готов заплатить.

Тони знал неподалеку большой магазин, где плавок-купальников могло бы хватить на всю Паттайю.

У Рада после вчерашнего посещения “Импориума” была идиосинкразия на шопинг. И он был совсем не против побыть один.

Давайте я подожду вас здесь, — предложил он.

Они ушли, он стронул себя с места, пересек дорогу и, оказавшись на тротуаре, вошел в ближайший бар, распахнутый на улицу чуть ли не всем своим нутром. Он решил провести время ожидания в баре.

У барной стойки сидела, щебетала стайка молоденьких девушек. Все они, когда Рад вошел, дружно повернулись в его сторону и, пока он делал заказ, открыто наблюдали за ним.

Рад взял свое пиво, отошел подальше от бара и сел за столик в первом ряду от входа, чтобы держать улицу в поле зрения.

Когда одна из птичьей стайки возникла около него и попросила разрешения присесть рядом, он ничего не заподозрил. Такой свет юности и свежести исходил от нее. “You are sad — Вы грустный, — проговорила она. — Why are you alone? May I help you? — Почему вы один? Я вам могу помочь?” И только ее глаза объяснили ему, кто она. Это были совершенно безучастные, пустые глаза. Ей не было никакого дела, почему он “sad”.

И все же Рад не сразу поверил своей догадке.

— Могу я вас угостить? — спросил он.

— Только лапшу я есть не буду, — тотчас отозвалась она.

Других подтверждений не требовалось. Этого было достаточно.

Можно было прогнать ее от себя. Но ему вдруг сделалось так жалко ее — невозможно прогнать.

— Да что захочешь есть, то и будешь, — сказал он.

— Тогда попросите, чтоб нам подали меню, — распорядилась она.

Она ела принесенную ей жареную курятину с коричневым рисом, Рад тянул пиво, смотрел на улицу, смотрел на нее — и видел всю дистанцию, которую ей предстоит пройти. Он чувствовал себя кем-то вроде ее отца, отпускающего ее в плаванье по житейскому океану. Знающего, что ее ждет, и неспособного дать ей другой судьбы, кроме той, которую она уже избрала.

Дрон с Нелли, Крис и Тони появились, когда щебетунья уже наслаждалась кофе с мороженым. На Дроне с Крисом были новенькие соломенные шляпы, на Тони новая полотняная кепка с изображением британского флага, — попав в магазин, секцией с купальными принадлежностями они не ограничились.

Рад достал мобильный, набрал номер Дрона. Дрон, следуя подсказке, зашарил взглядом, и мгновение спустя глаза их встретились.

— О, елки-палки, — произнес в трубке голос Дрона. — Ты с девочкой? На всякий случай до меня не расплачивайся, чтобы снова не влипнуть.

Рад не стал протестовать.

Нелли, Крис, Тони — все, когда Дрон, закончив разговор, бросил им несколько слов и двинулся через дорогу, с любопытством воззрились на Рада, а Тони, сверкая улыбкой, поднял большой палец.

Стайка щебетуний у стойки, когда Дрон возник в баре, встрепетав, тут же умолкла и замерла в ожидании его дальнейших действий. Дрон прямым ходом прошел к столу Рада, отодвинул свободный стул, сел и, сняв шляпу, положил ее на край стола.

— Нелли тебе, кстати, тоже на плешь кое-что купила. Обо мне бы так заботилась.

Рад удивился.

— Нелли? Мне? — Он посмотрел в сторону оставшихся стоять на бульваре Нелли, Криса и Тони. В руках у Нелли, кроме ее белой вязаной сумочки, больше ничего не было. — Разыгрываешь?

— Разыгрывать — это не в моих правилах. — Дрон взялся за шляпу на столе, приподнял ее и бросил обратно. — Я, если что, сразу и наотмашь. Спелись с нею в Чиангмае? А? Я в Бангкок, а ты, несмотря на мое предупреждение… а?

Вот когда в Раде все возликовало, что может смотреть в глаза Дрону с легким сердцем.

— Нет, Дрон, — сказал Рад. — Не нужно было меня и предупреждать — нет. Да ведь ты, если бы не был уверен, ты бы нас и не оставил.

— Мне тогда только об этом и было думать. — Дрон глядел на него незнакомым беспощадным взглядом, заставившим Рада вспомнить слова Нелли, что он хороший стрелок. Потом Дрон словно бы вдруг обнаружил, что за столом, кроме них, сидит девушка, — с такой резкостью он перевел взгляд на нее. И вновь взгляд его оказался устремлен на Рада. Но теперь это был вполне обычный его, благодушно-веселый взгляд, взгляд человека, довольного и жизнью, и собой, и миропорядком. — С цыпой, значит, сидишь, — сказал он. — Время зря не теряешь. Хочешь снять?

“Нет. Случайно вышло”, — хотел сказать Рад — и заткнулся. Раньше, чем успел раскрыть рот. Он понял тайный смысл слов Дрона. Заподозривший было, что у них с Нелли в Чиангмае что-то было, Дрон снял с него эти подозрения. И отвела их от него щебетунья. Дрон расценил ее присутствие за столом Рада как алиби. Если бы у них с Нелли в Чиангмае что-то было, Рад не стал бы подставляться с проституткой под Неллин взгляд.

— Да ну что же сейчас снимать. День, — выдал Рад в ответ на вопрос Дрона. — Позднее.

— Тогда расплачивайся да двигаем. — Дрон взял шляпу и надел ее.

Он предлагал Раду сделать то, что Рад собирался сделать и без него. Он вовсе не видел для Рада какой-то опасности в этом баре. Он заявился сюда потому, что это была удобная возможность потолковать с Радом о своих подозрениях, возникших там, в магазине, — лишь поэтому.

В дополнение к счету официантка потребовала от Рада двести бат за оказанную услугу знакомства. Произнеся эти слова, она ткнула пальцем в щебетунью.

— Заплати, — подсказал Раду Дрон по-русски.

Но предстояло еще избавиться от девушки. Подбирая слова, Рад начал было объясняться с ней, — Дрон перебил его.

— Jump off! — Отвали! — посмотрел он на щебетунью. — You’re not needed here anymore! — Ты здесь больше не нужна!

Девушка с недоуменным испугом смотрела на них. Поесть на дармовщинку — это она была совсем не против, но она подсаживалась к Раду совсем не за тем, чтобы поесть. Она собиралась заработать.

— What? I didn’t get you! — Что? Я не поняла вас! — произнесла она.

— Fuck off! — От..бись! — не повышая голоса, проговорил Дрон.

Теперь наконец до нее дошло, что ее прогоняют. Гримаска презрительного разочарования пробежала по ее свежему хорошенькому личику. Но вслух она не проронила ни слова — встала и молча прошествовала к умолкшей стайке у барной стойки.

Раду было жалко щебетунью. Сытая, но без денег для семьи.

— Зачем ты уж так-то, — сказал он.

— Только так, — отозвался Дрон. — Кто она? Мусор, грязь под ногами. У них своя жизнь, у нас своя. Полезна тебе — используй. Использовал — вытри ноги.

Нелли, только Рад с Дроном вышли на улицу, достала из сумки белый полиэтиленовый пакет и стояла ждала их, держа пакет перед собой в позе торжественности.

— Между прочим, — едва они приблизились, с этой торжественностью обратилась она к Раду, — пока ты, обо всем забыв, шлялся по кабакам, о тебе не забывали.

— Не забывала, — поправил ее Дрон.

Видимо, некоторое выяснение отношений по этому поводу у них уже было.

В пакете оказалась панама. Она была цвета слоновой кости и похожа формой на колониальный шлем — ей только не хватало ремешка на подбородок. Из хорошей плотной материи, с белой полотняной подкладкой — отличная панама. Нелли явно купила не первую попавшуюся, а выбирала.

— Нелечка, я тронут. — Не будь только что их разговора с Дроном, Рад в знак благодарности поцеловал бы ее в щеку. Но сейчас пришлось обойтись одними словами.

— Рад, мы решили, сейчас в гостиницу, одеваемся для купания — и на море, — сказал Крис. — Как вы?

— Как народ, так и я, — ответил Рад.

Мобильный у Дрона зазвонил, когда они входили в стеклянную дверь гостиницы. Дрон отошел от них в сторону, чтобы избежать помех его телефонному разговору, а они, дожидаясь его, сели в кресла неподалеку от стойки ресепшена. Нелли, не дав Тони сесть рядом с собой, попросила сесть в кресло около себя Рада.

— Что, — проговорила она по-русски, — проститутками балуешься? Я ему на голову там выбираю, а он с проститутками!

— Нелли, перестань. — Перед кем-кем, а перед нею у него было чувство вины. — Я пиво пил, она подсела, попросила покормить. Все!

— Что ты за тип, — протянула она. Глядя со стороны — восторгаясь стоящей погодой. — От порядочных женщин отказываешься, а на уличных так и тянет.

Раду не пришлось ломать голову над ответом — Дрон закончил разговор и, схлопнув мобильный, двинулся к ним.

— Что, — сказал Дрон, подходя, пробежавшись взглядом по всем, но обращаясь к Крису — будто отчитываясь перед ним. — Яхта есть. Даже не просто, а мега.

— Но на море купаться мы сейчас идем? — с той же светской улыбкой, с какой разговаривала с Радом, вопросила Нелли.

— Идем! Конечно! А как же! — бурно подтвердили верность планам Дрон, Крис и Тони.

Рад промолчал. Ему было все равно: идти, не идти.

— Что значит “мега”? — только спросил он у Нелли перед тем, как подняться с кресла.

— Значит, большая. Не чета тем, что мы сейчас видели, — ответила она.

Такси-скамейки в Паттайе были не красные, как в Чиангмае, а синие, и кузова их напоминали не ящики с танковыми щелями по бокам для обозрения, а скорее кареты: высокие, с открытым пространством от спинок скамеек до самой крыши, покоящейся на круглых блестящих никелированных стойках.

Рад с Тони ехали в такси вдвоем. Бич-роуд отступила от берега, перестав быть односторонней, дома теперь шли с обеих сторон, в каждом был то ли магазин, то ли лавка, то ли ресторан, и каждый светился огнями, рекламой, — казалось, ранняя зимняя темнота, сошедшая в положенный час на землю, миновала Паттайю: так, едва не по-дневному, было светло.

— Смотрите, смотрите! — тыча пальцем, прокричал Тони.

Такси проносилось мимо застекленной веранды, над крышей которой висела ярко освещенная рекламная доска: “Restaurant Rasputin”.

— Как думаете, кто держит ресторан? — спросил Рад. — Русские?

— Думаю, что русские, — ответил Тони. — Кому еще так называть.

Рад вспомнил, как в день приезда, в аэропорту, знакомясь с Тони, удивился его откровенно английскому имени, и Нелли просветила: у тайцев это обычное дело — многоименность. Человека на красной “Тойоте” звали тайским именем. Машина его была столь агрессивно красной, что при хорошей скорости воздух вокруг нее мог, наверно, вспыхнуть, как от спички.

— Как зовут нашего вождя? — спросил Рад. Представляясь, хозяин красной “Тойоты” произнес свое имя с такой беглостью — Рад ухватил лишь общее звучание.

— Вождя? — Тони не понял. Но тут же и догадался. — А, вождя!.. Сукитая его зовут, — внятно каждый звук, чтобы Рад разобрал, произнес он имя хозяина красной “Тойоты”.

— Сукитая, — повторил Рад, запоминая. — Но это ведь тайское имя?

— Тайское, — подтвердил Тони.

— А почему у него тайское имя?

Тони опять не понял, и Раду пришлось выложить ему свои познания в правилах тайского именословия. Тони уважительно, почти благоговейно вскинул глаза вверх.

— Это не то имя, что дано при рождении. То имя ни в какие документы не вносится.

— А почему тогда у него не английское имя?

До сих пор тайцы, с которыми Рад имел дело, назывались английскими именами.

— Ему не нужно. — В глазах у Тони выразилась еще большая уважительность. — Банкир. Очень большой человек. Человек его положения должен иметь отеческое имя.

Благоговейная уважительность, с какой Тони говорил о Сукитае, делала понятным, почему они с Тони едут сейчас в этом такси, а не в прожигающей собой воздух красной “Тойоте”. Извини, Рад, но мы не можем набиться в его машину, как сельди в бочку, сказал Дрон, когда ждали около гостиничного крыльца приезда Сукитаи. Тонина “Тойота” была запаркована на стоянке в двух кварталах от отеля, Рад с Тони было пошли туда, но пустая синяя “скамейка” выскочила на них, только успели отойти от отеля на какую-нибудь сотню метров, и Тони, вскинув руку, проголосовал. Поездка на такси обещала в будущем проблемы с возвращением — особенно если возвращение придется на ночь, — Рад, пока еще не сели, предупредил Тони об этом, Тони было задумался, но лишь на мгновение. “А, — сверкнув улыбкой, махнул он рукой. — Еще сколько идти, а тут уже можем ехать”.

Вспомнив сейчас об этом, Рад сказал:

— Тони, вы поразительно легкомысленны. Вы так легкомысленны, я вам даже завидую.

— А! — воскликнул Тони, одаривая Рада очередной лазерной улыбкой. — Быть серьезным — отравлять себе жизнь. Я смотрю на проблемы в перевернутый бинокль. Они остаются теми же, но становятся маленькими.

Рад внутренне восхитился. Это было простенько, но мудро — на него словно дохнули века.

— Тони, вы мне очень нравитесь, — сказал он.

Они второй раз были с Тони вот так вдвоем. Первый — вчера в Бангкоке, ожидая Нелли у гостиницы — когда она переоденется; но первый — это первый, первый — это всегда лишь притирка, и, можно сказать, до нынешнего раза у них по-настоящему не выпадало случая поговорить друг с другом напрямую, тет-а-тет. И Тони, видя, что Раду трудно понимать его речь, стал говорить медленнее, четче произнося слова, — без всякой просьбы со стороны Рада, по своему желанию.

— У вас большие проблемы в России, Рад? — спросил Тони в ответ на его признание в симпатии.

— Еще какие. — Рад решил не скрытничать.

— Оставайтесь у нас в Таиланде, — сказал Тони.

Поистине он смотрел на жизнь в перевернутый бинокль.

— Что я буду здесь делать, — сказал Рад.

— То же, что и у себя. У меня знакомый на Пхукете живет, это остров на юге Таиланда, там большой курорт, масса отелей, и вот он мне пишет, что у них в отеле требуется менеджер спортивного клуба, будут устраивать конкурс. Работа с иностранцами, тайский язык и не понадобится, только английский, а резюме для конкурса составить я вам помогу.

— Что вы, Тони. — Рад не удержался, иронический смешок вырвался у него. — У меня виза только на три месяца. А кончится — что потом?

— Устроим, найдем способ. Виза — это решаемая проблема. Вам только нужно будет выбелить зубы. Вот как у меня. — Тони оскалился.

Но зубы его уже не засверкали. Огненный океан остался позади, теперь вокруг была наконец темнота, впереди был океан настоящий — лежавший за береговой кромкой сплошным пространством кромешного мрака.

Такси остановилось.

Это было начало мола. Гигантская бетонная дуга, завершая линию берега, уходила во тьму залива. Красная “Тойота” Сукитаи, пламенея в свете фар привезшего их такси, стояла в десятке метров впереди, свет фар пробивал ее насквозь — машина была пуста, и ни единой души рядом с ней.

— Догоним, — бодро произнес Тони, расплатившись с водителем.

Рад с Тони догнали свою VIP-группу почти на подходе к причалу. Дрон, увидев Рада и Тони, упрекнул их:

— Что так долго? Я уже думал, придется стоять тут и ждать вас!

Он нервничал. Похоже, встреча с этим Сукитая была для них с Крисом особо важна, и он не хотел доставлять хозяину красной “Тойоты” самого ничтожного дискомфорта.

С подвалившего к причалу теплоходика сходила группа разговаривавших на английском туристов.

— Понял, кто это, по акценту? — спросила Нелли у Рада.

— Конечно, нет, — отозвался Рад.

— Австралийцы. У них такой специфический выговор… Поездишь по заграницам побольше, попривыкнешь к английской речи — научишься различать.

Вынырнув из-за спин последних австралийских туристов, около них возник молодой таец в белом морском кителе и бело-черной морской фуражке на голове. Почтительность, с какой он обратился к Сукитае, граничила с раболепием.

— Прошу, — выслушав его, повел Сукитая рукой. Все его движения и тон были одной ярко выраженной повелительностью.

Они сошли по трапу на теплоход, пересекли его по проходу между скамейками, — оказывается, к другому борту теплоходика был пришвартован роскошный катер с мягкими белыми сиденьями, на этот катер человек в кителе их и вел.

Тони, ожидая своей очереди сойти на катер, изогнулся и некоторое время внимательно изучал его нос.

— Знаете, как называется яхта? — спросил он Рада, когда они уже были на борту и толклись в проходе, определяясь с местом.

— Откуда же? — недоуменно сказал Рад.

— “Gold shark — Золотая акула”. — Тони так и распирало удовольствием, что он проник в смысл слов, брошенных австралийцу Дроном. — Прочитал на борту. Это же с яхты катер.

Морской волк в белом кителе занял место за рулем, оглянулся назад и, получив разрешающий кивок Сукитаи, запустил двигатель. Катер, набирая скорость, развернулся кормой к берегу, обозначенному беспрерывной полосой цветного электрического огня, взбил в воздух буруны воды и устремился в расстилающийся впереди океанский мрак.

Спустя десяток минут иллюминированная береговая линия за кормой превратилась в узкую световую полоску между тьмой неба и тьмой воды. Зато прямо по курсу вырастало, становясь все ярче и отбрасывая на воду все более отчетливую световую дорожку, новое зарево, в котором уже начал проступать и силуэт судна.

Прожектор, бивший откуда-то сверху, когда перескакивали с катера на трап и поднимались по нему, был так ярок, что казалось, над пятачком моря, где покачивалась на волне яхта, взошло свое, отдельное солнце. Встречать катер на палубе выстроилось человек восемь. Сукитая пожал руку лишь одному — так же, как и встречавший их на причале, в белом кителе и бело-черной морской фуражке на голове, судя по всему, он и был капитан, а тот, с причала, — кем-то вроде его помощника.

Экскурсия по яхте заняла около получаса. Капитан провел коридором с каютами, стюард по его приказу открыл, продемонстрировал одну, другую. За каютами последовал кинозал, потом бассейн, к бассейну примыкал зал с тренажерами. Шведская стенка манила взлететь по ней к потолку, что Тони и сделал, быстро и красиво подтягиваясь на руках.

— А? — посмотрел он на Рада, так же на одних руках спустившись вниз. — Можем?

Поднявшись под потолок, Рад перехватился руками, обратившись к залу лицом, сделал уголок и держал его секунд десять.

— Вы профессионал! — обнял его за плечи Тони, когда Рад оказался на полу.

— А вы думали! — ответил Рад.

В салоне яхты можно было рассадить, наверное, полк. Капитан их сюда уже только сопроводил, но не вошел. Покрытый тяжелой белой скатертью стол был накрыт на шесть персон.

Едой, что подавалась, также, наверно, можно было накормить полк. Одна закуска сменяла другую, освежались тарелки, обновлялись приборы, горячее — американские, какие-то десятисантиметровой высоты говяжьи стейки — было подано только минут через сорок, когда закуски уже не вмещались в желудок.

Недоеденные стейки исчезли со стола, сменившись чаем, кофе, десертом, фруктами. Потом Сукитая, Дрон и Крис поднялись. “Побудьте тут пока без нас”, — бросил Дрон.

Ведомые Сукитаей, Дрон с Крисом неторопливо покинули салон, и сразу за столом сделалось неуютно. Три пустовавших места вызывали ощущение разора.

— Пойдемте на воздух? — предложил Тони.

Нелли задумалась на миг — и решительно встала.

— Прошу вас! — позвала она старшего стюарда, стоявшего поодаль в позе готовности оказывать гостям любые услуги. — Проводите нас на палубу.

Там, на палубе, под распахнутым в пронзительную звездно-лунную бездну полным ночным куполом с тонюсенькой линией огней Паттайи где-то у горизонта, слыша в мгновения молчания плеск воды о борт яхты, провиснув в шезлонгах с вытянутыми вперед ногами, Рад с Нелли поговорили со всей откровенностью еще раз.

— Что ты имела в виду на причале, когда сказала “поездишь по заграницам”? — спросил ее Рад. Эти ее слова, брошенные после разговора Дрона с австралийцем, сидели в нем саднящей занозой. Что-то стояло за ними, смысл их был много больше того сообщения, что они заключали в себе.

Нелли повернула к нему голову. В звездно-лунном астеническом свете он увидел: глаза ее довольно блеснули. Она ждала этого вопроса.

— Что я имела в виду под “поездишь по заграницам”? — переспросила Нелли. — То, что поездишь. У Дрона есть решение насчет тебя. И оно положительно.

Горние ангелы вострубили в Раде.

— Откуда ты знаешь? — сдерживая ликование, спросил он. — Почему мне Дрон — ни слова?

— Подожди, — отозвалась Нелли. — Видишь, у него свои дела, занят ими.

Ликование, владевшее Радом, жаждало наполниться конкретикой знания.

— А зачем мне ездить по заграницам?

— Так я чувствую. Жизнь у тебя такая будет.

— Что же, кем-нибудь вроде этого Майкла-Майка?

— Нет, что ты. Не думаю. — Нелли как отшатнулась от ожившего в ее памяти образа богатыря с ноутбуком. — Даже уверена. Это же просто курьер.

По другую руку от Нелли на шезлонге сидел Тони, он слышал весь их разговор, но можно было безбоязненно говорить о чем угодно, — из их речи ему были доступны разве что имена. Однако его имени произносить Рад не стал.

— Слушай, а вот твой сосед с другой стороны, — прибегнул он к иносказанию. — Дрон ему помог деньгами, правильно? Я знаю, что здорово помог, только не знаю чем.

— Деньгами, чем еще, ими, родимыми, — насмешливо ответила Нелли. — Мой сосед с другой стороны не только великий понтярщик, но и страшный игрок. Он проиграл чьи-то чужие деньги. И не мог вернуть. Не мог вернуть, но не вернуть не мог. Такая была коллизия. Дрон его, можно сказать, вытащил из петли.

— И с той поры он верный оруженосец Дрона?

— А почему ему не быть верным оруженосцем? — Теперь в голосе Нелли прозвучало удивление. — Тем более что это не накладно, а наоборот.

Она умолкла, и Рад тоже молчал, решаясь на вопрос, который ему трудно было задать, но не задать который он не мог. Ему нужна была ясность.

— Так что же, я тоже должен буду — кем-то вроде оруженосца?

— А тебе в лом? Ты бы хотел взять — и ничего не дать? Товарно-денежные отношения предполагают взаимообмен.

Она, безусловно, была права в своем утверждении. Только какую цену ему должно было заплатить за товар Дрона?

— Прости за занудство, — проговорил он, — но почему ты еще днем, на набережной, просила меня набраться терпения? А сейчас утверждаешь, что Дрон все решил.

— Потому что днем мне еще нечего было тебе сказать. Ты меня что, подозреваешь в каких-то происках?

Нет, Рад ее ни в чем не подозревал. Она была его союзницей, он в этом не сомневался.

— Извини, — сказал он, — я просто сопоставляю факты. Вчера, после ресторана, когда мы прощались с Крисом, он мне выдал такую фразу: “Мы теперь часто будем встречаться”. Имеет она отношение к тому, что ты мне сообщила сейчас?

— Может, имеет. Может, не имеет, — не задумываясь, отозвалась Нелли. — Не все равно? Просто Крису Дрон мог сказать что-то еще вчера. А мне — только-только.

Она была его союзницей, это точно. И то, что он так ясно это сейчас чувствовал, подвигло Рада на вопрос, который занимал его все время, как приехал, но он все не знал, как на него получить ответ.

— Можешь мне ответить, чем занимается Дрон? Вот с Крисом, вот там в Америке?

Никакой бурной реакции Нелли на этот вопрос не последовало. Похоже, его можно было задать ей хоть в первый день.

— Родину продает, — сказала она спокойно. — Торгует ее богатствами.

Расхожее словосочетание балаганной шуткой крутилось в голове у Рада.

— Как продает? Оптом, в розницу?

— И оптом, и в розницу. Как выйдет.

— Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу, — донесся до Рада из темноты голос Тони. — Кто-нибудь знает, мы остаемся здесь ночевать или нет?

— Я полагаю, Тони, — ответила Нелли, перекатывая голову по спинке шезлонга в его сторону, — это будет зависеть от того разговора, который сейчас ведется.

— Хотелось бы остаться, — мечтательно произнес Тони. — Люблю ночевать на яхте. А на такой, признаюсь, еще никогда и не был. Великолепная яхта, да, Рад?

— Великолепная, Тони, — не видя его, подтвердил в темноту Рад.

Горние ангелы трубили в звонкие трубы и пели своими чистыми голосами в небесной вышине, — какой еще могла быть эта “Золотая акула” как не великолепной.

Проблемы с возвращением в гостиницу, чего Рад с Тони опасались вчера, когда ехали в темноте на такси, не возникло. Не потому, что был день и к молу то и дело подкатывали синие паттайские такси-скамейки. А потому, что рядом с красным тигром “Тойоты” Сукитаи стояла еще одна, специально вызванная им для Рада и Тони машина с шофером, и Сукитая сдержанным жестом указал им на нее.

Спустя час все за исключением Сукитаи, убывшего в свою жизнь, снова сидели в объемистой “Тойоте” Тони, и он, подсвистывая мелодии, пойманной по радио, весело крутил руль, направляясь в местечко с русским звучанием — Районг. Они ехали в местечко с русским звучанием, чтобы отправиться оттуда на остров. Ночь на яхте среди морской тишины и покоя сделала для Криса ясным, какого бы отдыха он хотел. “Нет, в Паттайе невозможно, — недовольно сказал он Дрону за завтраком. — Шумно. Людно. Тот же Бангкок. Куда-нибудь бы в глушь”. “Если это будет не самый респектабельный курорт, ничего? — выслушав просьбу Дрона и изготовившись звонить, спросил Сукитая. — Сезон, все занято”. “Ничего, ничего, главное, чтобы куда-нибудь в глушь”, — готовно заверил его Дрон.

Дорога на машине заняла полтора часа. На пристани Районга было пустынно, у деревянных пирсов, двумя длинными стрелами уходившими в море, покачивалось несколько теплоходиков.

Остров лежал за бетонной дамбой мощного волнореза дымчатым сизым всхолмьем посреди голубой равнины. До него на теплоходике оказалось минут сорок неспешного, черепашьего хода, но зато, когда остров из сизо-дымчатого стал отчетливо зеленым, возникло столь же отчетливое ощущение проделанного пути, пространства, отделившего обмятую материковую жизнь от предстоящей островной — иной и неизвестной.

Крис все это время просидел на скамейке между Дроном и Радом, листая рекламные журналы, захваченные из отеля в Паттайе.

— Слушайте, Дрон, — сказал он, когда уже подходили к пристани. — Тут предлагают девочек для времяпрепровождения, а на острове ведь, наверно, будет тоска тоской?

— Хотите заказать девочку? — отозвался Дрон.

— Да вот соблазняют, — тряхнул Крис веером журналов в руках.

— Хорошая мысль, — сказал Дрон. — Вы, в отличие от меня, свободный человек, имеете право. Рад вот, может быть, составит вам компанию.

— А оплатишь? — спросил Рад по-русски.

— Оплачу, — по-русски же ответил Дрон.

— Задумался, — сказал Рад.

Теплоход причалил. Пристань была так же пустынна, как и та, с которой отправлялись.

На небольшой площади перед зданием пристани стояли, тесно прижавшись друг к другу, несколько магазинчиков, бар, интернет-кафе, офис проката мотоциклов. Двое бородачей рокерского вида в черных кожаных жилетах на голое тело, повязанных красными банданами, выведя из офиса проката мотоциклов железных коней, опробовали на холостом ходу их двигатели.

С дороги, пожарным рукавом утекавшей с площади, выкатило и остановилось посередине площади такси-скамейка. Оно было пожарно-красное, как в Чиангмае, но без крыши — совсем грузовичок. Водитель, выскочив из машины, призывно помахал рукой: “Садитесь!”.

Проехав несколько десятков метров, такси остановилось. Дорога здесь разветвлялась — направо, налево, за обочиной впереди был лес, и на фоне леса возвышалась арка: “Национальный парк Кох-Самед”. Двое в бежевой форме, в фуражках с кокардами, с выражением властной суровости на лицах, подошли к машине и что-то проговорили.

Тони смущенно похихикал.

— Двести бат с человека, — проговорил он. — За использование национального достояния народа Таиланда. В смысле, с иностранца. Иначе не пропустят.

— А с тебя, Тони? — полезши в карман за кошельком, спросил Дрон.

— С меня ничего. Раз это мое достояние.

Мытари получили деньги, один из них, вырвав из блокнотика, протянул наверх пачку квитанций об оплате, и водитель, молча следивший за всей процедурой с подножки кабины, нырнул внутрь, захлопнул дверцу, мотор затарахтел, — грузовичок двинулся дальше.

Спустя два десятка минут, прокрутившись с чемоданом по вымощенным камнем дорожкам, с полученным в администрации курорта ключом в руке Рад подошел к своему бунгало. На террасу, через которую был вход внутрь, вела крутая бетонная лестница в несколько ступеней. В углу у входа на террасу красовался пушистый веник.

Внутри дома было сумеречно из-за закрытых штор на окнах. Рад щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Комната была небольшой — размером в две веранды, — правая ее сторона представляла собой помост, возвышавшийся над полом до высоты лодыжки, и весь этот помост был постелью — с двумя подушками, двумя одеялами, с двумя комплектами полотенец, лежавшими на подушках.

Воздух в комнате был жарок и душен. Рад прошел вдоль помоста к кондиционеру на дальней стене и попытался включить его. Кондиционер не включился. Зато, стронув с места неподвижные лопасти, медленно завращался вентилятор под потолком. Вращался он так медленно, что никакого движения воздуха от него не исходило.

Рад открыл дверь в задней стене. Это была дверь в туалет и душ. Странным образом здесь свет горел.

Рад вернулся обратно на веранду, взял чемодан и занес в комнату. Под ногами что-то неприятно хрустело. Он пригляделся, — это был песок, принесенный им в комнату на подошвах. Тайна присутствия веника в углу на террасе стала ясна.

Рад снова вышел на террасу, взял веник, под которым обнаружился и пластмассовый совок, промел комнату, собрал песок на совок и сбросил вниз на землю.

Теперь перед тем как зайти в комнату, он снял сандалии за порогом и ступил внутрь в одних носках. В комнате, не разбирая чемодана, он рухнул на закрытую нежно-голубым шелковым покрывалом постель, перевернулся на спину и, глядя на вращающиеся лопасти вентилятора, стал считать число оборотов. Сбор на ланч был назначен через полчаса, пять минут этого получаса прошло, и оставшиеся минуты нужно было тоже как-то протянуть.

За ланчем в ближайшем ресторанчике обсуждали свои бунгало. Кондиционеры не работали ни у кого, и свет в комнате тоже ни у кого не горел. Зато у всех работали вентиляторы и горел свет в душе с туалетом. Такое совпадение наводило на мысль о неслучайности этого единообразия.

— Они экономят на электроэнергии, — первой высказала предположение о скаредности хозяев курорта Нелли. — В комнате днем свет не нужен, а вентилятор, я думаю, потребляет куда меньше, чем кондиционер.

— Тем более если он так вращается, — со смехом сказал Крис.

— А кондиционер днем как бы тоже не нужен, — развил Неллину мысль Дрон. — Днем положено быть на пляже и принимать солнечные ванны.

У Тони, который первым начал издеваться над курортным сервисом, было, однако, вполне разумное объяснение всей этой экономии.

— Остров! — сказал он. — Тут ведь автономное электроснабжение. На других курортах, уверен, все так же. Воду, я полагаю, тоже положено экономить.

— Вдохновил, — проговорил Дрон. — Какую-то ты, Тони, апокалиптическую картинку нарисовал. Прямо пожалеешь, что не остались в Паттайе.

— Ладно, — остановила его Нелли. — Никакого апокалипсиса. Здесь поблизости, я узнавала, даже интернет-кафе есть.

Дрон расхохотался.

— Если интернет-кафе, тогда, конечно, никакого апокалипсиса. Цивилизация с нами.

Рад молчал, не принимая участия в разговоре. Он ждал нового разговора с Дроном, обещанного вчера сообщением Нелли на палубе “Золотой акулы”. Горние ангелы уже не пели, но солнечный звук их труб, не исчезая, стоял в памяти.

Ланч закончился общим решением идти прямо сейчас купаться.

Рад появился на пляже последним. Чемодан стоял у него неразобранным, и пришлось открывать его, рыться в вещах, развешивать заодно рубашки на плечиках. На берегу уже никого не было, все в воде, и Нелли тоже. Она купалась к берегу ближе всех, увидела Рада и замахала руками:

— Сюда! Сюда! Присоединяйся!

Вода была теплой, как в Сочи на Черном море в разгар лета. Дно было чудесно полого, песок твердо укатан.

— Привет! — помахал Раду Тони. Он только что приплыл с глубины и сейчас стоял по грудь в воде, отдыхая после заплыва. — Посоревнуемся?

Рад неопределенно покачал головой. Азарта соревноваться в нем не было.

— Подождите, обвыкнусь! — крикнул он.

— Я как раз восстановлю силы, — согласился Тони.

Крис сосредоточенным кролем ходил на небольшой глубине вдоль берега — как в бассейне: метров тридцать в одну сторону, поворот — и в другую. Лицо его с раскрытым ртом — чтобы глотнуть воздуха — показывалось из воды с мерностью метронома.

Единственный, кого Рад опознал не сразу, был Дрон. Оказывается, Дрон был в очках и почти все время проводил под водой, выныривая только за воздухом. В одно из всплытий он встал на дно, стал выливать из очков набравшуюся под стекла воду — и увидел Рада.

— А, явился! — крикнул он. И пошел по дну к Раду. Снял на ходу очки, помахал ими. — Хочешь на подводный мир посмотреть?

— Дрон! Вы очки мне обещали! — крикнул Тони.

Дрон остановился.

— Да, в самом деле, — проговорил он. — Во вторую очередь! — крикнул он Раду.

Очки, ушедшие к Тони, автоматически избавляли Рада и от соревнования с ним.

Дрон отдал очки бурно подлетевшему к нему в фонтане брызг Тони, окунулся с головой, крякнул, согнал воду с лица руками и поглядел на Рада.

— Не против со мной потолковать? Отойдем вон туда в сторонку, к камешкам.

“Камешками” было нагромождение огромных, отполированных водой до стеклянной гладкости валунов, вдававшееся с берега широким рваным языком в море метров на двадцать. Поблизости от камней никто не купался, если Дрон собирался наконец затевать тот разговор, то место у каменного языка было для разговора самым подходящим.

Не доходя до камней метров трех, Дрон остановился. Лег на спину, закрыл глаза, полежал так мгновение и, шумно взмахнув руками, снова встал ногами на дно.

— Нет, кто бы как ни хаял, а мне место нравится, — проговорил он. — Нам, привыкшим к советской бедности, ничто не в лом, да ведь?

— Тебе?! — с нажимом, иронически произнес Рад.

— И мне, и мне. — Дрон всхохотнул. — Что там мой батя был замминистра. Ты же бывал у меня. Слезы, не дом! У госслужащего средней руки в Штатах лучше. Но я, в принципе, только имел в виду, что за все в жизни нужно платить. За тихую жизнь на острове надо, скажем, платить меньшим комфортом. И мы, бывшие советские люди, совки, это хорошо понимаем. Понимаем, да, Рад?

Что Рад понял, так это то, что Дрон приступил к тому разговору.

— Понимать, Дрон, не значит “принять”, — выдал он родившуюся в нем максиму. Ничего особо не значившую. — Все зависит от конкретных обстоятельств места и времени.

— Конкретные обстоятельства места и времени состоят в том, — отозвался Дрон, — что о тебе навели справки. Извини, но это пришлось сделать.

— Так, — сказал Рад. Известие было вполне ожидаемым. — И что проверка?

Вскинув вверх руку и выгнув кисть, Дрон ударил по воде, выбив в воздух пластину горного хрусталя. Рад попытался уклониться, но не успел, и лицо окатило соленым фонтаном.

— На тебя отличные характеристики, Рад! — воскликнул Дрон. — Мне даже не хочется им верить: так не бывает! Ты вместилище чуть ли не всех добродетелей!

Рад сделал вид, что собирается брызнуть в Дрона водой по его примеру, тот дернулся в сторону — и напрасно. Рад удовлетворенно усмехнулся.

— Это тебя, конечно же, обманули, — сказал он. — Я не Иисус Христос, чтобы быть вместилищем добродетелей. Но долг я тебе отдам. Не зажму. В этом ручаюсь.

— Отработаешь, — наставив на него палец, произнес Дрон. — Проявишь свои достоинства. Нормальный вариант?

— Как я должен отработать? Надеюсь, ты не в киллеры меня прочишь?

— О, упаси боже! — Дрон поморщился. — Какой из тебя киллер. Порядочная цивильная работа. Офисная специальность. Пока ты ею не владеешь. Нужно будет осваивать.

Он прервался, явно ожидая от Рада нового уточняющего вопроса, и Рад задал его.

— Что за офисная специальность?

— Банкротить предприятия, — тотчас ответил Дрон. — Кризисный управляющий — так, кажется, называется. Я не большой спец в этой терминологии.

Раду уже не хотелось изображать, будто он собирается брызнуть в Дрона водой.

— Ты мне рейдером, что ли, предлагаешь быть?

— Рейдером? — переспросил Дрон. — Raid, — произнес он по-английски. — Raider… Налет. Налетчик… Ах, рейдером! — До него дошло, что означает это слово. — Что тебе все мерещится: киллер, рейдер. В галстуке будешь ходить, в галстуке. На машине ездить. Ты математик, мозги у тебя есть, тебя натаскают — и вперед. Давай вернемся поглубже. — Дрон боком, помогая себе гребками рук, запрыгал по дну на глубину.

Легкая волна, шедшая с моря, заставляла их все время переступать ногами, сдвигая к берегу, и, разговаривая, они переместились к нему на несколько метров, так что вода, доходившая им до ключиц, доставала теперь только до пояса.

Рад опустился в воду и неторопливым брассом проплыл за Дроном эти несколько метров, на которые их снесло.

— А почему я? Есть, полагаю, другие, которых и готовить не надо? — спросил он, когда они снова стояли напротив друг друга.

Дрон помедлил с ответом.

— Потому что у других не такие характеристики. Нужен человек, на которого можно положиться. Для которого вернуть долг — дело чести. Для тебя вернуть долг — дело чести?

— Безусловно.

— Вот поэтому ты, — незамедлительно ответствовал Дрон.

Горние ангелы, певшие вчера в Раде, молчали. Ни звука их голосов не было в нем, ни звука их труб.

— Слышал я об этой профессии, — проговорил Рад. — Сучьим делом предлагаешь мне заниматься. Выбрасывать людей на улицу, выворачивать карманы…

— Стоп, стоп, стоп! — прервал его Дрон. — Ты хоть представляешь, сколько народу об этом занятии мечтают? А тебе — вот, на, тут и решение твоей проблемы, а ты — “сучье дело”! В невинности детки не рождаются. Целка бесплодна. Ты не согласен?

— С тем, что целка бесплодна?

— Со всем, со всем! — Дрон едва не кричал. — Дорого твоя незапятнанность в нищете будет стоить? Да в убожестве никакая чистота не видна! Грош ей цена. Медяк!

Горние ангелы, пронзенные земными стрелами, валялись со своими переломанными небесными трубами вокруг Рада обыкновенными курицами, умерщвленными ради человеческой пищи.

Катер, стремительно прошедший вдоль берега, поднял волну, та покатилась к берегу живым плоским валом, дошла до них, и они оба, почти синхронно, подпрыгнули, оттолкнувшись от дна, чтобы не накрыло с головой.

Волна прошипела по камням, ушла к пляжу, они встали на дно, и Рад, поспешив опередить Дрона, вернулся к их разговору.

— Я бы просил тебя о чем-то другом. Я ведь и в самом деле математик. Менеджер я — в силу обстоятельств. Конечно, квалификация у меня за эти годы подрастеряна, но я все же работал в банке, я бы мог финансовым аналитиком… что-то ближе к работе мозгами!

Дрон покивал.

— Почему ж нет? Конечно. Но сейчас — то, о чем я тебе сказал. Это ведь не моя прихоть. Это то, подо что тебе будет оказана помощь. А главное, ты попадаешь в команду. Того, что с тобой случилось, больше просто не может быть, по определению. Без силы свои интересы не отстоишь. Знаешь, почему все эти северные народы, все эти эскимосы, чукчи, живут за полярным кругом, в этом ледяном мраке на целых полгода? Потому что их туда вытеснили. А вытеснили — потому что они не умели отстаивать свои интересы силой. Кровью. Желательнее чужой. Свою все же надо беречь. Ее в человеке, — он хмыкнул, — сколько? Шесть литров.

Их снова снесло к берегу по пояс, и они снова вернулись на прежнее место — по грудь, только теперь Рад, преодолевая сопротивление воды, прошел по дну, а Дрон, взбивая вокруг себя фонтаны, сделал несколько бурных бросков баттерфляем.

— Слушай, а ты все же чех! — воскликнул он, вставши на ноги и отфыркавшись. — Я правильно тебя тогда определил.

— Нелли просветила? — осведомился Рад, хотя это было ясно и без того.

— Она, она, — подтвердил Дрон. — Вот у тебя потому все и сикось-накось, что ты чех. А ты среди русских живешь, и жить тебе нужно по-русски!

— Какой я чех, — сказал Рад. — Что за бред. Я русский. Я в Чехии и не был ни разу.

— Мало ли что не был, — оборвал его Дрон. — Гены — это сила. Их прячь — они вылезут.

Рад вспомнил, как Нелли насмехалась над Дроном, когда он говорил, что русский.

— А вот ты в Америке живешь. Ты, полагаешь, и там русский?

Дрон прищурился, чуть подумал и отрицательно покачал головой.

— В Америке я американец. Я, Рад, богатый человек. А у богатых, запомни, нет национальности.

— Хочешь сказать, национальность богатых — деньги?

На лице Дрона появилось что-то вроде удивленного восторга.

— Ты знаешь, пожалуй, ты прав. Есть такая страна.

— А как тебе с Крисом, легко? — спросил Рад.

— Он не в России живет. А если б в России… как знать.

Теперь Рад вспомнил, как в Бангкоке, после “Regency Park”, спеша на встречу в посольстве, Крис, прощаясь, бросил ему, что они теперь будут часто встречаться.

— Мне придется сотрудничать с ним?

— Почему тебя это интересует? — Дрон, похоже, насторожился.

Рад объяснил.

— А, понятно. — Дрон удовлетворился его ответом. — Да, скорее всего, придется. Вы познакомились, в контакте, чего ж нет.

— Выезжать за границу для встреч с ним?

— Ну, раз вы в контакте. Удобней, чтоб ты, чем кто-то.

Рад исчерпался. У него больше не было вопросов к Дрону. Концы с концами сошлись. Дрон подтвердил и слова Нелли, и слова Криса.

— Тебе, я вижу, нужно все как следует переварить. — Дрон, размахнувшись, хотел окатить Рада водой — Рад опередил его, и досталось Дрону. — Фу ты, фу ты! — отплевываясь, провопил Дрон. — Отличная реакция. С такой реакцией так медленно переваривать. Обратный билет у тебя когда?

Рад быстро вычел из даты отлета сегодняшнее число.

— Через шесть дней.

— Вот и отлично, — сказал Дрон. — Отдыхай. Расслабляйся. Все равно раньше времени не улетишь. Пять дней у тебя на раздумья. Немало.

Не дожидаясь ответа Рада, Дрон развернулся и, шумно упав в воду, все тем же баттерфляем поплыл к их компании.

Рад смотрел вслед Дрону не без зависти. Всегда нравился баттерфляй, пытался овладеть им, но тот ему не поддался. Он оттолкнулся ото дна и поплыл своим скучным брассом в море. Проплыв метров семьдесят, он развернулся и, перед тем как возвращаться, решил нырнуть, посмотреть, насколько здесь глубоко. Нырнуть, однако, не удалось — руки тут же уткнулись в песок. Здесь была мель. Он встал на ноги, — вода едва доходила до середины груди.

Вечером в припляжном лежачем ресторане, полусидя на мягких, обшитых материей поролоновых лежаках, прибавляя-убавляя огонь в стоящей между ними лампе с масляным фитилем, Рад говорил с Нелли об их разговоре с Дроном. Они уже поели, делать в бунгало было нечего, и продолжали лежать, заказали всем по порции пива, Тони себе — безалкогольного, слушали прибой, смотрели на мерцающие у горизонта огоньки нескольких судов. Крис достал смартфон, собрался получить последнюю почту, но аккумулятор у смартфона оказался разряжен. Интернет-кафе было за дорогой на горе, минутах в семи ходьбы, они посовещались с Дроном и решили пойти получать почту Криса там. Они ушли; и только ушли, Нелли, перебравшись на лежак рядом с Радом, спросила — будто все время ждала для того возможности:

— Что, как вы поговорили? Я понимаю, вы ведь там у камней о том говорили?

Рад предпочел бы ничего не рассказывать ей и не обсуждать, но это было невозможно. Их новые отношения старых любовников подразумевали с его стороны в этом деле полную откровенность.

— Да все, как ты и предполагала, — сказал он.

— Что, требует кого-то убить?

Рад невольно рассмеялся: до того сходны были их реакции — его, когда он спросил Дрона о киллере, и вот сейчас ее.

— Нет, о прямом убийстве речи не идет. — Вот тут ему зачем-то и потребовалось взяться за колесико регулятора и приспустить фитиль лампы, словно большой свет мешал ему быть с Нелли откровенным. — Но в некотором роде об убийстве, это точно.

— Перестань, — осадила она его. — Каком таком убийстве, что ты несешь?

— Убийстве заводов-фабрик. Довести до банкротства, выставить на продажу, купить по дешевке — продать за реальную стоимость.

— Ну и что? — снова вопросила Нелли. — Это же бизнес.

Рад взялся за регулятор фитиля и добавил огня — будто теперь ему требовалось рассмотреть Нелли получше.

— Бизнес, — сказал он. — Но представь себе, я врач, а ты мой пациент. И вот я берусь лечить тебя — и говорю: чтобы ты поправилась, нужно у тебя выкачать всю кровь.

— Бр-рр! — Нелли передернуло. — Какой ужас ты говоришь. Ты хочешь сказать, тебе предлагается роль такого врача?

— Догадливая девушка. — Рад вновь убавил огонь.

— Но другие этим занимаются?

— Другие занимаются.

— А ты бы не хотел?

Рад непроизвольно вздохнул.

— Дело не в том, хочу или не хочу, — сказал он. — Проблема в том, готов ли?

Теперь паузу взяла Нелли. Стал слышен шум воды, набегающей на берег, голоса соседей на других лежаках. Тони, увидев появившегося официанта, залпом допил остатки своего безалкогольного и попросил принести новый стакан. Поймав взгляд Рада, он улыбнулся ему. Рад улыбнулся Тони ответно. Чем дольше они были вместе, тем Тони нравился Раду больше и больше.

— Но у тебя же нет выхода? — произнесла наконец Нелли. — Выбора, — поправилась она.

— Да нет, почему, — сказал Рад. — И выход есть, и выбор. Выход-выбор есть всегда.

— Да? — удивилась Нелли. — Это какой же?

— Экзистенциальный, — проговорил Рад, снова крутанув ручку лампы.

— С-смерть? — с запинкой произнесла Нелли.

— Ну конечно, — сказал Рад. — Я же говорю, догадливая девушка.

— Иди к черту! — гневно воскликнула Нелли. — Принимаешь предложение Дрона, и точка. А там видно будет. В конце концов… — Она запнулась. — В конце концов, — повторила она решительно, — есть я. И я, потребуется, заставлю с собой считаться.

Это прозвучало почти признанием в любви. Рад, как то уже было в день прилета, ощутил себя кем-то вроде альфонса.

“Посчитался он с тобой, когда оставил с тем укусом на сафари”, — просилось напомнить ей, но это уже было бы совсем жестоко.

— Спасибо, Нелли, — сказал он. — Невыразимо тебе признателен. — Ирония помогала закамуфлировать патетику, звучавшую в нем. — У меня до отлета пять дней на раздумья. Так что… — Он смолк. Он не знал, как продолжить.

— Что “так что”? — вопросительно произнесла Нелли, понуждая его к ответу.

— Так что давай дуть пиво! — поднял он свой стакан.

Официант как раз принес Тони заказанную тем свежую порцию безалкогольного. Тони увидел вознесенную руку Рада со стаканом и принял ее на свой счет.

— Cheers! — крикнул он Раду, салютуя ему. — Ваше здоровье!

— А вот и мы, — возник над ними Дрон.

За его плечом на границе света, что давала лампа, и темноты тенью маячил Крис.

— Все нормально? Получили почту? — приветливо улыбаясь, спросил у него Тони.

— И получили, и отправили, и он, и я, — сказал Дрон, опускаясь на лежак около Нелли. — Кстати, — обратился он к ней, — на мой адрес пришло письмо от Женьки, она спрашивает, почему ты ей перестала мейлить?

— Отмейлю, — сказала Нелли. — Может, прямо сегодня же.

— Ну, сегодня… — досадливо протянул Дрон. — Снова с тобой туда идти? Нужно, видимо, заводить, как Крис, смартфон.

— Я не прошу, чтоб специально. — Голос Нелли был само ангельское терпение. — На обратном пути. Пойдем домой не морем, а по дороге.

— Если так, — пробормотал Дрон, беря из ямки в песке свой стакан и принимаясь очищать его пальцем от приставших песчинок.

— Там, между прочим, — занимая свой лежак, кивнул Крис в глубину острова, — полчища комаров. — А у моря здесь их, судя по всему, сдувает ветром. Здесь чудесно.

— Ой! — воскликнула Нелли. — А как же спать? Ведь нас заедят!

— Не заедят, — исполненным довольства голосом откликнулся Тони. — Я позаботился, купил специальный спрей. Побрызгаем — и никаких комаров.

— Тони, вы наш гений. — Крис буквально растрогался от его предусмотрительности.

— Можете отныне так меня и называть, — лучась довольством, дал согласие Тони.

Таец с платками шел за Радом от ресторанчика на заброшенном причале, где Рад остановился выпить стакан сока. Особенного желания пить не было, но Раду понравилось место, и захотелось здесь задержаться. Столы стояли под навесом прямо на настиле причала, от причала в море уходил узкий, с подгнившими досками пирс, рыбачьего вида катер покачивался на воде недалеко от оконечности пирса, рядом со столами на причале стояло несколько шезлонгов, — на шезлонг, развернув его боком, чтобы при одном повороте головы видеть море, при другом берег, Рад, получив сок, и сел.

Таец с платками появился у причала, когда он смотрел на берег. А может, то были не платки, а такие накидки, покрывала — во всяком случае, их вид позволял предположить все что угодно: яркие шелковые полотнища — синие, красные, оранжевые, зеленые — с такими же яркими рисунками: драконов, пальм, гор, моря в яхтах. Они висели у него, сложенные в несколько слоев, на руке, а одно он постоянно держал перед собой за углы развернутым — словно тореадор свой плащ. В роли быка, набегающего на плащ, должны были выступать отдыхающие, но особенного скопления их около ресторанчика не наблюдалось. Таец был маленький, худой, и ростом, и всей своей конституцией похожий на подростка, но лицо выдавало, что он уже отнюдь не молод, а глаза у него были такие затравленно-испуганные — больно смотреть, лучше этого не делать.

Но именно потому Рад и смотрел, не мог оторваться.

И таец невдолге перехватил его взгляд — и точас устремился к Раду.

— Good thing! — Хорошая вещь! — Английская речь давалась ему с невероятным трудом, и Рад скорее не понял, а догадался, что он произнес. — Good thing! — повторил таец, поводя перед Радом полотнищем, что держал обеими руками, — истинно тореро, призывающий быка броситься на него. — Good thing!

Рад со смятением отрицательно помахал рукой.

— No. No. Thank you. No. — Нет. Нет. Благодарю вас. Нет.

Он допил сок, подозвал официанта, рассчитался — продавца, к его радости, нигде не было видно. Но только он ступил с причала на землю, его тореро вырос перед ним — будто впрямь из-под земли.

— Good thing, — встряхивая развернутым полотнищем и искательно глядя на Рада, проговорил он. — Very good thing — Очень хорошая вещь.

“Нет”, — хотелось снова сказать Раду, но глаза тайца выворачивали его наизнанку, и очередное “нет” умерло в нем, не родившись.

— How much? — Сколько? — непонятно зачем спросил он.

Таец быстро-быстро залопотал что-то, а потом стал показывать на пальцах, выставляя вилкой средний и указательный.

— Five hundreds? — Пятьсот? — расшифровал Рад.

Таец отрицательно помотал головой.

— Two hundreds? — Двести бат? — предположил Рад.

— Yes, yes — Да, да, — согласно закивал таец.

— Too expensive — Слишком дорого, — развел Рад руками, обогнул продавца и двинулся по дороге, вьющейся вдоль берега, — как шел до остановки в ресторанчике.

Правда, дорога была уже более тропой, чем дорогой. То, что она все более напоминала тропу, вполне отвечало желанию Рада. Ему хотелось забрести в такую глушь, где о цивилизации напоминала бы только его одежда, простроченная машинным швом.

Продавец полотнищ возник у него на пути как раз в таком месте — когда Рад свернул на ответвляющуся от дороги едва заметную тропу, круто уходящую вверх. Должно быть, продавец знал тут не только человеческие, но и муравьиные тропки и обогнал Рада по ним.

— Good thing! — сказал тореро, заступая дорогу облюбованному им быку.

— Too expensive, — механически повторил Рад, проходя мимо тайца.

Но на вершине горы, где тропа вдруг вывела его на широкую, отсыпанную желтым гравием дорогу, он снова был встречен продавцом полотнищ.

— Good thing! — выставил перед ним тореро свой плащ. — One hundred twenty — Сто двадцать.

Он сбавил цену чуть не на половину!

Рад подставил загривок, чтобы получить в него шпагой. Он больше не мог сопротивляться.

Продавец держал развернутым полотнище с драконом — нежно-серый графический рисунок на ярко-вишневом насыщенном фоне, — Рад его и взял. Продавец извлек из висевшей на плече холстяной сумки белый полиэтиленовый пакет, убрал полотнище внутрь пакета, а Рад достал кошелек и стал перебирать банкноты внутри. Лежало несколько сотен, были пятидесятки, а двадцаток не было. Он счел это знаком. Достал сотню, пятидесятку, еще одну пятидесятку. Может быть, двести бат — это продавец просил лишку, имея в виду после торга сбросить цену, но дать ему меньше у Рада не поворачивалась рука.

Продавец, увидев вместо ста двадцати бат двести, отрицательно закрутил головой:

— One hundred twenty! Twenty!

Рад решил, что продавец просит дать ему сто двадцать бат без сдачи.

— That’s okay — Все в порядке, — сказал Рад. — Two hundreds. Take its. — Две сотни. Бери.

— One hundred twenty. One hundred twenty, — не беря деньги, заприговаривал продавец.

Рад наконец понял его. Сдачи у продавца действительно не было, но брать лишние восемьдесят бат он не хотел. Он сбавил цену — и хотел получить столько, за сколько, полагал он, договорились.

— Fuck off! — Рад всунул ему в руки деньги. — Fuck off, I say!

Ругательство подействовало. Заваливший быка тореро попятился-попятился, заросли приняли его в себя, и Рад остался на дороге один. С глянцевитым белым пакетом в руках.

Он развел ручки пакета в стороны и заглянул внутрь. Что ему было делать с этим полотнищем?

Дорога звала продолжить поход. Но через несколько десятков шагов, как двинулся по ней, она оборвалась. Вернее, дорога вдруг словно бы свернулась кольцом: съехала по склону метров на пять и там завершилась покато-кособоким кругом.

Рад спустился на круг, пересек его, подойдя к краю, — это был край ойкумены. Дальше, в кудрявых зарослях кустарника, начинался обрыв, дальше человеку ходу не было. Он дошел до конца острова, а кольцо свернувшейся дороги было чем-то вроде смотровой площадки. Далеко внизу, метрах, наверное, в ста, все в искрящейся под солнцем ряби, словно обшитое кружевной лентой прибоя, лежало по-кодаковски неправдоподобное сапфировое море, которое оживляли такие же неправдоподобно белые паруса двух яхт, неподвижно стоявших на якоре в каких-нибудь двух десятках метров от берегового обрыва.

Это были небольшие, двухпарусные яхты, ничего родственного с той, на которую их возил Сукитая, и, судя по тому, что они стояли так близко от острова, может быть, на какой-нибудь из них были сейчас Дрон с Нелли и Тони. Они трое после завтрака отправились как раз куда-то на эту сторону острова дайвинговать — нырять с аквалангом. Дрон с Нелли, оказывается, были заядлыми ныряльщиками, и Тони тоже владел этим искусством. Рад, по замыслу Дрона, должен был ехать с ними, брать уроки у инструктора, — Рад отказался. “Я погуляю”, — сказал он. Нелли с Тони принялись было уговаривать его, Дрон оборвал их. “Пусть погуляет, — сказал он. Добавив непонятно для Тони: — Ему нужно кое о чем подумать. А может, составишь компанию Крису?” — понизив голос, спросил он. Но Нелли услышала. “Не рекомендую”, — проиграв бровями, с нажимом сказала она Раду. Речь шла о “леди по вызову”. Крис вчера все же позвонил, сделал заказ и сегодня ждал его исполнения. “Я буду думать”, — пренебрегши ответом Нелли, сказал Рад, обращаясь к Дрону. “Смотри, — бросил Дрон. — Крис не поделится”.

Какое-то время Рад стоял над обрывом, пытаясь увидеть, что происходит на яхте, и вглядываясь в воду вокруг нее — не появится ли там кто с аквалангом, — но на яхте не было никакого движения, вода вокруг тоже спокойна, и он тронулся обратно наверх.

По дороге навстречу ему с оглушительным ревом несся на двухсотпятидесятисильной “Хонде” один из тех бородатых рокеров, что вчера, когда только прибыли на остров, опробовали на площади у пристани взятых напрокат железных коней.

Рад сорвал с головы Неллин подарок и широко замахал панамой из стороны в сторону. Рокер затормозил, взбив в воздух клочкастое облачко желтоватой пыли.

— What’s up? — Что такое? — вопросил он.

— Deadlock. The end of the road — Тупик. Конец дороги, — указывая себе за спину, сказал Рад.

Бородач, одетый, как и вчера, в кожаную жилетку на голое тело, весело осклабился.

— Oh, cliff! I know. I had ridden all roads over here yet. Thank you for your worrying. Sorry. I am looking for my companion. Didn’t you see him? He is as me: with the motorcycle, with beard and has a black waistcoat too. I’ve lost him. — О, обрыв! Я знаю. Я уже объездил здесь все дороги. Благодарю за беспокойство. Простите. Я ищу своего товарища. Не видели его? Он, как я: на мотоцикле, с бородой и тоже в черном жилете. Я его потерял.

Рад не мог определить по произношению, откуда бородач — из Англии, Америки, Австралии, — но понимал он его прекрасно, не то что Тони.

— Нет, приятеля вашего я здесь не видел, — сказал Рад.

— О’кей. — Бородач принялся разворачиваться, объезжая Рада. — Опять какая-нибудь девочка. Девочкам на этом острове только дай прокатиться на мотоцикле.

Он уже собирался крутануть на себя ручку газа, чтоб ехать, — Рад остановил его.

— Я видел вас, когда вы с приятелем брали своих зверей в прокате. А не такие зверюги, какие-нибудь простенькие мотоциклы там есть?

— Они в основном и есть. — В голосе бородача прозвучало нечто вроде презрительной снисходительности.

— Не подбросите меня до этого проката? — попросил Рад.

Он вдруг понял, что ему нужно. Ударить по газам. Акваланг ему недоступен, а мотоцикл — самое то.

— Садитесь, — кивнул бородач на сиденье за собой. — Подброшу.

Рад заправил рубашку в брюки, положил за пазуху панаму, полиэтиленовый сверток с полотнищем и оседлал заднее сиденье.

Тело охлестнул ветер, в ушах засвистело.

Через десять минут они были на площади перед пристанью.

Напарник рокера, и в самом деле в компании “девочки” яркого южноитальянского типа лет тридцати, стоял посередине площади, привалившись к мотоциклу, опертому на подножку, и они с “девочкой”, передавая друг другу, пили в очередь из пластиковой бутылки, судя по надписи и рисунку на ней, холодный зеленый чай с лимоном.

— Где ты был? — закричал напарник рокеру, привезшему Рада. — Мы же с тобой договаривались: если теряем друг друга, встречаемся здесь!

— Вот я и приехал, — подмигнув Раду, ответил рокер, привезший Рада.

Еще через десять минут Рад выкатил на площадь из распахнутого зева прокатного офиса легонький, стрекозиный “Сузуки”.

Рокеры еще не уехали и, увидев мотоцикл Рада, презрительно покривились.

— Малютка, — сказал тот, что подвез Рада.

— Мистер гном, — съязвил его приятель.

Южноитальяночка промолчала, но по ее безразличному лицу можно было заключить, что рокера с таким конем она не заметила бы даже под микроскопом.

Около арки с надписью “Национальный парк” Рада остановили. После некоторого препирательства Рад понял, что должен или заплатить положенный для иностранцев сбор, или предъявить квитанцию об уплате. Он полез в кошелек, но квитанции там не было. Все их квитанции при въезде взял Дрон, и все они остались у него.

Рад получил в обмен на деньги бумажный клочок — и въехал во владение тайского народа во второй раз.

Ездил он не спеша, поглядывая по сторонам, местами останавливаясь, чтобы насытить глаз открывшимся видом, но полутора часов ему хватило объехать весь остров вдоль и поперек. Проезжая мимо ресторанчика на старом причале, где пил, сидя в шезлонге, сок, Рад увидел Криса с приехавшей к нему “леди”.

За деньгами Крис, видимо, не постоял: девушка была по-настоящему хороша. Она сидела рядом с ним, неторопливо нося палочки от тарелки ко рту, с видом такой умиротворенной пристойности и сдержанной чопорности — спокойно подумаешь: примерная супруга, прожившая в браке со своим мужем-европейцем уже не один год.

Когда он вновь вылетел на площадь у пристани — вернуть мотоцикл в прокат, — с причала на площадь как раз вытекал ручеек нового десанта с большой земли: молодежная группа с рюкзаками, несколько пожилых европейских пар, две молодые тайские пары. И еще черноволосо-светлоглазая молодая европейская женщина, скорее, девушка — явно одна, растерянно оглядывающаяся вокруг. Что-то во всем ее облике было напоминающее Нелли, и Рад, не доехав до офиса проката, затормозил и воззрился на девушку.

Посередине площади стояло пустое такси-скамейка. Молодежная группа с рюкзаками, выказывая большой опыт, сразу же устремилась к такси, полезла наверх. Водитель от кабины приглашающе замахал руками остальным, — сумели втиснуться на скамейки одна пожилая европейская пара, одна молодая тайская, и такси забилось под завязку.

Девушка, напоминавшая Нелли, осталась на площади. В отличие от других она даже не попыталась подойти к такси. Она стояла, держа за ручку небольшой темно-зеленый чемодан фирмы “Rongchang”, и все продолжала оглядываться.

Взгляд ее, бродивший по площади, наткнулся на Рада, сконцентрировался на нем, — и в это мгновение Рад понял, кто это.

Это была Женя-Джени. Или же девушка с чемоданом “Rongchang” должна была походить на нее, как абсолютный двойник.

Он не успел произнести ни слова — лицо девушки вспыхнуло радостью узнавания, и она, катя за собой чемодан, бросилась к нему. Это была Женя-Джени, она.

— Ты меня встречаешь?! — воскликнула она, подлетая к Раду.

— Привет. — Он не решился сказать ей “нет”. — Какими судьбами? Я знаю, ты жаловалась, что Нелли тебе не пишет.

— Вот написала, — сказала Женя-Джени. — Вообще-то для тебя я должна была явиться сюрпризом. Встретить меня обещала она. Но я звоню ей, как прилетела, — телефон молчит, будто она его где-то забыла.

— Она его не забыла. Его с нею просто нет. — Пока Женя-Джени трещала, Раду припомнились вчерашние слова Нелли в ресторане, сегодняшние, когда Дрон предлагал ему составить компанию Крису, а она со значением произнесла: “Не рекомендую”, и механика появления Жени-Джени на этой площади сделалась для него прозрачна. — Они с Дроном сегодня занимаются дайвингом. Думаю, под воду она телефон с собой не взяла. Но она, я вижу, довольно подробно тебе объяснила, где мы и как добраться.

— Очень хорошо она мне все объяснила, — подтвердила Женя-Джени.

Выражение радости, с которым она бросилась к Раду, все не сходило с ее лица, делая ее замечательно милой и трогательной. “Прелестница”, вспомнил Рад, как она назвалась у него при их знакомстве.

— Так ты что же, помейлилась с нею — и тут же в аэропорт? — спросил Рад.

— Примерно так, — ответила Женя-Джени. — Самолет полон, но, как всегда, кто-то не появился — и билет мой. О, — увидела она марку мотоцикла под Радом, и на лице ее появилась улыбка умильности. — “Сузуки”!

Было непонятно, что ее могло так умилить в названии мотоцикла. Но секунду спустя он вспомнил: ее желтая машина именно этой марки.

Такси-скамейка громко рявкнуло, дернулось и медленно покатило с площади к отходившему от нее рукаву дороги.

— Но я тебя на этой стрекозе с чемоданом не увезу, — сказал Рад.

— Что же ты так плохо подготовился? — продолжая улыбаться, вопросила Женя-Джени.

“Я и не готовился”, — едва не ответил ей Рад, но удержался.

— Не волнуйся, — проговорил он. — Ночевать здесь не останемся. Подожди только, я сдам свою стрекозу.

— Жду, — с интонацией послушной девочки отозвалась Женя-Джени.

Рад вышел из проката — на площадь один за другим, словно два бронтозавра, въезжали его знакомые рокеры. Теперь по южноитальянке сидело за спиной у каждого. Только у рокера, которого Рад остановил у обрыва, итальяночка была помоложе, но зато поносатей.

— Вот и наше такси, — кивнул Рад на рокеров.

— Твои друзья? — осведомилась Женя-Джени.

— Все рокеры друзья, — объявил ей Рад, незаслуженно причислив себя к этой особой человеческой породе.

Он был прав в своем нечаянном утверждении, что все рокеры друзья. Две минуты спустя чемодан Жени-Джени был натуго пришпандорен прочными резиновыми шнурами к багажнику, итальяночки ссажены томиться ожиданием возвращения своих френдов, а Рад с Женей-Джени восседали на их местах.

У арки “Национальный парк” мотоциклы остановили. Мытари выполняли свою работу с честью и рвением.

Теперь квитанция у Рада была. Достав из кошелька, он предъявил ее, полез в отделение с деньгами заплатить за Женю-Джени — у него было только сто пятьдесят бат. Полотнище с драконом, повторная оплата въезда на остров, прокат мотоцикла — все были неожиданные траты, и он остался без денег.

С чувством, будто на виду у всех с него свалились штаны, Рад подошел к Жене-Джени и попросил у нее недостающие пятьдесят бат. Женя-Джени с готовностью извлекла из сумочки на плече кошелек и распахнула его перед Радом:

— Сколько нужно!

Кошелек был толсто набит купюрами. Рад покопался в них. Пятидесяти бат не было. Только одна двадцатка, а все остальные тысячные. Он взял тысячную, отдал сборщикам подати, получил квитанцию, сдачу и, присовокупив к сдаче сто пятьдесят бат, что остались у него, пошел обратно к Жене-Джени. Она со своего места за спиной у рокера замахала руками:

— Ой, я уже все убрала, неохота лезть. Оставь у себя.

— Держи, — тряхнул он пачкой купюр у себя в руке, и она, повременив, взяла сумку себе на колени, открыла молнию, снова полезла за кошельком.

Через несколько минут они были на месте. Рокеры, втайне от Жени-Джени согласно указав Раду на нее и подняв вверх большой палец, укатили обратно к своим итальянкам, и Рад с Женей-Джени остались на дороге над ее чемоданом “Rangchang” вдвоем.

— Что дальше? — вопросила Женя-Джени, словно это Рад звал ее сюда, зазвал, и вот она здесь, а он не обеспечил их встречу программой.

— Дальше, я полагаю, пока в мое бунгало, — сказал Рад. — Устроит тебя?

— Вполне, — согласилась Женя-Джени с первым пунктом предстоящей программы.

Он поднял ее чемодан и, повторяя изгибы дорожки, пошел наверх. Женя-Джени, слышал он по шагам, шла прямо за ним. Они поднялись к бунгало, взошли на веранаду, и он, открывая дверь, предупредил ее, что внутрь нужно входить, сняв обувь.

— Как демократично, — оценила правило Женя-Джени.

Это же она произнесла, войдя в комнату и оглядев ее.

Рад прошел к регулятору кондиционера и щелкнул им. Лопасти вентилятора остались неподвижны, а кондиционер загудел, в комнату потекала струя прохладного воздуха. Работающий кондиционер свидетельствовал, что на острове официально наступило вечернее время и до темноты осталось совсем немного.

— Я думаю… — начал он, поворачиваясь к Жене-Джени, и осекся. Он хотел сказать ей о Нелли и Дроне — раз скоро темнота, то следует скоро ждать и их, но Женя-Джени стояла посередине комнаты с таким лицом, что он понял: не нужно ей сейчас говорить ничего.

— Рад, — произнесла Женя-Джени, — почему ты меня бросил?

Не отвечая, он прошел мимо нее к входной двери и захлопнул ее.

— Женечка, — повернувшись, сказал он. — Милая ты моя, ты знаешь ли, почему я здесь?

— Знаю, — неожиданно для него ответила она.

Откуда она могла знать? Как? Но тут же ему стало понятно, откуда и как: от Нелли. Что ж, это было ему на руку.

— А знаешь, так что тебе объяснять. Все должна понимать сама. Мне до романов было.

— “Романов”! — эхом отозвалась она. Скорее язвительно, чем оскорбленно. — Но почему же ты мне ничего не сказал? Почему я должна была узнавать все от Нелли?

— Да зачем тебе, Женечка, нужно было все это узнавать? — проговорил он. — Совсем тебе не нужно было это все знать. Жаль, что узнала.

— Очень плохо, что ты так решил! — Перевернутое лицо Жени-Джени было исполнено негодующего упрека. — Не имел права. Не смел!

Она вдруг оказалась около него — руки на его шее, глаза около его глаз, и его овеяло ее дыханием. Еще она неловко наступила своей босой ногой ему на ступню — кажется, не заметив того, — и он тоже не стал отнимать ноги.

— Рад, почему ты мне ничего не сказал? Почему? Почему?!

Лучшим ответом было заставить ее замолчать — это Рад и сделал. Губы его вобрали в себя ее губы, он узнал их вкус, их крепость, а мгновение спустя одна его рука крепко держала ее за узкую спину, другая была на ее затылке, и он втискивал ее в себя, стоящую на нем уже обеими ногами, так, чтобы она впаялась в него.

— Мне надо в душ, — хрипло сказал он, отрываясь от нее.

— И мне. — Она стояла у него на ступнях и, чтобы видеть его, выгибалась назад, цепко держась за его шею. — Дашь полотенце?

Слушая звуки душа за дверью, Рад понял, для чего он купил у настырного тайца с испуганными глазами этого дракона. И когда Женя-Джени в переброшенном наискось через грудь полотенце, придерживая его рукой, вышла в комнату, он стоял с вишневым полотнищем в руках, словно тореро, встречающий на арене быка.

— Торо! — передернул он перед ней полотнищем. — Не откажешься принять в подарок?

— Какая прелесть! — Она освободила одну руку, взяла полотнище из рук Рада и попросила: — Отвернись на секунду. Можешь повернуться, — объявила она через полминуты.

Рад повернулся — полотенце было у нее теперь лишь на груди, а полотнище с драконом обвилось вокруг бедер юбкой.

— Великолепно, — сказал он. — Нравится?

— Очень, — сказала она. — Только мне неприятно, что ты купил это для кого-то, а подарил мне.

— Не так. Я купил вообще. Но получилось — тебе.

— Иди. Я тебя жду, — блеснула она на него глазами.

Он мылся, как метеор. Он не помнил, когда он мылся с такой скоростью. Возможно, он уложился в две минуты. Ну, три.

В комнате, когда он вышел из душа, стояли сумерки. На улице было еще светло, но в комнате подступающий вечер уже дал себя знать, и, уходя в душ, он включил свет, — теперь свет не горел. Женя-Джени лежала на спине, укрытая простыней, со сложенными поверх простыни руками.

Рад наклонился и одним быстрым движением взвил с нее простыню в воздух. Руки ее дернулись поймать взлетевший покров, но пальцы, чтобы схватить, не сжались. Ноги у нее были скрещены, а волосы лобка выдали в ней шатенку. Они были подбриты уходящей в междуножие узкой полоской. Это было открытием. В прошлый раз, на даче бывшего сокурсника, он совершенно не разглядел ее. Перед глазами у Рада на мгновение мелькнула Нелли в его номере в Чиангмае, сбросившая с себя халат. У Нелли там не было тронуто ничего: могучие тропические заросли — как создала природа.

— У меня с резиновыми изделиями полный ноль, — сказал Рад, стоя перед Женей-Джени на коленях и нагибаясь к ее груди. — У тебя есть?

— Есть, — ответила она через паузу. Серые ее глаза смотрели на него снизу с напряжением ожидания. — Под подушкой. — И через новую, мгновенную паузу спросила с запинкой: — А нам… нужно? У тебя кто-то был… — она снова запнулась, — после нас?

— Нет, — ответил Рад. Для чего ему не потребовалось задуматься даже и на мгновение.

— Тогда мы можем без этой штуки, — произнесла Женя-Джени.

Что означали эти ее слова: что она ни с кем после него не была, что была, но с защитой, — Рад уже не думал. Он всегда в таких случаях полагался на женщин. Женщина беззащитней, и выбор за ней.

В комнате, когда они отпустили друг друга, стояла полная темнота, на улице зажглись фонари. Чувство блаженной опустошенности владело Радом. Та ночь в доме бывшего сокурсника была удивительно заурядна, то, что произошло сейчас, было счастьем. Правда, к чувству счастья примешивалось и чувство некоторого смущения: временами ему казалось, это он не с Женей-Джени, а с Нелли.

— Ты от меня больше никуда не убежишь, — проговорила Женя-Джени через несколько минут, как они отпустили друг друга. Она перевернулась со спины на живот, забросила на Рада ногу и легла головой ему на плечо. — Я тебе больше не позволю!

На последних ее словах зазвонил телефон. Оба они дернулись — но это был не телефон Рада, это был мобильный Жени-Джени. Чертыхнувшись, она вскочила, пробежала к стулу, на котором лежала ее одежда, прикрытая сверху его подарком с драконом, извлекла из кармана джинсов трубку и ответила:

— Слушаю! — После чего, зашлепав обратно к постели, завопила: — Ну наконец-то! Бросить меня — и еще спрашивать, как я тут! — Заставив Рада подвинуться, она легла с краю и показала руками, чтобы он прикрыл ее простыней. — Где я? — переспросила она затем — явно для Рада — и посмотрела на него. — Там, где и должна быть. Именно там.

Это была Нелли, кто ей звонил, без сомнения.

— Тебе поздравления с моим приездом, — передала она Раду слова Нелли, завершив разговор. И бросила телефон в дальний угол постели. — Они только что освободились от аквалангов, обещают быть минут через сорок.

— Так у нас еще уйма времени до их приезда?! — вопросил Рад, привлекая Женю-Джени к себе. Известие о сорока минутах побуждало к самому активному времяпрепровождению. Его ослушник уже заявлял о своем желании обратно в райские кущи.

— В крайнем случае они нас и подождут, — тотчас отзываясь на его объятие своим, ответила Женя-Джени.

Ужинали снова в том же “лежачем” ресторане на берегу. Снова впятером, только вместо Криса была Женя-Джени. Временами Рад ловил на себе взгляд Нелли, но что за ним стояло, было непонятно. Женя-Джени возлежала рядом с ним и так же время от времени полагала необходимым взять со своей тарелки какой-нибудь кусочек и поднести его Раду. “Попробуй, — говорила она. — Очень вкусно. Совсем неплохая кухня, я и не ожидала”.

— Надо зайти после ресторана посмотреть почту, — сделал объявление Дрон. — Кому-нибудь требуется, кроме меня?

Никому больше не требовалось, но никто против того, чтобы сопровождать Дрона в интернет-кафе, ничего не имел.

— Посмотрю местечко, откуда ты послала мне вчера вызов, — тихо проговорила Женя-Джени, повернув голову к Нелли, — так, чтобы Рад не слышал. Впрочем, она не очень озаботилась тем, чтобы он не слышал наверняка, и он услышал. Правда, это ему было понятно и так. Что было непонятно — почему Нелли вдруг решила сделать этот вызов.

К интернет-кафе Нелли с Женей-Джени шли парой, держась за руку — словно две школьницы-старшеклассницы. Рад с Дроном и Тони шли за ними, отстав на несколько шагов.

— Слушай, — внезапно, прервав их тройственный разговор с Тони и перейдя на русский, обратился Дрон к Раду, — а я и понятия не имел, что у вас с Жекой такой роман!

— Какой “такой”? — уточнил Рад.

— Вот такой. Чтобы раз — и прилететь. Все же из Москвы сюда — восемь часов лету.

Рад не чувствовал себя вправе обсуждать с Дроном Женю-Джени.

— Что там восемь часов. Норма ночного сна. Заснул — проснулся.

— Не скажи, — протянул Дрон, — не скажи. — Он умолк, ожидая ответной реплики Рада, Рад молчал, и Дрон спросил: — Она в курсе твоей ситуации? Если она была в курсе, почему ты не обратился за помощью к ней?

Информация в его словах была нулевая. Это был сосуд, наглухо запечатанный и непрозрачный для глаза. Но о значительности его содержимого можно было судить по его весу. Вес сосуд имел дай боже.

— Почему, ты считаешь, я должен был к ней обратиться? — спросил Рад.

— Да потому что это ближе всего. Или ты ей ничего не говорил?

— Не говорил, — неохотно подтвердил Рад.

— Не говорил! — воскликнул Дрон. — А почему, извини за вопрос? Что за причина?

По настойчивости, с какой Дрон допытывался ответа, Рад чувствовал, что правдивый ответ может непонятным образом сослужить ему дурную службу.

— Предположим, гордыня, — сказал он. — Устроит тебя?

— Гордыня? — переспросил Дрон. — На тебя похоже. Но с отцом ее у вас все позитивно?

Похоже, отец Жени-Джени, только до сих пор невысказанно, играл главную роль в его расспросах.

— Да мы с ее отцом и не знакомы, — ответил Рад.

— А, вот так, — произнес Дрон. — А почему? Жека не хочет знакомить? Или он сам?

— Так получилось, — сказал Рад.

Сарайчик интернет-кафе, ярко светясь распахнутой на полный раствор дверью, был уже рядом — три десятка шагов, и у цели.

— Ладно. — Дрон словно провел голосом итожащую черту. — Живи со своими заморочками. Твое дело. Мое предложение тебе, во всяком случае, в силе. Решай.

Нелли с Женей-Джени остановились около крыльца, разомкнули руки и развернулись к ним лицом, дожидаясь, когда они подойдут. Отправляясь на ужин, Женя-Джени переоделась и была сейчас вся как из дорогого глянцевого журнала, — вот в этом было ее отличие от Нелли: кого-кого, а модель из глянцевого журнала Нелли не напоминала. Кем же, интересно, был отец Жени-Джени? Тоже каким-нибудь тейкуном вроде отца Дрона?

— Что не поднимаетесь? — вопросил Дрон.

— Мы, пожалуй, постоим подождем вас здесь. — Нелли посмотрела на Дрона, посмотрела на Рада — показывая, что она говорит и от себя, и от Жени-Джени. — Обойдусь сегодня без почты.

— Да, я позвонила в Москву, что долетела, — сказала Женя-Джени, глядя на Рада, — зачем мне подтверждать почтой?

— Смотри, — сказал Рад. — Как хочешь.

— А ты-то идешь? — спросил его Дрон, поднимаясь по ступеням. — Ты что-то вообще манкируешь этим делом. По-моему, ни разу почты не брал.

Это было так, ни разу. Что ему было получать. Только рассылки, которые, наверно, забили его ящик до отказа, и его остается только очистить.

Однако Рад отозвался на вопрошение Дрона согласием.

— Пожалуй, да. Посмотрю.

Он боялся остаться с Нелли и Женей-Джени один. Он не знал, как ему вести себя с ними вместе.

— Мы постоим здесь покурим, — бросила Раду вслед Женя-Джени. В интонации ее было желание, чтобы он видел: она считает необходимым поставить его в известность, чем она будет тут заниматься без него.

Ящик на Yandex’е действительно был забит под завязку, как Рад и предполагал. Поразмыслив, очистить ящик, ничего не открывая, или все же кое-что пооткрывать, Рад решил открывать. Если не смотреть почту, тогда бы ему просто нечего было здесь делать.

Он просидел за компьютером минут десять, когда неожиданно услышал свое имя — его позвали. Так, если б просили о помощи.

Рад глянул на Дрона. Дрон, как сидел, пялясь в экран, так и сидел, — он явно не звал его. Рад глянул на Тони — Тони со страшной скоростью лупил по клавиатуре, весь вид его свидетельствовал: нет, не звал и он.

Получалось, Раду послышалось. Рад воткнулся обратно в монитор, открыл очередное письмо — и откинулся на спинку кресла. Ему вдруг показалось, что голос, позвавший его, был голосом Жени-Джени.

Он стремительно поднялся, прошел к двери и вышагнул на крыльцо. Глаза после света ничего не видели, за последней ступенью крыльца зиял провал тьмы.

— Рад! — тотчас позвала его тьма голосом Нелли. Словно его появление на крыльце ожидалось. Или, скорее, требовалось.

Ступени прогремели под ногами Рада стиральной доской.

— Нелли?! — воззвал он, вглядываясь в силуэты перед собой. Их было три. — Женя?

Третий силуэт был мужской, и принадлежал он — погружение во тьму сразу сделало ее проницаемой для взгляда — не кому другому, как одному из рокеров — тому, второму, что поджидал своего приятеля на площади у пристани с подружкой-итальянкой. Рокер держал Женю-Джени за руку, взяв ее у запястья; увидев Рада, он сделал к нему шаг навстречу, но руки Жени-Джени не выпустил.

— О, Грегори Пек! — воскликнул рокер.

— Ра-ад! — произнесла Женя-Джени, вкладывая в звучание его имени мольбу о помощи, и в нем эхом отозвался голос, поднявший его от компьютера.

— Hands off! — Убери руки! — рявкнул Рад. — Release girl! — Освободи девушку!

Он не надеялся, но рокер, чуть помедлив, отпустил Женю-Джени.

— Извини, дружище, — изрек он, и Рада обдало волной пивного воздуха, выдохнутого рокером. Похоже, тот выдул целую бочку.— Нам с тобой нужно потолковать. Девочку мою видел? Сладкая девочка, да?

— Не знаю, — сказал Рад. — Дальше.

— Сладкая, сладкая, — уверил его рокер. — Предлагаю убедиться в том лично. Она говорит, ты похож на молодого Грегори Пека. А ей всегда хотелось Грегори Пека. Идет, да? Взаимный обмен. Я тебе — свою девочку, ты мне — свою.

Следовало бы завернуть английским трехэтажным на сленге. Но у него был язык, выученный в аудитории, он не знал никаких толковых ругательств. “Fuck”, да и все.

Факаться рокера, за неимением другой лексики, он и послал.

Рокеру, однако, хватило оскорбиться и этой заурядщины.

— Fuck you! — проблажил он, и Рад не успел ничего ни сообразить, ни уклониться, как получил удар в лицо.

Удар пришелся в губы и, судя по всему, оказался удачным: у Рада во рту вмиг стало солоно. Давая сдачу, Рад одновременно получил еще один удар — в скулу под глаз, обещавший там назавтра хороший фонарь.

Но Рад вмазал хуком в челюсть, и он был трезв, а рокер хорошо подшофе, и хук Рада снес рокера с ног. Голова его глухо стукнулась о дорогу, упав, он остался лежать. Рад наклонился над ним — рокер был в сознании, но его оглушило болью.

— Ра-ад! — услышал Рад голос Жени-Джени, поднял глаза — она стояла на верхней площадке крыльца. Одна, Нелли рядом с ней не было. Но он не успел ей ответить — в следующее мгновение рядом с Женей-Джени были уже все: и Нелли, и Дрон, и Тони.

Дрон с Тони, не задерживаясь, скатились вниз и оказались около Рада. Рокер лежал на спине у их ног и, кривясь от боли, молча переводил взгляд с одного на другого.

— Даешь! — сказал Дрон Раду по-русски. — Полиции нам здесь только не хватало!

— Надо уходить, — словно понял Дрона, произнес по-английски Тони. — Хозяйка кафе вызовет полицейского не раздумывая.

— Я сейчас расплачусь — и сматываемся, — бросил Дрон, кидаясь обратно к крыльцу.

Рад снова посмотрел наверх — в освещенном дверном проеме стояла целая толпа. Человека четыре, во всяком случае, точно.

Рокер заворочался и стал подниматься. Поднявшись, он все так же молча двинулся от сарайчика интернет-кафе вниз, к проезжей дороге, но, сделав несколько шагов, обернулся.

— Жди! — ткнул он в Рада пальцем. — Я вас отвозил, я знаю, где вы.

Спустя полминуты в темноте внизу взревел двигатель “Хонды”, засветилась фара, красными точками зажглись габаритные огни. Рокер, разворачиваясь, выстрелил на миг лучом фары в сторону сарайчика кафе и укатил.

Рот у Рада был полон крови, натекавшей из раны на нижней губе. Видимо, губу рассекло об угол зуба. Слюна в фонарном электрическом свете, когда сплевывал ее, казалась совершенно черной, кровь, не останавливаясь, текла все время, что шли до своего курорта.

Не расходясь по бунгало, все впятером поднялись на террасу бунгало, где жили Дрон с Нелли. Нелли было щелкнула выключателем, зажгла на террасе свет, Дрон, вставляя ключ в замок, приказал ей погасить лампу.

Тони с Женей-Джени остались на террасе следить за дорогой, а Рад вслед за Дроном и Нелли, сняв обувь, зашел внутрь.

— Давайте в душевой, чтобы здесь тоже света не зажигать, — распорядился Дрон.

У Нелли в аптечке была перекись водорода, она продезинфицировала Раду рану и, осмотрев ее, вынесла вердикт, что ближайшая угроза его здоровью — старческий маразм.

— Главное, к хирургу нужно? — спросил из комнаты Дрон.

— Мне кажется, необязательно, — отозвалась Нелли — теперь без иронии.

Она наложила на рану крест-накрест бактерицидный пластырь, выпустив конец одного из них наружу, и в таком виде Рад отправился из душевой представать перед взорами всех остальных. Первым из остальных естественным образом был Дрон в комнате. Ожидая их из душевой, он отдернул занавески на окнах, уличное электричество наполняло комнату светом, и, вглядевшись в Рада, Дрон всхохотнул:

— Достойное завершение островного релакса.

— Завершение? — переспросил Рад. — Из-за этого происшествия?

— Гонец из Москвы, — сказал Дрон. — Завтра днем следует быть в Бангкоке.

— Успел получить сообщение? — ненужно поинтересовалась Нелли.

— Успел, — подтвердил Дрон.

Рад вспомнил, как на причале в Паттайе, когда шли на катер, чтобы отправиться на яхту, Нелли определила по выговору австралийца.

— Интересно, как ты полагаешь, кто этот рокер, судя по произношению? — спросил он Нелли.

— Чистый англичанин, — не задумываясь, сказала она.

— Да перестань. — Ему не хотелось, чтоб это был англичанин. Он всегда был внутренне расположен к англичанам, и то, что рокер оказался их представителем, было обидно.

— Что “перестань”, — вмешался Дрон. — Англичане — морская нация. И владели половиной мира. Не забывай!

Не расходясь и все так же не включая света, они просидели на террасе у Дрона и Нелли часа три. Вглядывались в дорогу внизу, вслушивались в звуки вокруг. Раза три-четыре приносило звук мотоциклетного мотора, он становился отчетливей, нарастал, приближаясь, но так же всякий раз мотоцикл проезжал мимо.

К полночи все сварились, уже не вскакивали на каждый шорох, не следили за дорогой, и стало ясно, что следует расходиться. Вероятней всего, рокеры были здесь только вдвоем, и позвать на подмогу было им больше некого. А может быть, рокер, что подвозил Рада до пристани, и вообще отказал приятелю в своей поддержке.

Когда Рад с Женей-Джени поднялись на террасу его бунгало, она, не давая ему достать из кармана ключа, повисла у него на шее и горячо зашептала:

— Рад, прости меня, прости меня, прости! Тебе больно, да? Прости!

— Да за что, — проговорил он. Его сносило с ног от усталости. Такой громадный был день.

— Что так получилось! Мы стояли, я его просто окликнула — поблагодарить, что подвез от пристани. А он… разве можно было ожидать?

— Да конечно, ну что ты, — отозвался Рад. — Идем спать.

Однако она не поспешила освободить его от себя.

— У меня к тебе разговор, — произнесла она чуть погодя. — Очень серьезный. Но это мы, наверно, уже завтра поговорим, да?

— Да, завтра, — механически сказал он.

Она расцепила руки у него на шее.

— Открывай. — А когда он достал ключ из кармана и вставлял в прорезь замка, рука ее ловко проникла к нему в брюки и стремительно пробралась до самого порохового погреба. — Но вниманием меня ты сегодня, надеюсь, не оставишь?

Минуту назад Рад был уверен, что оставит. Однако, поворачивая ключ и открывая дверь, он уже не был так уверен в этом. А закрывая дверь изнутри, твердо знал, что позволить себе оставить ее вниманием — это, безусловно, будет неверно.

Он чувствовал себя гидом. Старожилом Бангкока. Они шли с Женей-Джени, выйдя из гостиницы, к станции метро — “небесного поезда”, — и она спрашивала: “Почему такой запах в Бангкоке? А вот эти трещотки на трех колесах, как они называются? Что за домики такие маленькие, будто для гномов?” — и Рад объяснял ей и отвечал, как объясняла и отвечала ему в день приезда Нелли. Они и направлялись-то куда ходили в день его приезда с Нелли — в Главный дворец, и куда еще мог он повести Женю-Джени в Бангкоке? Разве что в музей деревенской архитектуры бывшего американского шпиона Томпсона.

— А почему столько собак на улице? — спросила Женя-Джени, когда вывернули на ревущий автомобильными моторами широкий простор Сукхумват-роуд, где им тотчас пришлось обходить целые колонии вялых буро-рыжих собак, раздирающих у себя в пахах гнойные плешины.

— Нет, наверное, никому до них дела, — сказал Рад.

— Это потому, что бедность, — убежденно произнесла Женя-Джени. — В богатых странах такого не встретишь.

Рад не стал продолжать с ней этого разговора.

— Смотри, — сказал он, — вот этот парк, к которому мы подходим, называется, как и наш отель, “Королевский парк”. Только он общедоступный.

— Наш отель тоже общедоступный, — проговорила Женя-Джени. Она подняла руку к лицу и погладила указательным пальцем крыло носа. Так же, вспомнилось Раду, она поглаживала крыло носа и тогда, на даче у бывшего сокурсника, когда сидели за барной стойкой. — Просто есть разный уровень общедоступности.

— Разумеется, — не стал развивать Рад и этого разговора.

Номер в “Imperial Queen’s Park” был заказан для них из Москвы. Приехали, назвались — и пожалуйста, да-да, забронирован. Для чего достаточно было звонка Жени-Джени с пристани в Районге, когда сошли с теплоходика, доставившего их с острова, и в Москве наконец пошел седьмой час утра. Да еще до этого на теплоходике Женя-Джени выяснила у Нелли, какие есть отели и “room for rent” поблизости от их с Дроном “Admiral suites”, и они совместно пришли к выводу, что, вероятней всего, свободные номера, если найдутся, то найдутся в “Imperial Queen’s Park”.

Королевский парк с его прудом посередине, напоминающим вопросительный знак, остался позади, и на их пути вырос рукав лестницы, ведущей на платформу “небесного поезда”.

— Мне нравится, — сказала Женя-Джени, сжимая его руку. — Действительно будто поднимаешься к небу.

Они взошли по лестнице на станцию — и в глаза с фронтона многоэтажного торгового центра “Emporium” ударила реклама — громадное женское лицо с фиолетовыми ресницами-опахалами, на которых, казалось, можно взлететь.

— Вообще, знаешь, это похоже даже и на Америку, — проговорила Женя-Джени, с восторгом разглядывая парящее в небе лицо с опахалами. — Ты был в Америке?

— Не пришлось.

— Я бы хотела поехать с тобой в Америку. — Она снова сжала его руку.

Некоторое время они стояли молча, созерцая рекламное лицо магазина “Emporium”, готовое взлететь на своих фиолетовых ресницах к облакам.

— Ра-ад, — позвала его затем Женя-Джени. Голос у нее был затаенный. — А ты что, правда, слышал свое имя? Вот там, вчера, в интернет-кафе.

— Слышал, — подтвердил Рад. — Потому и выскочил.

— Но я тебя вслух не звала! Нелли свидетельница. Я тебя только про себя…

— Значит, у нас телепатическая связь, — с мнимой глубокомысленностью резюмировал за нее Рад.

— Получается, что да? — вопросом, с восторженным удивлением произнесла Женя-Джени. Она развернулась к нему лицом и смотрела ему в глаза. — Получается, да?

Теперь Раду стало не по себе. Получалось, что да, и он, в принципе, верил в такие вещи, хотя и без особого мистического холодка внутри, но что же из этого следовало?

— Поезд идет, — указал он на появившуюся вдали квадратную морду электровоза.

Они сделали пересадку на станции “Сиам”, доехали до “Национального стадиона” и, выйдя на улицу, взяли “тук-тук” — повторяя путь, однажды проделанный Радом с Нелли. Только теперь Рад был старожилом Бангкока, и водитель “тук-тука”, довезши до белых стен Главного дворца и давая сдачу, сдал ее с точностью до бата. “Помочь не нужно?” — спросила Женя-Джени, когда он достал кошелек расплачиваться. Рад отрицательно покачал головой — он был с деньгами. Едва они приехали к “Imperial Queen’s Park”, тут же, около входа, сунув в банкомат карточку, он снял с нее сто долларов в батах. На карточке остался совсем пустяк, но он отогнал от себя мысль об этом. Он чувствовал себя жиголо, принимая деньги от Нелли, хотя это были деньги Дрона, кем бы ему пришлось почувствовать себя, возьми он деньги у Жени-Джени?

У касс Главного дворца кипела толпа. Рад купил билеты, покосился на голые ступни Жени-Джени в босоножках от Диора и купил для нее носки.

— Какие страшные! — воскликнула Женя-Джени, когда он протянул ей носки. — Это еще зачем?

Рад объяснил.

— Но я не могу надеть такие! — Женя-Джени, казалось, оскорбилась. — Я такие не ношу! Сказал бы мне заранее, я бы взяла свои.

Вдоль дороги, ведущей от касс к входу на территорию дворца, стояли усыпанные народом, словно птичьими стаями, скамейки. Рад прошел к свободному месту и сел. Женя-Джени проследовала за ним.

— Ты что? — недоуменно спросила она.

— Пока ты ищешь магазин и покупаешь себе другие носки, я подожду тебя здесь.

Мгновение Женя-Джени смотрела на него с прежним недоумением, потом лицо ее выразило некую внутреннюю работу, и на нем появилась гримаска смущения.

— Извини! — проговорила она. — Я иногда бываю такая дрянь… Пустишь меня сесть надеть носки?

За дни, прошедшие с той поры, когда Рад был здесь с Нелли, ничего не изменилось. Сверкали золотом шатры ступ, лаково блестели коричневые и зеленые многоступенчатые крыши многочисленных дворцов, павильонов, беседок, крытых тончайшим гонтом в виде рыбьей чешуи, трава великолепных газонов казалась только что стряхнувшей с себя последние капли росы. “Вау!” — то и дело восхищенно восклицала Женя-Джени. Собираясь в Москве, она не забыла захватить цифровик, и Раду постоянно приходилось ее фотографировать: на крыльце тронного зала, на фоне скульптур монстров из “Рамаяны”, около фигуры Изумрудного Будды в храме его имени.

На крыльце храма Изумрудного Будды, на площадке у нижних ступеней сидела одетая в чистые белые одежды старуха, выдававшая тем, кто ей заплатил десять бат, высокий металлический стакан с пластмассовыми палочками. Человек, получивший стакан, ступал на желтую материю, становился на колени перед небольшим сидящим Буддой — копией того, что был в храме, — тряс стакан с палочками перед собой — так, чтобы вылетела одна, подбирал ее и направлялся к стоявшему рядом стеллажу со множеством ячеек. По ячейкам были разложены стопки узких листов бумаги с напечатанным на них текстом. Человек доставал из ячейки лист — и погружался в его чтение.

— Что это такое? — с любопытством спросила Женя-Джени.

Старожил Бангкока не мог ей ответить. Или этой старухи, когда они ходили здесь с Нелли, не было, или он не обратил на нее внимания. Рад встал поодаль и стал наблюдать. Минуту спустя ответ Жене-Джени был у него готов. На палочках стояли номера, и люди брали лист из ячейки на стеллаже, сверяясь с номером на выпавшей палочке.

— Это гадание, — усмехаясь, сказал он. — Хочешь?

Женя-Джени неожиданно загорелась.

— Хочу! Хочу! — Она даже прихлопнула в ладоши.

Рад заглянул в лист проходившего мимо тайца, только что взявшего лист из выпавшей ему ячейки. Текст, напечатанный на листе, был исполнен тайской вязью.

— Нет, ты знаешь, ничего не поймем, — попробовал он дать задний ход.

Но Женя-Джени была неудержима.

— Нет, давай, давай. Возьмем листок, а Тони нам потом переведет. И ты, и ты! — потребовала она от Рада, увидев, что он достал из кошелька только десять бат.

Рад достал еще десять бат, получил два стакана, и, скинув обувь, они с Женей-Джени ступили на желтую материю перед Буддой.

— Ты ведь крещеный, я помню? — спросила Женя-Джени.

— Так, — коротко ответил Рад.

— И я теперь тоже. Это ничего, если мы поклонимся Будде?

Рад вспомнил, как они вчетвером — Дрон, Нелли, Крис и он — ходили в храм лежащего Будды здесь неподалеку в монастыре и, так же на крыльце, золотили потом его фигурку.

— Будда не бог, — сказал Рад. — А Создатель, в конце концов, один.

Они опустились перед Буддой на колени, совершили ритуал поклонения и, взяв стаканы с палочками обратно в руки, принялись трясти их.

У нее выпал номер 8, у него — 15-й.

Они взяли из стопок в восьмой и пятнадцатой ячейках по листку — строки тайской вязи были прекрасны и загадочны в своей полной непонятности.

— Как думаешь, совпадут наши предсказания? — спросила Женя-Джени.

— Как они совпадут, — поняв ее, но сделав вид, что не понял, ответил Рад. — У тебя восьмой номер, у меня пятнадцатый.

— Нет, в смысле, состыкуются?

— Они же не космические корабли, чтоб стыковаться, — сказал Рад.

Сейчас им нужно было состыковаться с Тони — в том английском парке неподалеку от Главного дворца, что запомнился Раду воздушными змеями, которые там запускали. Нелли еще предложила ему: “Нет желания?” — он отказался: “В другой раз”. — “Гляди, другого, может быть, уже и не будет”, — сказала она. Час назад Нелли позвонила, сообщила, что тройственная встреча Дрона, Криса и Майкла-Майка подходит к концу, компромисс достигнут, и по этому поводу она уже заказала стол в каком-то исключительно замечательном ресторане, а чтобы им не добираться самим, за ними приедет Тони.

Склонность к точности привела Рада с Женей-Джени на условленное место раньше назначенного времени на целую четверть часа. Рад окинул парк взглядом — все было точно так же, как в прошлый раз: по границам газона, расстелив матерчатые и пластиковые скатерти, пикниковали большие и маленькие компании, а посередине, разбредшись по всему полю парка, человек пятнадцать-двадцать запускали змеев — большей частью родители с детьми. Продавец змеев, все в той же белой майке с битлами, прохаживался перед своим разложенным по траве длиннохвостым товаром тут же неподалеку.

— А что, — посмотрел Рад на Женю-Джени, — не запустить ли нам с тобой, ожидаючи Тони, змея?

— Подожди, — попросила она. В голосе ее возникло напряжение, лицо приобрело выражение торжественной значительности. — Я хочу с тобой наконец поговорить.

— Что такое? — отозвался он. — Почему “наконец”?

— Потому что это очень серьезно и мне нужно было собраться с духом. — Она взяла его за руку, за вторую, и они оказались напротив друг друга — словно детсадовские мальчик и девочка на праздничном выступлении перед родителями, вставшие в позицию, чтобы исполнить некий незатейливый танец. — Скажи мне, только честно, очень честно, — проговорила она, глядя ему в глаза, — я ведь тебе нравлюсь? Нравлюсь, да?

Музыка зазвучала, первое па было ею сделано. Нужно было вступать ему.

— Очень нравишься, — станцевал он свое па.

— Я согласна выйти за тебя замуж, — сказала она. — Конечно, ты мне не предлагал, но почему я должна ждать, когда ты предложишь?

— А я как честный человек должен теперь жениться, — произнес Рад.

Он был оглушен. Ошеломлен. Ошарашен. Перечислить весь синонимический ряд и сложить, как срок уголовного наказания в Америке, — только так можно было бы передать впечатление, что произвели на него ее слова.

— Если с точки зрения выгоды, — сказала между тем Женя-Джени, — то твоя женитьба на мне более выгодна тебе, чем мне.

— Да? — автоматически вопросил Рад. — Почему?

— Потому что тогда я буду просить отца за мужа, пусть даже будущего. А не за неизвестно кого.

“Почему ты не обратился за помощью к ней?” — прозвучали в Раде вчерашние слова Дрона — там, на острове, когда они шли в интернет-кафе.

— Прости, — проговорил он, — а кто твой отец?

Она слегка замялась. Как бы делая очередное па, чуть задела ногой за ногу.

— Он в администрации президента, — сказала она.

— Большой чин?

Ноги ее снова задели одна за другую.

— Большой. Можно даже сказать, что очень.

Теперь сбился с шага Рад. И так, что даже остановился. Музыка звучала — а он стоял и не понимал, с какой ноги ступить. Потом он решил: двигаться как получится.

— И что ты знаешь о моих делах, чтобы просить за меня?

— Что на тебя наехали и ты должен сто тысяч.

— Это тебя Нелли просветила?

— Не имеет значения, — сказала Женя-Джени. — Как будто, кроме Нелли с Дроном, у нас больше никаких общих знакомых.

Она могла не называть имен. Это был его бывший сокурсник со своей новой женой, Пол-Полиной. Даже, скорее, она, Пол-Полина.

— Ты не самонадеянна? — проговорил Рад. — Кем бы я ни был, с какой стати твой отец должен вдруг бросаться мне на выручку? Может, тебя, наоборот, нужно спасать от меня?

Женя-Джени перебила его:

— Я не самонадеянна. Я очень трезвый человек. И отец это знает. Я хорошо веду свой бизнес, он у меня доходен, хотя галерейное дело такое — поскользнуться в два счета. Отец мной доволен и доверяет мне. Если мы с тобой не просто так — он поможет.

“Не просто так” — недурственный был эвфемизм.

— Ты полагаешь, я тебя достоин? — Рад постарался, чтобы голос его прозвучал предельно серьезно. — Ты же говорила, что выйдешь замуж только за еврея.

— Я заблуждалась, — сказала Женя-Джени — тоже серьезно, но едва ли ее серьезность была деланной. — Я тебя только увидела… я искусствовед, хороший физиогномист — можешь считать меня специалистом по лицам. Да, я бы хотела, чтобы моим мужем стал ты. А твой тренажерный зал… забудь о нем прямо сейчас, в эту минуту. Ты работал в банке — снова в банк и пойдешь. Два-три года — и будешь одним из первых лиц.

— Ты хороший физиогномист — и увидела во мне одно из первых лиц, — сказал Рад. — Но стану я им с помощью твоего отца.

— Разумеется. А как иначе? Иначе ничего не делается.

Рад больше не мог длить этот танец. Спасительно зачесалась заклеенная пластырем нижняя губа.

— Извини. — Почесать губу было достаточно одной руки, но он отнял у нее обе. — Давай все же запустим змея, — потрепав губу тыльной стороной ладони, кивнул он в сторону продавца с битлами на груди. И, не дожидаясь согласия Жени-Джени, оставил ее.

Продавец, заметив направляющегося к нему Рада, радостно заулыбался и еще загодя, присев на корточки, стал приподнимать с травы змеев, быстро-быстро говорить по-тайски, рекламируя свой товар.

Рад взял того, которого продавец подал ему. Заплатил двадцать бат и сделался обладателем красноузорчатого длиннохвостого дракона на суровой нитке, намотанной на пустую, использованную банку от кока-колы.

Женя-Джени, когда он ступил от продавца, обнаружилась у него за спиной.

— Ты мне ничего не ответил.

Голос у нее вздрагивал, похоже, она готова была разрыдаться. Руки у Рада были заняты — он наклонился к ней и потерся щекой о ее щеку.

— Сходи купи один, — показал он затем движением подбородка на тележку продавца воздушных шаров на границе парка.

Женя-Джени посмотрела на Рада пристальным, словно бы опаленным взглядом и быстро зашагала к тележке продавца шаров. Рад смотрел ей вслед. У нее была ровная упругая походка, чудно двигались ее круглые узкие ягодицы, а вся ее стройная узкая фигурка словно тянула себя вверх. У них разница в десять лет — не много, не мало, самое то, она еще долго будет для него молодой — самое то, самое то!

Женя-Джени вернулась и молча протянула ему шарик. Рад взял шарик, привязал его к самому кончику драконьего хвоста, отпустил — наполненный легким газом шарик тут же рванул вверх, увлекая змея за собой, не надо даже для запуска делать пробежки.

— Возьми, — протянул Рад банку с ниткой Жене-Джени.

Помедлив, она приняла у него банку.

— Крути, разматывай нитку, — подсказал ей Рад.

Медленными движениями, словно нехотя, Женя-Джени стала поворачивать банку вокруг оси. Дракончик, взодрав хвост с шариком, пополз вверх, и по мере того как он забирался выше, движения ее рук становились бодрее — она стала получать удовольствие.

— Я напоминаю себе Татьяну Ларину, отправившую письмо Онегину, — сказала она, когда на банке осталась уже половина ниток.

— А я, значит, Онегин? — вопросил Рад.

— Надеюсь, нет.

— Дай и я подержу в руках, — попросил Рад.

Так, передавая банку друг другу, отпустив дракончика на всю длину нити, они запускали змея минут десять, и появился Тони.

— Вот вы чем занимаетесь! — сверкая своими бело-лазерными зубами, воскликнул он, подходя к ним. — А мы тут уже несколько минут, хорошо, я решил посмотреть вас в парке.

“Мы” — это была еще Нелли. Она стояла за спиной у Тони, и лицо ее выражало одобрительное понимание.

— Видишь, ты какой, — сказала она, обращаясь к Раду по-русски. — Со мной не пожелал, а с Женькой — так сразу да.

— Хочешь подержать? — спросил Рад.

— Давайте, поучаствую в ваших забавах. — Она приняла банку — словно руль управления, — поводила ее вверх-вниз, заставив дракончика в вышине затрепыхаться, и на лице у нее появилось выражение блаженства. — Феномен воздушного змея: суррогат исполнения бренной мечты о небе. Тело на земле, душа в полете, — провещала она по-прежнему по-русски.

Женя-Джени копалась у себя в сумочке.

— Тони! — достала она сложенный вдвое листок с гаданием. И протянула листок ему. — Можете перевести?

— О! — просверкал Тони зубами. — Вижу, вы не остались в стороне от древних народных ритуалов. Давайте попробуем. — Он взял листок, вмиг сделавшись серьезным, прочел его и, взглянув на Женю-Джени, стал переводить на английский: — О, вам достался номер восемь, он между счастливыми седьмым и девятым, это свидетельствует, что вы хорошо защищены в жизни, и это ваша главная удача. Однако эта защита не гарантирует вам безоблачной судьбы. Наступивший год станет для вас решающим. Вам не стоит роптать на жизнь и пытаться переломить ее в соответствии со своими желаниями. Жизнь сама даст вам то, что вам нужно. Следуйте ее знакам — и все предначертанное вам исполнится.

Тони остановился, оторвал глаза от листка и протянул его обратно Жене-Джени.

— Все? — спросила она, принимая листок. — Какая-то чепуха.

Тони засмеялся.

— Может, чепуха. Может, нет. Никто не знает.

Женя-Джени посмотрела на Рада.

— А где твой листок? Давай переведем.

Рад молча достал из кошелька свой листок и подал его Тони. Тони снова стал серьезен, снова сначала молча пробежался по листку глазами — и принялся за перевод:

— Номер, выпавший вам, свидетельствует о вашей незаурядности. Вы можете многого достичь в жизни, много сделать в ней, но не все зависит от вас. Препятствия, которые встречаются вам, могут быть непреодолимы, и нужна мудрость, чтобы понять, что должно не упорствовать, преодолевая их, а оставить их и пойти другим путем. Сейчас у вас жизненная развилка, и от того, по какой дороге вы пойдете, зависит ваша будущая жизнь. Вы будете правы перед своей судьбой при любом выборе, но этот выбор определит вашу судьбу до жизненного финала.

Рад слушал и чувствовал, что ему становится не по себе. “Жизненная развилка”, надо же. Он протянул руку и взял у Тони листок.

— Спасибо, Тони.

И Женя-Джени тоже не дала никакой оценки тексту. Смотрела на Рада, видно было, ей страшно хочется что-то сказать по поводу предсказания, но так она и не решилась.

— Нелли! — позвал Рад, сунув листок обратно в кошелек и убрав тот в карман. — Будем дальше запускать змея или поедем?

— Нет, о чем разговор. Поедем. На, — протянула она ему банку.

Он перекусил нитку зубами и, удерживая змея в руке теперь уже без помощи банки, позвал Женю-Джени:

— Хочешь отпустить в вольный полет?

Рад передал ей нитку и отошел в сторону.

Прошла секунда, другая, третья… Женя-Джени стояла с поднятой вверх рукой и не решалась разомкнуть пальцы. Было ощущение, она должна даровать свободу не бумажному раскрашенному дракончику, а живому существу, долгие годы загибавшемуся в неволе, — и вот миг его воли был близок. Женя-Джени оглянулась на Рада — и выпустила нитку из рук. Нитка рванулась вверх, мгновение — и ее не стало видно.

Влекомый воздушным шаром змей стал подниматься вверх. Все четверо они стояли, задрав головы, и смотрели ему вслед. Странным образом, пока глаз видел змея, уходить не хотелось. Словно этот дракончик и в самом деле был живым существом и оставить его чужим взглядам без своего присутствия значило совершить некий акт предательства.

Так прошло пять минут, десять. Змей стал совсем крохотным, было уже непонятно, что там висит в небе, не знать, что это змей, — какой-то перевернутый вверх ногами восклицательный знак. Но этот восклицательный знак был виден, и они все продолжали стоять и смотреть ему вслед.

В Троице-Сергиевском соборе шла служба. Народу было — не протолкнуться, но внутри этой толпы, как Гольфстрим в Атлантическом океане, тек ручеек жаждущих приложиться к мощам основателя лавры, Нелли с Женей встроились в него — и их понесло.

— Последний раз я была здесь с Радом, — сказала Женя. — Год назад, чуть больше. В конце осени. После этого вскоре я крестилась.

— О! — удивленно отозвалась Нелли. — Это он тебя подвиг?

— Не знаю. Скорее всего, была созревшей. Но получилось — после того как мы с ним здесь побывали.

Гольфстрим прокрутил их через все пространство собора и вынес к возвышению, где на постаменте покоилась рака с мощами. В прошлый раз, с Радом, помнила Женя, они просто перекрестились — и она, и он, — сейчас она вслед за другими, торопливо перекрестившись, приложилась к серебру раки губами — ничуть не думая о том, насколько это опасно в смысле заразы. Нелли, видела она, соступая с возвышения, тоже наклонилась к раке. Коснулась губами, ткнулась лбом — и несколько мгновений стояла так.

— Очень тебе благодарна, что вытащила меня сюда, — проговорила Нелли, когда они вышли на улицу. После тепло-волглого воздуха храма морозный воздух тихого январского дня ударил в гортань шипучим шампанским. Шампанское сегодня по случаю старого Нового года и ожидалось. — Совершенно неожиданное чувство. Можно сказать, попрощалась. Вот уедем, и не знаю, когда будем в России снова.

— Не от тебя зависит? — спросила Женя.

Нелли замялась. Но чуть погодя ответила:

— Не от меня. А Дрон совсем в Россию не хочет. Отвык, и без нужды не затащишь. Не эта бы необходимость быть на собрании акционеров — и сейчас бы не приехал.

— Так он у тебя, скажи, состоял все же на той службе? — В голосе Жени прозвучало почтительное восхищение профессией, которую она подразумевала. — А то я всем говорю: “знакомый шпион” — а сама точно и не знаю.

Нелли сыграла бровями. Женя еще раньше обратила внимание: говоря о чем-то не очень приятном, Нелли почти всегда выразительно поднимает и опускает брови.

— Может, он и сейчас состоит, кто знает, — сказала Нелли. — Но официально он уже тыщу лет как в отставке. Зачем родине служить, когда заграница и так доступна?

За этим разговором они пересекли площадь и подошли к ротонде, поставленной на месте, где без малого четыреста лет назад в дни осады монастыря ударил спасительный ключ. И без того длинные зимние тени за время, что провели в соборе, удлинились еще больше, солнце освещало только верх ротонды, — день обещал скоро перейти в ночь.

Они было поднялись на приступок у ротонды, но Женя, помявшись, через мгновение попросила Нелли обойти ротонду и встать с другой стороны.

— Мы, знаешь, — проговорила она с извиняющейся улыбкой, когда уже стояли с другой стороны, — мы с ним тогда были вот здесь, на этом месте. Он еще так здорово говорил о чуде и вере. О связи между ними. Так вдохновенно.

— После этого ты и решила креститься, — произнесла Нелли; то ли всерьез, то ли с иронией — не понять.

Во взгляде Жени, каким она посмотрела на Нелли, было сомнамбулическое отрешение.

— А знаешь, может быть. Вот подумала сейчас… не исключено.

Не сговариваясь, они согласно отступили от ротонды и двинулись к выходу из монастыря.

— Так ничего и не знаешь о нем? — осторожно спросила Нелли некоторое время спустя.

Женя погладила указательным пальцем крыло носа.

— Ничего. Как тогда исчез из гостиницы — и все, бесследно. Я здесь разыскала его мать, и у нее, она утверждает, тоже никаких сведений.

— Но жив? Жив? — перебила ее Нелли.

— Жив, — подтвердила Женя. — Во всяком случае, мать говорит, раз в месяц присылает ей по электронной почте сообщение. Жив-здоров, а что, где, как — догадывайся.

Нелли сыграла бровями. Женя как раз посмотрела на нее — и увидела.

— Что и как — это, конечно, не угадаешь. А где — понятно: в Таиланде. У него же виза кончалась, день оставался. Куда он без визы? Нелегал. Нелегалу — нелегальная жизнь.

— Я иногда думаю, — сказала Женя, — вдруг его депортировали обратно в Россию, и он где-нибудь здесь. Ходим по одним дорожкам. Могли депортировать, как полагаешь?

— Как я полагаю? — переспросила Нелли. — Я полагаю, едва ли. У него, судя по всему, были заготовлены какие-то варианты. Или вариант. Нырнул — и с концами. Кому это там нужно — искать его? Мне кажется, ему помог Тони. Во всяком случае, мы с Дроном Тони в этом подозреваем. Хотя Тони не раскалывается. Стоит, как скала: нет и нет!

Они прошли через ворота в опоясывающей монастырь краснокирпичной стене и оказались на околомонастырской площади. Здесь, у ворот, был ее скат к речному оврагу, глазу открывалось не занятое никакими строениями, кроме одной небольшой церквушки, свободное земное пространство, глаз отдыхал и наслаждался, созерцая этот простор.

— Вот тут мы с ним тоже тогда стояли, — произнесла Женя. — А потом отправились вон в тот ресторан, вон налево, за дорогой, видишь? “Русский дворик”. И там мы с ним пообедали. Так славно было. “Русский дворик”, видишь?

— Ладно, хватит о нем. — Нелли взяла Женю под руку, развернула ее, повлекла через площадь в сторону, противоположную скату. — Давай поехали, не жарко, чтобы стоять, и пора уже. Дрон с Сержем уже, наверное, на подъезде.

Желтая пятидверная “Сузуки” Жени была припаркована в сотне метров от примонастырской площади — около чистенького, с ясно промытыми окнами одноэтажного строения “Макдоналдса” на проспекте Красной армии. Они сели в выхолодившуюся машину, предвкушая скорое тепло, которым должен был наполниться салон, как заработает мотор, — но мотор не завелся. Ни с первой попытки, ни со второй, ни с десятой.

— Что, промерз? Требует согревающего? — со смешком вопросила Нелли.

Женя досадливо хлопнула ладонями по рулю.

— Нет, это у него что-то с электроникой. Надо менять лошадку. Это я еще летом поняла. Она меня тогда так подвела — я потом до самых родов ею не пользовалась.

— Так и что же не поменяешь? — спросила Нелли.

Женя посмотрела на нее с той же самой, словно винящейся улыбкой, что была у нее на лице, когда в монастыре она попросила встать с другой стороны ротонды.

— Да все потому же, — сказала она. — Он эту машину тогда вел. Я, знаешь, по тому, кто как ведет машину, вижу, что за человек. Он меня окончательно взял тем, как вел.

— Да? Любопытно, — проговорила Нелли. — Как это он так вел?

— Ты меня только прости за патетику, — предупредила Женя.

— Ну-ну, прощаю, — поторопила Нелли.

— Он дышал силой и миром. Вот я по-другому не могу сказать, именно так.

— Силой и миром, — повторила за ней Нелли. Она помолчала, словно взвешивая эти слова внутри себя на неких весах. — Да, ты, пожалуй, права, очень верно.

Ждать эвакуатора естественным образом им пришлось в “Макдоналдсе”. Женя позвонила своему помощнику в галерею, велела ехать в мастерскую и оформить машину в ремонт, когда ее туда доставят; дело было сделано, осталось только ждать — и сидели просто разговаривали. Нелли выспрашивала у Жени о ее беременности, о родах, о послеродовом самочувствии и кормит ли грудью. Женя отвечала — и чувствовала себя так, словно они с Нелли поменялись местами, и Нелли теперь была младше нее.

— Ты с ума сошла?! — воскликнула она, когда Нелли спросила ее, кормит ли она грудью. — Это быть привязанной к ребенку, будто корова? Мерси! Да грудь и просто как грудь хочу сохранить.

— Что же, искусственное вскармливание? — поинтересовалась Нелли.

— Еще не хватало! Тут никакого велосипеда изобретать не надо, опыт веков: кормилица. Пятьсот баксов в месяц — и никакой проблемы.

— Но кормилицу ведь еще найти нужно. Это не деревня, как раньше. Это Москва.

— Ну что ты! — отмахнулась от Неллиного вопроса Женя. — Патронажной сестре из районной поликлиники те же пятьсот баксов — она ко мне на выбор за руку десять кандидаток привела. Я еще выбирала.

Нелли поднесла пластмассовый стаканчик с чаем к губам.

— Это, я понимаю, его? — спросила она. — Судя по срокам. Извини, если тебе не хочется отвечать.

— Да нет, что здесь такого — не отвечать. Его, конечно. У меня как раз были такие дни, самые те, и я хотела. Правда, я кой-чего больше хотела, но… — Женя прервала самое себя, проиграв в воздухе пальцами.

— Чего ты больше хотела? — спросила Нелли.

— Ладно, хватит о нем, — вернула ей Женя ее же слова. — Что-то о нем слишком много. — Чувство неожиданной старшести переполняло ее, и она осведомилась, о чем в иных обстоятельствах не решилась бы: — А ты, извини меня, почему ты не рожаешь? Какая-то проблема?

— Никакой! — мгновенно отозвалась Нелли. Она перегнулась через стол к Жене и прошептала, словно вовлекала ее в заговор: — У меня четвертый месяц. Делюсь здесь в России с тобой первой.

— Вау! — таким же заговорщическим шепотом вскричала Женя. — А я думаю, почему ты меня так выспрашиваешь: как беременность, как родила!..

— А ты думала, я просто так выспрашиваю! — со смехом откликнулась Нелли.

Разговор их оживился настолько — желтая, с наклонными черными полосами туша эвакуатора прибыла, остановилась как раз напротив окна, у которого сидели, они увидели ее, только когда водитель позвонил Жене на мобильный и сообщил, что на месте.

Через десять минут они были свободны.

Солнце село, небо потеряло глубину, в воздухе предвестием сходящих сумерек засквозило лиловым.

Нелли с Женей, улучив момент, перебежали на другую сторону проспекта и стали голосовать, ловя машину, чтобы ехать в Семхоз. Машины, однако, профукивали мимо, и они спустились к жидкому скверику с кукольным памятником Ленину напротив монастырской стены, где была остановка автобуса и к тротуару постоянно приставала то одна машина, то другая.

Пристававшие машины, когда очутились на остановке, оказались сплошь микроавтобусы-маршрутки. Они притыкались к тротуару, высаживали одних пассажиров, забирали других — и тотчас нетерпеливо отваливали от остановки. Маршрутка с номером 55 на лобовом стекле почудилась Нелли знакомой. Ей показалось, когда они с Женей, выехав с дачи Сержа, летели по шоссе через поселок, навстречу им просвистела маршрутка именно с этим номером.

— По-моему, пятьдесят пятый — это к нам, — сказала она Жене. — Давай сядем, если идет. А там до дачи дойдем пешком. Прогуляемся.

Поймать машину, судя по всему, удалось бы еще неизвестно когда, а маршрутка была вот, и Женя согласилась не раздумывая.

— Пятьдесят пятый в Семхоз идет? — спросила она выходивших пассажиров.

— Идет! Идет! — в несколько голосов тотчас ответили ей.

Когда Женя передавала водителю за проезд деньги, она почувствовала на себе внимательный, словно бы ощупывающий взгляд. Взгляд принадлежал сидевшему на переднем сиденье, лицом к остальному салону, высушенному временем, напоминавшему сучкастую палку старику с землисто-коричневым лицом, будто вытесанным из коряги. Он был с коляской-инвалидкой на двух маленьких колесиках, сумка с коляски снята, и вместо сумки — большой узкогорлый, каких Женя никогда в жизни не видела, почерневший от времени жестяной бидон, прикрученный к коляске такой же почерневшей, засмолившейся от времени веревкой. И пока ехали, она снова и снова ловила на себе его взгляд.

— А Слава-то как поживает? — неожиданно спросил он, когда они встретились глазами в очередной раз.

— Простите? — холодно произнесла Женя.

— Ну, Слава-то, Славка, что, забыла его? Перед прошлым Новым годом, в ноябре так примерно, видел вас вместе. Вы еще на желтенькой такой машинке катались.

Желтенькая машина — это, несомненно, была ее “Сузуки”. Только с каким же Славкой старик мог видеть ее год назад?

Но в следующий миг Женя поняла, кого он называет Славой.

— Рада вы имеете в виду? — спросила она старика.

— А, вот-вот, — обрадовался старик. — Так он себя кликал. Ну, я его Славой, Славкой. А то уж как-то больно диковинно, не по-русски.

— Женя, смотри, — позвала Нелли. — Ты тут ориентируешься, где нам сходить?

Маршрутка уже резала по поселку, пронеслось справа стеклянно-бетонное одноэтажное строение продуктового магазина, вылетело следом за ним утопленное в глубине парка двухэтажное здание, похожее на дом культуры советской поры.

— А вот тут, тут, за парком-то, у отвилки, останови! — заблажил старик, глянув в окно и поспешно разворачиваясь всем телом к водителю. — Выходить мне! И вам выходить, — снова обращаясь лицом к салону, сказал он Нелли.

— Откуда вы знаете? — Женя вглядывалась в окно, и уверенности, что выходить нужно именно здесь, у нее не было.

— Так а Слава-то всегда здесь выходил. Или вам не здесь?

— Значит, здесь, — сказала Женя.

Машина, останавливаясь, качнулась вперед, замерла, Женя поднялась с сиденья, первой ступила к двери, откатила ее и соступила на землю.

— Девонька моя, не знаю, как тебя по имени, — подталкивая коляску к двери и перегораживая ею проход Нелли, пропел старик, обращаясь к Жене, — не поможешь ли? Грыжа, проклятая, так и тянет, двенадцать килограммов в бидоне-то, тяжело старику.

Женя молча взялась за веревки, опутывающие бидон, и составила коляску на землю.

— Вот спасибо, вот милая, вот помогла — спускаясь следом, проговорил старик. — Вся в Славу. Слава-то мне тоже всегда помогал. Давай, говорит, Павел Григорьич, помогу тебе!

Нелли дождалась, когда Павел Григорьич освободит дорогу, спустилась на землю, закрыла дверь — и маршрутка, кинув из-под колес разжеванным снегом, рванула прочь.

— Это что у вас тут такое? — спросила Нелли, указывая на привязанный к коляске длинногорлый бидон.

— Керосин, что ж еще, — отозвался Павел Григорьич. — У нас газа вашего нет, без керосина какая ж жизнь. Есть-пить надо же.

— Вы что, на керосине готовите?! — Жене хотелось одного — скорее уйти с Нелли от старика, но она не смогла удержать в себе удивление. Это было поразительно: неужели не где-то там, в тмутаракани, а вот прямо тут, рядом, еще готовили на керосинках?

— А на чем же готовить? — вопросил Павел Григорьич. — Печь десять раз на дню не наразжигаешься. А электроплитка если — так никаких денег не хватит.

— Хорошо, Павел Григорьич, — обходя его и направляясь к Жене, сказала Нелли. — Счастливо вам. Рады были познакомиться.

Павел Григорьич поймал ее за рукав шубы.

— Так а Слава-то что? Что его не видно? Уехал куда?

Поймал за рукав, чтобы не дать им уйти, он Нелли, но вопрос его был обращен к Жене, и ответила Женя.

— Уехал, — сказала она.

— О ты! — воскликнул Павел Григорьич, не отпуская Нелли. — Далеко ли?

— Далеко, — сказала Женя.

— О ты! О ты! — Павел Григорьич, похоже, обиделся. — Не хочет говорить. Тайна! — Он наконец отпустил Нелли, потянулся было взяться за коляску, но не донес руки. — Может, девоньки, еще мне поможете? Тяжело с коляской по снегу-то. Какие у нее колесики. Застревает. Нам ведь в одну сторону. А? Помогите старику.

Женя видела — Нелли готова согласиться.

— Ваша проблема, как вас… Павел Григорьич, — поспешила она опередить Нелли, чтобы у той не вырвалось слов согласия. — У нас тоже свои грыжи. Будьте здоровы.

По вытесанному из коряги лицу Павла Григорьича словно прошла судорога. Он быстро ступил вперед, и теперь в руке его оказался рукав Жениной дубленки.

— Грыжи у вас? Что вы такое тяжелое таскали? Барыньки драные! Придет ваш час. Мужиков ваших — на столбы, а вас драть будем — молофья из ушей пойдет!

— Отпусти! Пошел! Отпусти! — Женя рванулась в сторону, выдрала рукав из руки Павла Григорьича. — Драть он собрался. С грыжей, а размечтался.

— Ничего, ничего, придет час. — По губам у Павла Григорьича змеилась усмешка злорадства. — У самих не хватит — у нас сыновья, внуки есть, они — и за себя, и за нас, отольются кошке мышкины слезы.

Нелли с Женей гнали что было сил по отходящей от шоссе заснеженной дороге в глубь поселка, и их обеих колотило. О том, чтобы глазеть по сторонам, наслаждаясь прогулкой, как собирались, нечего было уже и думать. Так и долетели до дачи Сержа, будто в спину им дуло хорошим ветром.

Полина, когда рассказали ей о происшествии со стариком, подлетела чуть не до потолка:

— С ума сошли ездить в общественном транспорте! Я уже тыщу лет не езжу. Я вообще Сержа склоняю: продать этот дом, поднапрячься — и купить участок на Рублевке. Жить нужно среди своих.

— Но вообще-то у вас здесь замечательно. Во всех смыслах, — сказала Нелли. Прогулка по монастырю была так чудесна, что ей хотелось заступиться за это незнакомое ей прежде место. — И природа — сколько леса кругом. И лавра рядом.

— И что, что рядом?! — Полинина экспрессивность снова чуть не подбросила ее до потолка. — В лавру приехать и с Рублевки можно. А живешь ведь не в лавре!

За время, что Нелли с Женей были в монастыре, двор дачи заполнили машины — съехались практически все, кто должен был приехать, не было пока самого хозяина и Дрона. Впрочем, они уже находились в пути. “Едут уже, едут, — сообщила Полина в ответ на Неллин вопрос, не известно ли ей что-то о Дроне. — Серж мне как раз перед вами звонил, сказал, что подъезжают к окружной. Минут через сорок будут”. У Дрона с Полининым мужем было сегодня какое-то общее дело, важная встреча, и планировалось, что они приедут после нее вместе.

— Как у них встреча, нормально? — поинтересовалась Нелли.

— Да, все замечательно, все высший класс! — воскликнула Полина. — Я тебе до того благодарна, — взяла она обеими руками Женину руку, — прямо не высказать, до чего благодарна, что ты их свела — Сержа с Дроном… И нас! — отпуская Женину руку, перевела она взгляд на Нелли. — Нелечка, ужасно рада, что Джени нас познакомила, ужасно!

Полчаса спустя Женя обнаружила себя сидящей за барной стойкой с рюмкой мартини в руках и в обществе того поэта-художника, что был тогда, когда они встретились с Радом, у Полины гвоздем вечера, и она угощала им как блюдом дня. Больше поэтом-художником так не угощали, он вошел в обычное меню, сделавшись постоянным участником Полининых сборов, клетчатая шерстяная рубаха навыпуск по моде начала 90-х и докерские холщовые штаны, в которых он тогда был, сменились вполне буржуазным черным костюмом, белой сорочкой и галстуком-бабочкой, и вообще он стремился теперь держаться как можно респектабельнее, хотя голодный волчий блеск в глазах было никуда не деть.

— Я сейчас работаю над новым циклом картин и циклом стихов одновременно, — говорил поэт-художник, крутя в руках плоский именной спичечный коробок, сделанный на заказ специально для Полининых вечеров. — Картины и стихи связаны друг с другом, поэтому темы их дополняют друг друга, развивают, и образы тоже. Это новое представление моего внутреннего мира. Творца, сопричастного силе. Созидающей воле. Здесь нет ничего, что можно было бы назвать позиционированием. В позиционировании есть элемент нарочитости. В моем случае — это прорастание зерна. Дух времени требует силы. Он дышит этим желанием. И переполняет меня. Он переполняет меня, а я, в свою очередь, открываю шлюзы. Это не позиционирование, это канализация.

— Канализация — плохое слово, — прервала его Женя. — Получается, вы превращаете себя в место сброса всяческой грязи. Отходов. Охота зрителю-слушателю в этом купаться.

— Нет, вы используете расхожее значение слова. — Поэт-художник вытащил из коробка спичку, переломил ее, сунул обратно и закрыл коробок. — Канализация — это еще и перевод чего-либо, чувств, мыслей, состояний в иное русло, вывод их на новый уровень. В этом смысле “канализация” — очень точное слово. Вы это почувствуете, когда увидите картины моего нового цикла. Жду вас у себя в мастерской в любое удобное для вас время.

Женя отпила из рюмки. До того вечера у Полины, когда встретилась с Радом, она была совершенно равнодушна к мартини, теперь из всего прочего предпочитала его.

— Да нет, не ждите, — сказала она. — Вы бы хотели прибиться к моей галерее? Это исключено. Если вы не чувствуете, как звучит для уха “канализация”, вы и в остальном глухи. Извините!

Поэт-художник молча сполз со стула, бросил коробок со спичками на стойку и пошел прочь. Женя, повернувшись, смотрела ему вслед с острым чувством довольства. Она знала, почему повела себя так по-медвежьи с этим типом. Раду тогда не понравились его стихи. И он сочинил куда лучше. Вот за то, что писал стихи, которые не понравились Раду.

Минут пять спустя на месте щетинисто-бородатого поэта-художника возникло юное создание с пухлыми щеками, еще не знающими по-настоящему бритвы, но с удивительно наглым, развязным выражением лица.

— Вас зовут Джени, — сказал он, — не отпирайтесь. — Взял со стойки ее рюмку, понюхал и возвратил на место. — Мартини. Напиток Джеймса Бонда.

— Не только, — отозвалась она.

— А кого же еще?

— Есть и другие достойные люди.

— Я должен налить себе мартини, чтобы стать достойным?

— Достойным чего?

— Вас, — выдало юное создание, глядя на нее с таким вожделением — казалось, гульфик его черных джинсов сейчас треснет по швам.

— Ну, наливайте, — сказала Женя. — Дерзайте. Моя крепость не на запоре.

Она была совсем не против пофлиртовать с этим наглым мальчиком. А может быть, будет видно, и не только пофлиртовать. Такой юный и уже такой порченый.

Мальчик открыл бар, снял с полки бутылку мартини, взял себе бокал, свинтил с бутылки крышку, наполнил бокал и, вернув крышку на место, убрал бутылку обратно.

— За вашу прекрасную крепость, Джени, — поднял он бокал, предлагая ей чокнуться.

— Как зовут нового Джеймса Бонда? — спросила Женя.

— Друзья зовут меня Бобом, — сказал он.

— Роберт, иначе говоря?

— Борис. Но для друзей я Боб.

— Отлично, Боб. — Женя подняла рюмку и звякнула ею о вознесенный бокал Боба. — Можете называть меня Джени, пожалуйста. Я не возражаю.

Общество на вечер, кажется, было найдено. Оставалось только не прогореть раньше времени.

— Жень! — позвала ее, помахала рукой с другого конца гостиной Нелли. Около Нелли стояли и Дрон, и Серж — значит, сорок минут уже прошли, следовало ожидать начала приготовленной Полиной программы. Программа у Полины, несомненно, была. И с гвоздем, и с блюдом дня. — Жень, подойди! — снова помахала рукой Нелли.

— Похраните мой мартини, — приказала Женя Бобу-Борису. — И не теряйте меня из виду.

— Лучше жизнь, чем вас, Джени, — бросил ей вслед Боб-Борис.

Женя пересекла гостиную, расцеловалась с Сержем, расцеловалась с Дроном, от них странным образом веяло морозом, — с какой стати, когда они ехали на машине?

— Вы что это на улице делали? — спросила она. — Курили? Нет, табаком не пахнет.

— Жека, разведчица! — воскликнул Дрон. — Беру в свою резидентуру.

— Обманывает? — посмотрела Женя на Нелли.

— Обманывает, — кивнула Нелли. — Нет у него никакой резидентуры, я же тебе говорила.

— Разоблачен! — вскинул Дрон руки. — Разоблачен и изобличен. Сдаюсь. Мы, Жечка, с Сергеем готовили для вас на улице сюрприз. Пойдем сейчас им любоваться.

Серж стоял рядом, слушая их, весь нетерпение. Лицо его в отличие от Дрона было напряженно и озабоченно.

— Женечка, я что хотел, — проник он в первую же паузу, что образовалась в их трепе. — Что за инцидент с каким-то керосином у вас был, Полина мне сказала?

— А, Сергей, да чепуха, — проговорила Нелли — что, видимо, уже произносилось ею до Жени. — Выеденного яйца не стоит, какой инцидент. Мы с Женей уже отошли. Чепуха.

— Нет, не чепуха. — Серж весь будто отяжелел, превратившись в сплошной кусок металла. — Жене никогда не доводилось видеть его таким. — Я должен знать все доподлинно. Мне это нужно. Я здесь живу.

Рассказывать Сержу о том, что обещал старик, было стыдно, но все же совместными усилиями Женя с Нелли передали суть происшествия. По мере того как они это делали, лицо Сержа разглаживалось, становясь тем обычным, к какому Женя привыкла.

— Ну, пуганула меня Полина, — произнес он, когда Женя с Нелли закончили свою новеллу. — Я думал, что-то серьезное. Действительно чепуха, не берите в голову.

Теперь Нелли стало обидно, что он не проникся к происшедшему с ними должным сочувствием.

— Но вообще, Сергей, — сказала она, — должна отметить, очень все это плохой симптом. Если вдруг что… он ладно, он старик, но он точно заметил: дети есть, внуки.

— Чепуха, — повторил Серж. Лицо его приобрело совершенно обычное, благодушно-расслабленное выражение, как если бы он пребывал в нирване и ему было не до дел мира. — Если что, как ты говоришь, то я скажу: сейчас не девяносто первый год, когда советскую власть некому защищать оказалось. Сейчас у людей собственность. Собственность просто так не отдают. Сейчас, если что, этим тварям кровь пустят — и без раздумий. Как вшей давить их будут.

— Давят вообще гнид, — вмешался со смешком Дрон. — А вшей выводят.

— А ты откуда знаешь? — с изумлением посмотрела на него Нелли.

— Представь, собственным опытом, — отозвался Дрон. — Был у нас в институте военных переводчиков один из деревни, не знаю, как затесался. Приехал как-то с побывки — и притащил. Пока разобрались что к чему, полроты зачесалось.

— Скотина, — ругнулся Серж со своим благодушно-расслабленным выражением лица. — Удивительно, что он только раз притащил.

Дрон всхохотнул.

— Ничего удивительного. Педикулез в высшем военном заведении, да еще таком! Командование так рассвирепело — до ближайшей сессии, чтоб завалить, не стали ждать. Нашли повод — и пинком под зад служить срочную, родине долг отдавать.

Вши с гнидами — эта тема коробила Женю. Она решила вернуть разговор к обещанному Дроном сюрпризу.

— Что за сюрприз? — спросила она, обращаясь сразу к ним обоим — и Дрону, и Сержу. — Почему на улице? Долго ждать?

— Прямо сейчас, прямо сейчас! — объявившись около них, замахала руками Полина. — Раз все готово, прямо сейчас. Господа! — вспрыгнув на стул, похлопала она в ладоши. — Одеваемся — и на улицу! Все на улицу! Сюрприз!

Сюрприз был фейерверком. Незанятое машинами пространство двора все было в подготовленных Дроном и Сержем к запуску снарядах петард — одиночных, двойных, тройных, кассетных, — только поджигай и любуйся огненным полетом.

Боб-Борис оказался рядом с Женей. В руке он держал ее рюмку с мартини.

— Охраняю, — сообщил он, указывая на рюмку. — Хотите сделать глоток?

Женя взяла рюмку, отпила и вернула ему обратно.

— Храните дальше.

— А я могу из нее отпить? — спросил Боб-Борис. Но спросил, уже поднося рюмку к губам, и, не дожидаясь ее ответа, отхлебнул.

Жене это понравилось. Это было эротично.

— Боб, — сказала она, — рюмка моя, и мартини мой. Вам положено хранить его, а не пить. — Она снова взяла рюмку у него из рук и сделала еще глоток — соединив рюмкой их губы окончательно. — Храните, — отдала она Бобу мартини.

Первая петарда зашипела, выбрасывая на снег хвост огня, — и взлетела. Зашипела и взлетела вторая, третья, десятая. Во дворе гулко бухало, взрывалось, в воздухе зависали, плясали, мерцали разноцветные огни — через минуту было полное ощущение праздника. Полина знала, как зажигать.

Боб-Борис, стоя рядом, взял Женину руку в свою и стал перебирать пальцы. Он был молодой, но искушенный.

— Не гоните лошадей, Боб, — сказала Женя.

От тишины, наступившей после шумного умирания последней петарды, заложило уши.

— Вау! — закричала Полина, вскакивая на крыльцо и вскидывая руки. — Старый Новый год начинается! В дом! В дом! Что нас там ждет, вау!

Женя протянула руку к Бобу-Борису, и пальцы ей тотчас охолодило стеклом. Она отпила глоток и вернула рюмку.

— Разрешаю воспользоваться.

— С наслаждением, — ответил он, поднося рюмку к губам.

— Женечка! — позвал ее Серж. Он не плыл в общем потоке в дом, а стоял сбоку крыльца, держа перед собой сложенный пополам белый бумажный лист. Рядом с ним стоял Дрон. Они, как приехали из Москвы, так все и были вместе. — Женечка, слушай, мы тут с Дроном посовещались, — сказал он, когда Женя подошла к ним, — все равно нужно будет тебе сообщить… так мы решили — уж прямо сейчас. На, — протянул он ей лист, что держал в руке. — Прочти. Это я сегодня получил. Это не мне, это мне переслали… прочти, ты поймешь, что это.

Женя с недоумением взяла лист, развернула.

Это была распечатка электронного письма. Глаза схватили фамилию Рада. И была она и в пункте “От”. И в пункте “Кому”. Только в адресе “От” значился “hotmail.com”, а в адресе “Кому” — “mtu-net.ru”. Женя перевела взгляд на текст письма. Текст был на английском. “Dear mother… — Дорогая мама…” Это было его письмо матери? “Sorry, but I could not write before that because I have got the opportunity to see the first comp only today… — Извини, но я не мог написать письмо раньше, потому что получил возможность увидеть первый компьютер только сегодня…” Женя взглянула на подпись. Она не сомневалась, что там будет его имя. Но письмо было подписано совершенно незнакомым ей именем. Длинным и с таким странным сочетанием букв — сразу и не прочтешь: “Kompat Bhirombhakdi”. А перед именем стояли слова… два из них были ей известны, а третьего, посередине, она не знала. Не встречала никогда и нигде.

— Что значит “inconsolable”? — подняла она глаза на Сержа с Дроном.

— “Безутешный”, — сказал Дрон. — Вернее, в данном случае, “безутешная”.

Ясно. “His inconsolable widow” означало “Его безутешная вдова”.

Женю заколотило. Так ее не колотило даже тогда, когда они с Нелли неслись по дороге, слыша за спиной визжащий скрип тележки Павла Григорьича. Лист в руке запрыгал. Какое-то это письмо имело отношение к Раду. И, судя по всему, что-то в нем сообщалось дурное.

— Что это такое? — протянула она прыгающий листок к Сержу с Дроном. — Я ничего не пойму. Прочтите мне. Перескажите.

Серж с Дроном переглянулись. Серж взял у Жени из рук листок, тряхнул им, расправляя, собираясь читать, но передумал и свернул лист. Передал его Дрону, ступил к Жене, взял ее руки в свои.

— Женечка, там, значит, такая история, — сказал он. — Рад, оказывается, жил на Пхукете, это такой остров в Таиланде, западная сторона, Индийский океан…

— Догадываюсь, — проговорила Женя, боясь взглянуть на Сержа. — И он попал в это жуткое цунами перед Новым годом. Так?

— Так, — подтвердил Серж. — Он работал спортивным менеджером в одном из отелей, был в тот день на работе, ну и..

— Что “ну и”? — быстро спросила Женя. — Погиб?

— Он пропал без вести, — опережая Сержа, сказал Дрон. — Конечно, времени прошло много, почти три недели, но там до сих пор обнаруживают живых.

Женя пошевелила руками, прося Сержа отпустить их. Ее перестало колотить. Вернее, ее трясло, но все это ушло теперь внутрь, и руки у нее перестали прыгать.

Серж отпустил ее. Женя оглянулась — Боб-Борис стоял неподалеку. Подойдите, поманила Женя его рукой. Он подошел, она взяла у него рюмку, влила в себя весь мартини, который там оставался, и, отдавая рюмку, показала ему все так же рукой: идите-ка, Боб, отсюда.

— А при чем здесь “безутешная вдова”? — спросила она, поворачиваясь к Сержу с Дроном. — Он что, женился там?

Дрон снова опередил Сержа.

— Это неважно. Это сестра Тони, я сегодня уже звонил ему и выяснил.

— Он же говорил, что понятия не имеет о Раде.

— Говорил. А сегодня я его прижал — и он раскололся. Я же помню имя его сестры. Им письмо и подписано.

— И оно было адресовано матери Рада?

— Матери Рада. — Это теперь снова был Серж. — А она переслала его мне — мы с ней этот год все же общались.

Женя подняла воротник дубленки, запахнула ее на груди и обняла себя крест-накрест, будто озноб, что сотрясал ее, шел не изнутри, а ей действительно было холодно.

— Почти три недели, — произнесла она, переводя взгляд с Сержа на Дрона. — Что, в самом деле может еще найтись? Но почему тогда “безутешная вдова”?

Серж быстро взглянул на Дрона.

— Дрон хотел, чтобы тебе было полегче, — сказал он, обращаясь к Жене. — Рад погиб, в письме это сказано. Я тебе его отдам, ты это там прочтешь.

Он было протянул листок Жене, она его не взяла.

— Зачем оно мне? Погиб или пропал без вести… Его для меня нет уже целый год.

Дверь дома открылась, и на крыльцо выскочили Нелли с Полиной. Уличной одежды на них обеих уже не было.

— Серж! Дрон! — позвали они от двери. И увидели их троих внизу у крыльца. — Женька, и ты там! Что вы там делаете? Все вас ждут!

— Женя, вот, собственно, и все, — сказал Дрон. — Извини. Нам, знаешь, тоже вестниками такого не очень хотелось быть.

— Вы там о чем? — крикнула сверху Полина. — Давайте в дом!

— Вы идите, — сказала Дрону с Сержем Женя. — А я побуду на улице. Беспокоиться за меня не нужно. Руки на себя не наложу. Я мать-одиночка, я нужна сыну.

— Мать-одиночка! — фыркнул Дрон.

Эта ее самоирония сдвинула их с места, они поднялись на крыльцо к женам, и дверь за ними всеми четырьмя захлопнулась.

Когда через несколько минут Нелли, снова одетая для улицы, вышла из дома и спустилась во двор, Жени во дворе она не обнаружила. Нелли уже собралась подниматься обратно в дом, бить тревогу, но напоследок ей пришло в голову выглянуть на улицу. Женя со скрещенными на груди руками стояла посередине дороги в самом темном ее месте, где свет от ближайших фонарей сходил на нет, и, закинув голову, смотрела в небо. Услышав шаги Нелли, Женя опустила голову и, дождавшись, когда Нелли приблизится, произнесла:

— Какая же сука, а?

Нелли растерялась.

— Кто?

— Да он же, кто. — В голосе Жени не было никаких эмоций, он был обесцвечен — будто вытравлен перекисью водорода. — Променять русскую женщину на какую-то драную тайку.

Нелли почувствовала нечто вроде укола ревности. Не за сестру Тони, про которую никак нельзя было сказать, что она драная. Скорее, это была ревность к Жене, которую она так старательно задавливала в себе с того момента, как вызвала ее в Таиланд на Кох-Самед.

— Он променял не женщину, — сказала Нелли.

— Да? — в обесцвеченном голосе Жени возникла жидкая красочка интереса. — Кого же?

— Страну.

— Ну, страну. — Голос Жени вновь обесцветился. — Страну вон и вы променяли. Да и я, если что, не против. Только не на Таиланд. Страна что. Страна — не человек.

— Это тебе подсказало звездное небо над головой? — спросила Нелли, отсылая Женю к моменту, когда вышла из калитки на улицу, а та стояла, запрокинув вверх голову.

— Звездное небо молчит, — ответила Женя.

Из-за поворота на дороге возникла и двинулась в их сторону мужская фигура. Человек шел тяжелым размашистым шагом, он был в широкой, делавшей его квадратным куртке, а может быть, ватнике или тулупе — издалека не разобрать, в большой меховой шапке на голове, на ногах — в чем-то похожем на валенки или унты, явно какой-то мужик из местных.

— Давай-ка пойдем в дом, — поглядев, как приближается квадратная медвежья фигура, позвала Нелли.

— Давай, — тотчас согласилась Женя. Вид этого мужика на пустынной улице вызвал в ней те же чувства, что в Нелли.

Они торопливо дошли до калитки, заскочили в нее, заложили щеколду и, хотя уже были внутри, на участке, так же торопливо понеслись к крыльцу — словно их подгонял дувший в спину ветер. Им теперь хотелось скорее оказаться в доме, в его тепле, свете, в окружении своих. Там, среди своих, ничего не было страшно, было надежно, устойчиво, незыблемо; там только и была жизнь.]