Анна Кузнецова

Сергей Стратановский. На реке непрозрачной. — СПб: Пушкинский фонд, MMV.

В серии “Автограф” есть книги, которыми заявлена поэтика отказа от поэзии. Здесь эта поэтика принимает формы сентенциозности, моральной максимы. Позиция, похоже, вызвана тем особым чувством поэта к современному миру, которое отразилось в высказывании Адорно о невозможности стихов после Освенцима и продолжает отражаться в самих стихах, в их современных мутациях.

Здесь поэтика отказа от поэзии принимает форму терминологической зауми, доходящей до глоссалалии. Наука вторгается в поэзию со скальпелем наперевес. Всякая вещь мира рассекается до обнажения вещества, ее возврат в цельное впечатление удивляет поэта, как и должно удивлять все редкое и небывалое:

Без ведома автора — потому что Кирилл Медведев манифестировал отказ от публикаций в изданиях не за свой счет. Так что об этой книге он не знает.

А вот интересно, откуда он знал в 2005-м, когда без его ведома издавалась эта книга, о результате события начала 2006 года, описанного в стихотворении про Литинститут? Я имею в виду — выборы нового ректора и все, что с этим связано.

Поэтика приверженности поэтической традиции тоже находит своих адептов, и даже среди самых молодых: поэт будто выбирается из толщи культурных влияний, застящих от него современность. Первая его книжка (см. “Ни дня без книги”, 2005, № 9) была укоренена в поэтике XIX века, новая относится к эпохе кризиса символизма — все ближе и ближе! Третью буду ждать с интересом.

Сборник “иронической, сатирической, юмористической лирики, литературных пародий и подражаний, шуточных стихов и экспромтов” рифмующего юмориста, который много лет “занимался поэзией” в “Крокодиле”, вел раздел юмора в “Вопросах литературы” и выступал на советской эстраде.

В составе сборника — три изданные книги “Плач по оторванной пуговице” (1985), “Вернисаж” (1988) и “Театр абсурда” (1990), расширенные и дополненные, а также новые стихи, собранные в цикл “Игры”. Книга иллюстрирована шаржированными портретами автора работы В. Мочалова и И. Лососинова.

Сборник иронической, сатирической и т.д. лирики новейшего времени — с густым матом, нарастающим в разделе “Тихая лирика”, — что, впрочем, давно никого не впечатляет, поскольку лобовые литературные приемы устаревают при втором использовании. Впрочем, может, это уже не прием, а “новая искренность”?

Главное достоинство автора в том, что он создал (вернее, осознал как единицу поэтики) новый жанр, назвав свои рифмованные однострофные сентенции — иногда в восемь строк, но чаще в две или четыре — “браввики”. Цитировать не буду — трудно выбрать: ни одной умной или остроумной. Это, видимо, жанровое задание.

Надеюсь, эта поэтическая книжка действительно открывает серию книг хороших поэтов, которых издательство решило обособить от графоманов, печатаемых в изобилии.

Образы стихов скульптурны, трехмерны; главные переживания — ностальгия, боль, абсурд человеческих поступков: “Я бы мог остаться там, / где родился. Это случай, / вывих совести дремучей, / никому не нужный хлам. // Остается лишь дышать / смесью воздуха и света, / бестолковый век поэта / до конца опустошать”.

Концертный голос камерного диапазона — исполнительский, направленный вовне, но приглушенный, борющий смущение: напевается все это со сцены вроде бы безумноватой Офелией, плохо понимающей, где она: в Венеции, в московском переулке, в автобусе... Стихи симпатичны своей негромкостью и легкостью.

После десятилетнего молчания приморский поэт, замеченный когда-то центральной прессой, выпустил книжку, в ней три цикла стихов разных лет, с 1984-го. Автор — приверженец архаической поэтики, оправданной в таком, например, контексте:

(О книге А. Романенко “Письма с Востока”)

Традиционная тихая лирика органична и для уральских поэтов: образы природы и здесь переходят в размышления о жизни: “На Урале дожди. Полюбившему грязь, / Что хмельные друзья, улыбаются лужи <…>”.

Мука преодоления инерции языка или, напротив, его непослушания — постоянное переживание поэта, затемняющее речь:

Малая проза, движимая коллизиями самого языка. Например, аллитерацией: “Ехали хахали на прииски меха, выстреливать выхухоль по глухим углам. Глядь, а она в воде жирует. Хухолик — было ластиться начали, однако, увидав хвост, охолонились”; это быстро автору надоедает, начинается другой микросюжет, цель которого — привести словосочетание “бедная бабушка” к рифме “белая бабочка”… Последним в этот фрагмент с названием “Сумерки” является заумный пейзаж, “обнажив изумрудную листву с алыми рассыпчатыми ягодами мелкого красного жемчуга и прозрачные янтарные шарики блеклого мохнатого александрита”. А может быть, это стихи?

Издательский гриф на обложке “роман о живой русской душе” под портретом парубка в большом советском стиле — пугач отменный. А роман — о мальчике, которого зовут по отчеству — прелестный. Вот эпизод: малыша заставляют жить по расписанию; час, который он должен проводить за книжкой, он смотрит в окно — но книжку надо пересказывать: “Шапочка, заблудившись в лесу, встретила Серого Волка; они подружились, и волк помог ей добраться до города, где они поженились и стали жить у бабушки. <…> — Это все? — спросила Ирина. Нет — как оказалось, потом у Красной Шапочки вырос живот, и она родила малыша.

— От волка, что ли? — Ирина округлила глаза.

Тут удивился Петрович:

— Почему от волка? Просто родила”.

Может быть, этот ненатужный юмор и делает ту тонкую работу, благодаря которой налет соцреализма смотрится здесь благородной патиной. Мелодраматическая слеза тоже так и не выкатилась, хотя ее вроде бы жали.

Местами мастеровито, местами талантливо, местами беспомощно, а в общем — страшно. Нет, не от ужастиков, которые происходят с героем в “романе-фантасмагории”. От мироощущения и мироотношения автора. Вот молитва: “Господи, огради хоть детей наших от этого страшного мира!”, и т.д. Относится к выдуманному эпизоду с таежной чертовщиной. Интонации таких мест отдают здесь наивностью, которая хуже цинизма: похоже, автор понятия не имеет, насколько действительно страшно в сегодняшнем мире, и полагает, что страшное надо выдумывать, и только тогда появляется повод для столь экспрессивного слова.

Обаятельный герой и его отношения с женщинами — тема в общем-то глянцевая — тематическая основа этой прозы. Писатель в ней находит странный ракурс: тип женщины его рассказов — разбитная плебейка, прелестная в юности, в зрелом возрасте — дебелая, неудачно замужняя тетка с детьми от всех предыдущих мужей, которые случились в ее жизни от обиды на героя. Цикл рассказов “Город на колесах” построен по формуле “Ночных дорог” Гайто Газданова. “Сахалинскую школу” Павел Басинский и впрямь, наверно, выдумал. Но вот своеобразие писателя, который умеет вызвать жалость к малосимпатичным персонажам, несомненно.

В 1936 году в парижском издательстве “Петрополис” вышла первая и единственная до Второй мировой войны антология поэзии русского зарубежья. Название книги отсылает к образу из стихотворения Баратынского: “якорь — надежды симво€€л”. В ней шесть отделов, открывается она стихами старших, сформировавшихся до эмиграции поэтов, первой стоит подборка 70-летнего Мережковского. Следующие пять отделов представляют поэтов основных регионов рассеяния, начавших писать в эмиграции: второй — французскую диаспору, третий — пражское объединение “Скит”, четвертый — поэтов, проживающих в Германии, пятый — дальневосточную диаспору, шестой — поэтов из регионов, не образующих “прочных и характерных групп”.

Составители выразили сомнение, что сборник будет когда-нибудь переиздан, чем объяснили старание сделать издание максимально “справочным”, иногда в ущерб вкусовым приоритетам отбора…

Переиздание состоялось через семьдесят лет, приложением даны: подборка рецензий в современной изданию критике, составленная О. Коростелевым и А. Устиновым; подготовленные ими же материалы из архива М. Кантора (самый интересный — переписка с Г. Адамовичем по вопросам составления), статьи Л. Магаротто и А. Устинова.

26 февраля 1922 года в пражском студенческом общежитии “Худобинец” критик А.Л. Бем прочитал доклад “Творчество как особая форма активности”. С этого дня и исчисляется история пражского объединения русских поэтов. “Скит поэтов” исповедовал редкий в эмигрантской поэтической среде оптимизм и ратовал за бодрость духа, основанную на творческом порыве. Членом организации мог быть любой интересующийся литературой, личное творчество было не обязательно.

Собрание текстов дополнено программами вечеров, протоколами собраний и тезисами выступлений А.Л. Бема, курировавшего объединение; проиллюстрировано фотографиями и человеческими документами. Антология сделана очень качественно, снабжена хорошим аппаратом; добавить к ней практически нечего.

Собранные в книгу статьи и эссе разных лет о важной стороне культуры Серебряного века — проникновении в русскую литературу поэтики французских символистов, испанских мистиков и других романских влияний как через переводы Брюсова, Бальмонта, Сологуба, Кузмина, Волошина и др., так и от непосредственного соприкосновения русских писателей с Европой.

Материалы международной конференции к 100-летию Гайто Газданова, дополненные впервые публикуемыми архивными материалами. Открывают раздел “Публикации” подготовленные Т.Н. Красавченко тексты выступлений Газданова в 50-х годах на радио “Свобода” под псевдонимом Геннадий Черкасов — “О негласной иерархии в обществе и тенденциозности в литературе” и “Поль Валери”.

В статье “Русская сцена Латвии времен германской оккупации” автор замечает, что во время Второй мировой войны по обе стороны фронта возник небывалый театральный бум: “театрально-концертное “приложение” к театру военных действий оказалось неожиданно широким” — и исследует этот феномен на латвийском материале. В книгу также вошла “Хроника русской театрально-концертной жизни Латвии. 1941—1944” и обширный иллюстративный материал: фото, концертные и театральные программки, каталог выставки русских художников, устроенной “Русским комитетом” в пользу эвакуированных.

Сборник статей и исследований петербургского историка, занимающегося проблемами коллаборационизма, опубликованных в русской и зарубежной периодике. Кроме власовского мятежа, по которому специализируется автор, в книге затронуты темы антисталинского движения времен советско-финляндской войны 1939—1940 годов, выступления донского казачества на стороне Германии в 1944-м, которое называют последним сражением Гражданской войны, и др.

Не пришлось долго ждать продолжения “серийного издания”, о первом томе которого см. “Ни дня без книги”. — “Знамя”, 2005, № 7. Оно вышло. Принцип серийности теперь вполне понятен: впредь будет подбираться текстовый коллаж на какой-нибудь лозунговый сюжет. Издается эта откровенная халтура в твердом переплете с золотым тиснением, на белой бумаге, при этом чрезвычайно неряшливо, с множеством ошибок редактуры.

Исторический опыт Испании от VIII века до нашей эры, которому посвящены первые главы, показывает формирование уникального социального феномена испанской армии, совершившей в 1936 году антиреспубликанский переворот. Война 1936—1939 годов стала репетицией Второй мировой: в составе двух политических сил Испании, вроде бы решающей свои проблемы, сражались страны победившего тоталитаризма: Германия, Италия, СССР.

Новая серия открывается диссертационной работой одного из учредителей белградского Общества социальной истории, учрежденного в 1998 году.

После поражения белых армий в Гражданской войне около 200 тысяч человек обосновались в балканских государствах, надеясь переждать беду поблизости от России и вскоре вернуться. В 40-х годах их осталось около 10 тысяч — уезжали поначалу во Францию и Бельгию, где можно было трудоустроиться, оттуда бежали от нацизма в США.

Исследование базируется на документах организаций, занимавшихся приемом и размещением русских беженцев; точные данные часто оформленные в виде таблиц; есть и осмысление этих данных в различных культурологических аспектах.

Сборник статей и исследований группы по изучению русского зарубежья Института всеобщей истории РАН: разножанровые материалы, структурированные по разделам “Деятельность русских организаций в эмиграции”, “Осмысление пережитого”, “Публикации”, “In memoriam”. Открывается материалом М. Кононовой об уникальном феномене небольшевистских заграничных представительств России — дипломатических миссий несуществующего государства.

15-месячный термидорианский период выхода из террора, порожденного утопическими стремлениями Французской революции 1789 года, начался низложением Робеспьера и вызвал столь мощное единодушие и облегчение в обществе, столь легкое принятие абсурдного слуха о планах Робеспьера жениться на принцессе и восстановить монархию, что стал предметом пристального внимания политологов и культурологов, изучающих на материале сходных исторических явлений политические мифы и поведенческие клише.

В данном исследовании, опубликованном во Франции ровно через 200 лет после революции, в 1989 году, автор — польский социолог, в 60-х подвергшийся репрессиям за принадлежность к “Варшавской школе истории идей” и уехавший во Францию, — проводит параллели между французской и русской революциями, на которых в свое время настаивал Троцкий, но внимание сосредотачивает на различиях, которые во всей полноте позволяет увидеть новый исторический момент — полное окончание революционного процесса в России.

Автор замечает, что умение сочинить грамотный сценарий отстает от потребностей эфира “уже просто трагически”, потому что, прежде чем сочинять, надо “усвоить такие общие для всех видов и жанров экранной драматургии понятия, как стилистика, композиция и структура, образная система сценария, специфика закадрового текста и т.п.”. Излагая технологические аспекты, пособие содержит подтекст, убеждающий начинающего сценариста в том, что написание сценария — это сложная, многосоставная работа.

Стремясь поставить нашу доморощенную рекламу на какую-то прочную основу, автор подводит под нее культурный фундамент — опыт драматургии театра и кино, а также философии и литературы. Пособие ценно тем, что опорой каждой из маленьких главок — как раз таких, какие способен освоить копирайтер, — становятся цитаты, позволяющие человеку с клиповым сознанием имитировать интеллект, а то и заинтересоваться, например, драматургией Толстого или работами о современном мифе В.Н. Топорова или М. Мамардашвили.

Серия продолжается мемуарно-систематизаторским сочинением анонимного автора, считающего, что в определении природы, функции и сущности денег никто никогда не был более прав, чем пресловутый Карл Маркс: “меновая стоимость, отделенная от самих товаров и существующая наряду с ними как самостоятельный товар”.

Банковская практика в стране, где появились негосударственные деньги, началась в условиях неразрешенности теоретических вопросов, и “работа в банке более всего напоминала тряскую поездку на задней площадке троллейбуса, где главной задачей было, отгородившись спиною от пассажиров, свинтить кассу и успеть соскочить на ближайшей остановке, пока не заметил кондуктор или пока не попросят поделиться добропорядочные или мускулистые сограждане”. Поэтому господин Попандосов, топ-менеджер, а потом собственник Достопочтимого банка, был не мошенником, а достопочтенным банкиром во всех перипетиях своей сложной жизни в одном финансово-художественном мире с героями незабываемых фильмов и рекламных роликов: Леней Голубковым, майором Прониным и др.

Ленивая кустарная поделка с грифом “литературно-художественное издание”: к туповатым максимам, по принципу советского отрывного календаря прилагаемым к каждой дате текущего года, автор даже легенду не присочинил — справку, когда и кто это опубликовал... А фантазия-предисловие “Рукопись, найденная на ступеньках Государственной Думы России” наводит на мысль, что не лень это, пожалуй, а IQ... Впрочем, продаваться будет хорошо. Стало быть, автор функционально интеллектуален, а это самый актуальный уровень развития умственных сил.