|
Павел Лукьянов
Мои стихи о Советской Родине
От автора | Я, Павел Лукьянов, родился в 1977 году, чтобы поступить в МГТУ им. Н.Э. Баумана (1994 г.) и защитить кандидатскую диссертацию по теме «Разработка и исследование двухконтурной каскадной установки с вихревой трубой для охлаждения биоматериалов при температуре -70?С» (2004 г.). Параллельно с этим было поступление в Союз писателей Москвы (2001 г.), участие в съезде очень молодых писателей (2000 г.), обучение в Литинституте, создание творческой группы «Литературная служба 1977.ru», участие в сборнике молодых авторов «Настоящая проза» (2003 г. Изд. Акчурина), перевод английской и болгарской поэзии для соответствующих изданий, участие в литературном проекте «Россия, далее — везде» (2004 г.), съемка видеофильмов по собственному сценарию: «Зима», «Урод» (2003 г.), деятельность в криогенной промышленности СНГ (Москва, Подмосковье, Кривой Рог, Магнитогорск). В настоящее время автор трудится в международном проекте по установке детектора антиматерии и черной материи на международной космической станции. Работа проводится в Европейском Центре Ядерных Исследований (CERN, Женева).
9 мая 2005
если бы сестрёнка позвонила, если бы рубашка подошла:
человек приходит на столетье и сидит бессильно у стола.
умирать в сиреневом костюме на параде в облаке шаров,
огурцы барахтая в прохладе, из подвала выгнав пацанов.
ходит участковая позёмка, лезет исхудавшая лиса,
женщина померяет футболку, и пойдёт другая полоса:
апельсин на вымытой тарелке, акробат раздразнивает зал,
агрегат подкачивает воду, и никто не скажет, что устал:
каждый день — колючая щетина, и сестра идёт поговорить,
и улыбка — старая собачка, и в зубах растрёпанная нить.
если честно посмотреть на время, то осталось несколько минут,
человек сползает по скамейке, и его лежащего кладут.
выжить в развороченном окопе, потерять оставшихся друзей,
выгладить парадную рубашку и дойти тихонько до людей
3 февраля — 22 мая 2005, Шанхай—Женева
* * *
Тёплый лежит на постели, бегает мягкая кошка,
тёплый смотрит и слышит: на кухне его родные:
жена постаревшая тоже, дочь и чужой молодой.
Голоса — то один, то трое — поскорей бы уже поделили.
Телевизор цветной убийца показывает только счастье,
становится кем-то четвёртым, кто лишний всегда и нужный.
Платок укрывает пояс, подушка упёрлась в горло, и тёплому — слишком тепло.
становится жарко и мокро, но только кричать стыдно, но только лежать видно,
но то ли едят так долго на кухне святая тройка.
За телом большим и прошедшим заходят во сне друзья.
пока трое на кухне стрекочут, тёплый смотрит до потолка.
А оттуда становится видно, а на кухне прислушались тихо,
тёплый смотрит на качели снизу. такты, чужие такты.
Трижды трое, услышав будто, впопыхах вперемежку с мамой
забегают,
и в комнате тёплой кошка ходит неприлично живая
* * *
небо — моя каска, кровь голубых беретов,
боевики присели и запустили комету.
бой начинает рыкать, свадьба зовёт генерала,
нам полагается выжить, только приказа мало,
есть запредельный график: Владимир, Кузьма, Антон:
в таком несуразном порядке мы по грибы идём,
чтобы поймать дуру, которая, впрочем, пуля,
чтобы мгновенно жениться, жизнь промелькнув всуе
* * *
глаза голубые домов, дворов заливные лекала,
уборщица с палкой из рук над каждой бумажкой молчала.
смотритель набил голубей в кишащую ими коробку,
сапог у подвала стоял, меняясь старухой на водку,
собака лежала одна, другая стояла и пела,
в кустах заседал воробей, девчонка над лужей висела,
ботинщик наделал подошв и начал любимую склейку,
старик президента ругал, сутуло присев на скамейку —
наборы коробок-дворов, набитых случайной конфетой,
лежат на буфете Москвы, пустея за каждым обедом
мои стихи о Советской Родине
1
здравствуй, страна, я — твой: как колосок — худой,
но — собери миллион — и обнаружишь строй.
в этом строю родном, в этом краю земли
самые длинные дни: сколько захочешь — бери,
делай из нас венки, хочешь — пеки хлеба,
эта — моя земля, значит — моя судьба.
мы на войну встаём каждый рабочий день,
чтобы станок звенел, чтобы звенел ячмень.
старые дни как лёд тронулись — в добрый путь!
нам — по другому пути и никуда не свернуть.
в будущий день глядит каждый из нас без слов,
делая каждый взмах, ровно кладя шов.
сердце моё — огонь: поле, завод, страна:
если зовут — иди, если придёт война,
станет черна земля, грянет чужой народ —
мы соберём кулак — будет гостям почёт!
в новой моей стране, в нашем родном краю
я начинаю жить лучшую жизнь свою
2 (песня)
еду через поле, еду через горы, радио в машине тихое поёт:
мало ещё было, много ещё будет, город за Уралом будущего ждёт.
радио из центра крутит постановку: Чеховские вишни плачущих сестёр,
а слабо' поехать на моей кобыле, в разбитной кабине, забывая вздор?!
ехать ли не ехать, вырубят ли садик, мамочки резные, розовый платок —
не попались Васе вовремя, злодейки, и напрасно бродит голубой ваш сок.
едемте, девицы, за Уральской цепью станем жить новее, чем столичный сорт,
сделаем Советам новую ячейку: Вася и сестрицы и не страшен чёрт!
эх, былая радость, белые цыплята, век крутить баранку и видать во сне,
как напрасно время тратите на слёзы, бросьте и в кабину прыгайте ко мне!
будете любезны, кати-балерины, дамочки с плюмажем, сладкие враги,
будет Вася мчаться по Уралу-речке и на деньги ваши купит сапоги.
радио запело следующих песен: Кремль с куполами славится страна,
я потише сделал, разбудил Татьяну, чтобы дети были, завтра же война
3
перед новой зарёй стою, у неё — не цвета, а — флаг,
у отца — не могила, а — стол, горизонт — не красавец, а — враг.
не ходи на мою страну, не смотри на моих детей:
у меня для тебя — петля' и огни, небеса огней.
ты увидишь средь бела дня все созвездья своих солдат,
будет каждый рукой махать и тебя уводить назад.
посиди на своей земле, человеком попробуй побудь,
прокрути в голове жизнь и поди обо мне забудь.
я лежу на твоих глазах, и свои, не закрыв, — держу,
у меня — половины нет. — не забудешь меня, — скажу.
ты вернёшься, неся метель, у тебя самого семья,
и начнёт потихоньку всем приходить голова моя.
это кто мне приснился, Ганс? почему ты молчишь, сын?
— это то, от чего убежал из страны непомерных сил. —
я тебе расскажу сказ про мою широту рек,
про деревню, в которой жил. ты теперь не сомкнёшь век.
ты теперь, милый Ганс, — мой, ты живее себя жив,
ты мертвее меня мёртв, от лица кровяной отлив.
сапоги не сожмут ног, ребятня не звенит в ушах,
умерев, я хожу к тебе, и стою на твоих часах.
— не ходи, молодой человек, не носи за порог войну, —
ты умнее других был и смотрел свысока в глубину.
но покуда стоим мы, голубые глаза открыв,
так и будет моим край, за которым тебе — обрыв
4
ты говоришь: — я — один, жить целиком боюсь.
в каждом — стоит полк, напополам — трус.
в каждом — сомнений дно: не озирайся, плыви,
дали — пытайся жить, словно остались дни:
выйди с лопатой души атомный рыть котлован,
строить ракеты на марс, знать о погоде там.
станешь из лени упрям, будешь молчащим ослом,
лишь бы сгодиться на шаг, лишь бы заслуживать дом.
выйдет из шапки зерно, колос, народы, страна.
если один — уголёк, значит, сто тысяч — луна.
дети твои налились, значит, — ты втрое сильней,
воду пустую возьми, жизнь по земле разлей.
выйди, ребёнок, в сад, парень, ступай в лес,
взрослый, иди на фронт, старый, сиди здесь,
вновь порывайся встать, руды идти рыть,
новые земли искать, в вечные воды плыть.
пламя твоей бороды, белые глаз штыки,
против тебя идут новых людей мальки.
снова сидишь на мели, словно зачем жил,
ходит по людям мор, всё отбавляя сил.
смотришь, чужой человек, в милую клеть страны,
где всё теперь — равно, а были когда-то равны
* * *
на меня — пауки и звёзды, кирпичи ледяной воды,
голубые салаты неба, надувного железа мосты.
корабли развздыхались у бухты, капитан раздавил комара,
почтальон рассыпает конверты, помогает ему детвора.
а у нас, на Егора и Павла, после майского взрыва цветов,
начинается жаркое лето посиневших в воде пацанов,
на зубах выступают окурки, за художником движется смерть,
колокольчиком звёздное небо начинает на сердце звенеть
9 августа 2005, Ахтуба
* * *
и вдруг я устал быть: смотреть второпях на лес: совсем о другом — ум, лишь тело
случайно здесь:
не там: за покатом морей, тархуном шумящей сосны, а чёрным ремнём асфальта
выпорот сквозь штаны.
на жалобы — кто придёт? такой делегат — слаб: нам генерал нужен, а не такой же раб.
значит, скажу: — счастлив, еле держу улыбки. — браво! — кричит деревня, бабы
несут сливки.
сяду со стариками, внучку подсадят напротив. — будешь в Москве — окликни,
а не то с колдуном воротим.
ты возьми от каждого дома то, что больше всего любишь: край телефонной будки,
лыжи, которых не купишь
в самом жилом районе самой богатой столицы: там, где прожить можно,
если с привычкой родиться,
а из родной деревни, где твоя мать кричала, ты не уедешь надолго, будет чего-то мало:
самого мелкого слова, брани, собаки, укуса, мира раздолбанных пашен,
пыльной дороги русой,
будешь по горло сытым, как в заграничном фильме, сердца' — не шары бильярдные,
ты не играй с ними,
нам позвони, скотина, выбери в день минутку: самое стылое время счастья Москвы
жуткой
1—3 сентября 2005, Женева
* * *
усни, моя отрада, в высоком терему гигантской новостройки, пока я всё пойму,
пока копыто братца, пока, мой свет, пока задвигаются мысли под ряхой моряка.
от сказки до злодейства на пальцах волдыри, сосуды лишней крови,
разбитые внутри.
и меньше спички в пальцах и больше снегиря костры напропалую в низине января:
садись в немые санки на мой большой живот: я вижу только небо и ты — наоборот,
собака от хозяйки отбилась и — кусать, берёзы и осины — красавицы и знать.
набитым ртом картошки, пропёкшейся до дна, пытаюсь вставить слово,
но снежная волна,
но море над районом накрывшихся домов, собаки-телогрейки сбегаются на зов,
кричу наполовину из полной глубины: — хотя бы шапку меди, хотя бы край страны! —
достану голосище, пляшу по мостовой, никто меня не знает, а мне знаком любой.
танцую до скончанья во имя красоты, которая известна, которая как ты
4—5 сентября 2005
* * *
я хочу наконец-то от света просыпаться и быть молодым:
не от старой привычки работать, а по-новой очнувшись живым.
пустоватый наполненный будень наконец-то начнёт молотить
не мою худоватую тушу, а воды кровеносную нить.
накачу на такие пороги, перейду на подножный язык,
познакомлюсь с маврушкой и флором, прокопаю всё поле на штык,
приведу горемыку-невесту в грибоватый поросший приход,
мы родим говорящего сына, и немного обвиснет живот,
но мы будем стоять и лукавить, потихоньку воюя с войной
навсегда отступающей жизни, становясь потихоньку собой.
от земли поднимаются волны перед красным закатным шаро'м,
на веранде за чашкой беседы с пауками, летящими в дом
* * *
китай отвернулся — дождит: понятная северу тина
стоит во вчерашней жаре и мокрая липнет на спину.
швейцар открывает зонты, бармен разливает покрепче,
шуршит под плащом постовой, пытаясь устроиться легче.
увидев другую страну с портретами Дэна и Мао,
не знаю куда дальше жить, какой-то растерянный прямо.
наверное, буду сидеть теперь над огромной картиной,
расставив слова наконец в порядке строения мира
Шанхай—Женева
|
