Дмитрий Володихин

К.Г. Фрумкин. Философия и психология фантастики

Современная жанровая литература бедна критическими и литературоведческими работами: обзорами, аналитикой, биографическими очерками, справочниками, а уж монографическими исследованиями — подавно. Основной формой нон-фикшн текстов на континенте жанровой литературы является рецензия, притом, как правило, краткая: 5000 знаков с пробелами — много. Недра мира фантастики извергают 1—2 литературоведческие книжки в год. Хорошо, если три. В то время как мейнстримовская литература утопает в комментировании всех сортов — жанровая, в том числе фантастическая, вроде бы претендующая на некоторый интеллектуализм, крайне скудна в этом отношении. У критиков, работающих с фантастикой, есть даже шутка: взгляните на кукиш, поставленный высунутым пальчиком кверху, — настоящий боец криминального фронта с головёшкой, в основном предназначенной для поглощения пищи; так вот, это фантастическая литература и ее критика. А теперь тот же кукиш высунутым пальчиком книзу — дистрофик, у которого все мышцы размещены в голове; так вот, это проза основного потока, едва заметная за могучим забором критики…

В связи с этим любое фантастиковедческое издание моментально оказывается в фокусе внимания многочисленных любителей. Вышло хоть что-то — уже отличненько! И грех в таких условиях роптать на огрехи, лучше бы сказать о той пользе, которую может принести новая книга.

Свежая монография Константина Фрумкина, очевидно, войдет в “хардкор” профильного литературоведения. Она изобилует любопытными наблюдениями. Так, например, сделан основательный разбор сочинений Виктора Пелевина. Полагаю, многих заинтересует последняя, 5-я глава книги — “Фантастика и политика”. Было бы довольно скучно читать о процессе политизации современной фантастической литературы по сравнению с благословенными временами царя Гороха, но, к счастью, автор избежал этой банальности, поскольку выходит на обсуждение более тонких тем. В частности, он пишет о распространении в среде образованных людей веры “…в существование скрытых систем управления” всей социально-политической сферой цивилизации; фантастика переформатировала эту веру в представление о “тайных сверхъестественных силах, стоящих за кулисами исторических событий”. В результате расцветает пышным цветом криптоистория — особый род литературы на стыке фантастики и исторического романа. Наблюдение в целом верное, и за ним видится иное, более широкое обобщение: литература в целом (и фантастика в особенности) испытала масштабное вторжение эзотерики, вслед за которым началось медленное, но верное восстановление в правах литературной мистики. Этот процесс еще не окончен. Константин Фрумкин отметил необыкновенную популярность имперской темы в современной российской фантастике (это абсолютно верно) и, в качестве “производной”, — бешеный спрос на тексты о всякого рода спецслужбах. Опять-таки здесь не с чем поспорить, кроме одного: разговор об империи в российской фантастике прямо поддерживается группами консерваторов-традиционалистов и их оппонентов из демократического лагеря, а интерес к спецслужбам инициирован в большей степени рынком, хотя определенная перекличка здесь есть. Фрумкин настаивает на том, что образ спецслужбиста застрагивает глубинные струнки в сообществе отечественных фантастов: “Агента спецслужбы можно сравнить с розенкрейцером и одновременно с членом советского союза писателей — он принадлежит к некоему таинственному сообществу, которое не дает его в обиду и которое платит ему за то, чтобы он занимался интересной, почти что творческой работой. Быть таким розенкрейцером — это, видимо, мечта, живущая в душе любого писателя-фантаста”. Остроумно показан колонизаторский запал основных произведений Дж.Р.Р. Толкина.

Но об огрехах поговорить все-таки придется. Любое издание, претендующее хотя бы на минимальную научность, минимальную серьезность, должно отвечать определенным требованиям, как то: четкая постановка предмета и задач исследования, четкая логика, четкое видение источниковой базы, на которой решаются аналитические задачи. Иными словами, здесь требуется “школа”. Книга Константина Фрумкина, несмотря на все ее достоинства, все-таки отдает самопалом.

Во вступлении хотелось бы отыскать “фарватер книги”, т.е. формулировку все тех же целей и предмета анализа. Но оно столь хаотично, что докопаться до сути дела крайне сложно. Лишь в предпоследнем предложении она мельком предъявляется читателю. Оказывается, автора интересуют “взаимосвязи между применением воображения и эволюцией социума”. А все остальное — камлание вокруг подходов к проблеме: во-первых, категории “фантастика” и “фантастическое” следует рассматривать не столько в поле литературоведения, сколько в рамках “теоретической эстетики, не зависящей от вида искусства”; во-вторых, разговор пойдет не столько о литературной составляющей фантастики, сколько о содержательной — т.е. как человеческое мышление использует фантастическое “в произведениях литературы и искусства”, как отражаются в них “определенные тенденции в развитии цивилизации”; наконец, в-третьих, следует постоянно видеть связь между существованием фантастики и “некими фундаментальными потребностями человека”.

Автор нигде не оговаривает, строится ли его исследование на базе одной отечественной фантастики или все же на основе мировой. Вроде бы время от времени упоминается англо-саксонская фантастическая классика, фигурируют также Бальзак, Кафка и Лем, сказки Туве Янссон, мистическая проза Борхеса… Да и все, пожалуй. Японцев нет совсем. Огромное пространство от Уильяма Гибсона до Дэвида Брина осталось для Константина Фрумкина terra incognita. Отсутствие ссылок на энциклопедические издания Гранта, Клюта и Николса также производит несколько разочаровывающее впечатление. Иными словами, рядом с пышным цветением обильно цитируемой, со вкусом разобранной российской фантастики зарубежный материал выглядит скудновато.

Само повествование довольно рыхло, пять глав книги слабо связаны друг с другом (возможно, К. Фрумкин писал их в разное время). Они представляют собой развернутые ответы на вопросы, которые автор сам себе задает в определенном отрыве от логики предшествующего текста.

Не хотелось бы завершать рецензию в чистом миноре. Константин Фрумкин, так или иначе, сделал полезное дело. Он ввел в оборот литературоведов солидный материал, познакомил их с новинками отечественной фантастической и фантастиковедческой литературы, сделал несколько оригинальных выводов о ее современном состоянии. Так что в целом, по всей видимости, достоинства книги перевешивают ее недостатки.