Иван Москвин

Сакральная фантастика

Если добрую шутку несколько раз громко повторить, так, чтобы в курсе оказались
все окружающие, из нее получится лозунг.

Именно такова история “сакральной фантастики”.

Как рождаются в литературе всяческие направления, течения и т.п.? Всегда и неизменно — из двух ингредиентов. Во-первых, сама художественная традиция должна бредить какой-то идеей, стилем, на худой конец, темой. Во-вторых, некая личность (а лучше группа) берет на себя труд четко сформулировать идею/стиль/тему, а потом заняться ее материализацией в художественной реальности. Притом делать это следует с маниакальным упорством и энергией средней АЭС.

Символизм, акмеизм, футуризм, а также вся литературная пашня обэриутов появились в результате пафосной деятельности чертовски талантливых маньяков. Потом к нескольким чертовски талантливым маньякам прилипали маньяки — крепкие середняки, а еще позже крепкие середняки — неманьяки. Иными словами, бобслей превращался в спуск с горки на санках... Таков нормальный механизм появления чего-нибудь нового в литературе.

Фантастика в этом смысле ничем не отличается от всех прочих держав на литературном континенте. В конце 80-х — начале 90-х она перебредила многими вещами. Кое-что из них быстро отлилось в направления/течения, например, славяно-киевская фэнтези, турбореализм и русский киберпанк. Кое-что оказалось симптомами принятия “общих правил игры”. У них там, например, есть мощная и разветвленная традиция фэнтези; отлично, пусть будет и у нас тут! Издатели всеми имеющимися конечностями “за”: возиться с авторскими правами англосаксов — дело долгое и нудное, перевод опять же денег стоит, так пускай фэнтези делают наши умельцы, они и обходятся дешевле... И вот недорогая российская рабсила отхватила приличный кусок рынка у забугорной литпродукции. Некоторые идеи и мысли рассеялись, как рассеивается любой благоглупостный туманец под палящими лучами рыночного солнца.

Но кое-что до поры затаилось. Не реализовалось и не ушло водой в песок. Кое-что отложилось на потом. До лучших времен.

И “потом” в итоге превратилось в “сейчас”.

На протяжении всей советской эпохи у нас мог существовать только один тип фантастической литературы, а именно научная фантастика. Шаг в сторону вызвал бы непонимание редактора: “Что это вы нам, дорогой товарищ, сапоги всмятку предлагаете?”. В конце 80-х система “потекла” и как-то сама собой конституировалась российская фэнтези. Для этого была почва: СССР обладал своего рода предфэнтези. Так или иначе Михаил Булгаков, Владимир Орлов, Евгений Богат и Яков Голосовкер в литературе основного потока подготовили нашего читателя к появлению магизма как сюжетообразующей среды. Ольга Ларионова и Людмила Козинец сделали то же самое в фантастической литературе... Но как делается литература, где роль фундамента для всего остального исполняет мистика, не знал никто, и никто не был готов всерьез думать над этим.

Иными словами, во времена “Домика на Васильевском”, “Вечеров на хуторе близ Диканьки” и ранних рассказов Тургенева мистическая литература в России была. Во времена творчсоюзов она пропала начисто. Понятно, в общем-то, почему: Бог слишком сильный конкурент для Маркса... Но, казалось бы, 91-й год разрешил все, а возвратного движения в этом направлении не произошло. Мистика мыслилась как полочка в книжном магазине с надписью “хоррор”. А на полочке — Стивен Кинг, Дин Кунц, Лавкрафт и т.д. Достойные, конечно, люди, но их книг маловато будет, чтобы закрыть огромную брешь в литературе. Даже эзотерику оказалось легче “переварить”. Она “прошла” под тем же лозунгом: “Принимаем общие правила игры!” Крепко вспоминаем Мамлеева, создаем Пелевина... Чувствуем себя почти европейцами и совершенно не хуже латиноамериканцев.

Середина 90-х, отечественной мистической литературы нет как нет. И только в 1997 году робко появилась первая ласточка — маленький роман питерской фэнтезистки Елены Хаецкой “Мракобес”. Проскакивало кое-что и раньше, в том числе у Дмитрия Балашова, но никто этого не увидел. А тут великий мэтр всего фантастического мира Борис Стругацкий лично сошел с Олимпа, дабы благословить Хаецкую статусной премией “Бронзовая улитка”. В течение нескольких лет после этого идет “брожение соков”. Нет, не появлением “Мракобеса” оно было инспирировано. Напротив, сам “Мракобес” был ранним симптомом серьезного мирочувственного сдвига.

В первой половине 90-х Церковь пополнилась миллионами интеллектуалов. Говорили: мода. Интеллигенты, для которых это было модой, скоро откачнулись. Для прочих “мода” превратилась в жизнь. Духовный смыл процесса: в Бога стало верить значительно больше людей, чем в пресловутом 91-м. И им, по большому счету, наплевать, как весь мир относится к их вере.

По сути, произошло второе крещение Руси.

Море прежних атеистов/агностиков/безбожников принялось размышлять, что означает для них новое состояние души. На всех уровнях бытия. В том числе и на литературном уровне. Вот Чехов. Вот Шолохов. И даже вот Панферов. Есть ли в их текстах Бог? Есть ли там ангелы и бесы? Есть ли там хотя бы намек на возможность чуда? Загробного мира? А вера говорит, что все это существует. Следовательно, что такое Чехов, Шолохов, Панферов и т.п.? Реализм? Ничуть не реализм. Одна большая неправда, а не реализм. Парадокс в том, что верующий интеллектуал совершенно логичен, когда приходит к умозаключению примерно такого вида: “Ангелы есть, Бог существует, Христос на кресте страдал, святые мучились, бесы по сей день искушают бедный народ, и всех нас ждет загробное воздаяние. А ничего этого в реалистической литературе мы не видим. Значит, христианский, мистический реализм противоположен любому другому — хоть критическому, хоть социалистическому”. Умозаключение номер два: “Постмодернизм об этом ничего не говорит. Формальные искания, которые у нас появились после постмодернизма, об этом ничего не говорят. Зачем тогда читать все это месиво?” Умозаключение третье: “Что же есть для нас? Что нам может дать современная художественная литература?”. А она помалкивает. И вот самым естественным образом появляется интенция: пусть нечто появится на ныне пустующем месте!

Хаецкая посмела написать в этом ключе раньше прочих и крайне резко. В результате она стала фигурой знаковой. Этот ее статус был подтвержден выходом в 2001—2003 годах “лангедокской трилогии”: “Бертран из Лангедока”, “Арнаут Каталан”, “Дама Тулуза”, а также целого ряда других произведений, где христианское мировоззрение в самом полном, самом эксплицитном виде раскрывается на материале европейского Средневековья.

Но группы пафосных маньяков все еще не было. Процесс мог и забуксовать.

Она появилась в среде сугубых фантастов, назвалась симптоматичным словечком “Бастион” (в духе: бастион Империи, Традиции, Света, Креста, Добрых Старых Ценностей...) и с ходу предложила название “сакральная фантастика” для еще не существующего направления. Почему “сакральная”, а не просто “мистическая”? Бастионовцы отвечают в разного рода критических материалах несколько невнятно: чтоб с хоррором народ не путал... В 2000 году появился первый сборник “Сакральная фантастика”. Видимо, на первом заходе все предприятие мыслилось отцами-основателями как своего рода провокация, шутка, камень, брошенный ради удовлетворения тщеславного любопытства: а какие круги пойдут? В сборнике участвовали всего четыре автора: Ольга Елисеева, Дмитрий Володихин, Мария Галина и Наталья Иртенина. Они же и впоследствии не раз участвовали в “сакральных” перформансах...

Для начала “сакральные фантасты” запустили в свой круг не одних только христиан, а и представителей любой другой мистики. Ход, в общем-то, очевидный и легко поддающийся дешифровке: начинать лучше по широкому фронту, поскольку так удобнее вербовать сторонников. А может быть, дело в другом: изначально собравшаяся группа достаточно широко формулировала свои интересы. Та же Галина, например, выпустила в 2002 году повесть “Покрывало для Аваддона”, основанную на иудейской мистике...

А сторонники объявились скоро. Это, во-первых, солидные критики Сергей В. Алексеев, Глеб Елисеев, Виталий Каплан (последний же в 2003 году выпустил вполне сакрально-фантастический роман “Круги в пустоте”). И, во-вторых, человек с хорошим именем в литературе приключенческой и фантастической — рижанка Далия Трускиновская. С течением времени “рать” сторонников “сакральной фантастики” умножалась и вышла далеко за пределы “Бастиона”. В последние два-три года “сакральная фантастика” еще не успела превратиться в самостоятельный издательский “формат”, но статуса “бренда” она уже достигла. А это задает некое информационное поле, своего рода сеть, вылавливающую из общего потока “неформатных” текстов нечто схожее с “сакральной фантастикой”.

В издательстве АСТ скоропостижно появляется серия “Ночной дозор”. Формально она создана по следам исключительно успешного в коммерческом плане цикла повестей “Ночной дозор”, основанного Сергеем Лукьяненко и Владимиром Васильевым. Впоследствии, кстати, цикл лег в основу фильма, выдвинутого на “Оскар”, а также одноименного телесериала. Сюжетная идея цикла такова: магические способности — врожденное свойство некоторых людей; человек с подобными способностями может быть инициирован сообществами темных или светлых магов, между которыми идет бесконечная война. Таким образом, фантастическое допущение обыгрывает возможности как НФ, так и фэнтези, но мистики тут никакой нет в помине. Однако “формат” серии АСТ оказался шире “формата” текстов Лукьяненко—Васильева. Вот основные параметры серии: современный российский город в качестве места действия, опасные для человека фантастические создания в качестве основных движителей действия, борьба с опасными созданиями (или между разными их видами/группами/прайдами) в качестве фабульной основы... Своего рода российская недоготика, мягкая готика. Ощущение такое, словно при “закладке” серии нечто слабо уловимое витало в воздухе, и отцы-основатели, что называется, “почувствовали вектор”, но довернуть формат до полной отчетливости они то ли не смогли, то ли не захотели. Возможно, сито с широкими ячейками было оставлено специально, в экспериментальных целях: посмотреть, какое блюдо окажется угоднее народу, и впоследствии преобразовать серию в нечто более узкое и специализированное, сменить вывеску... Как бы там ни было, в серии “Ночной дозор” к лету 2004 года вышло с дюжину романов, и с точки зрения классификационной принадлежности получился настоящий салат. Боевая НФ с искусственно выведенными вампирами (Виктор Точинов, “Пасть”, 2003) и невнятная городская фэнтези (Екатерина Некрасова, “Богиня вед”, 2003) мешались с откровенной мистикой. Причем мистики вошло в серию явно больше, в том числе романы Далии Трускиновской “Дайте место гневу Божию” (2003), того же Виктора Точинова “Царь живых” (2003), Натальи Иртениной “Зов лабиринта” (2004), Всеволода Глуховцева и Андрея Самойлова “Бог сумерек” (2003). Кстати, вот и знакомые лица. В центре внимания чаще оказываются не пробирочные страхолюдины милитарного назначения, а сверхъестественные существа. Их никакой биологией не объяснишь, — даже самой вывихнутой из сустава, даже самой безбашенной. Их бытие вообще нельзя обосновать без обращения к Священному Писанию или, на худой конец, какому-нибудь Некрономикону... Дальше всех пошла по этому пути Далия Трускиновская: у нее ангелы исполняют роль эпизодических персонажей, да и весь роман прямо апеллирует к евангельскому отрывку о Христе, не давшем убить блудницу. Книга была замечена и вызвала определенную полемику в духе: “Стоило ли вот так открыто...”. По всей видимости, сторонники мнения, что “вот так открыто — стоило!”, оказались в большинстве. В пылу дискуссии одним из критиков была даже произнесена фраза: “Некоторые книги надо читать стоя!”. В 2004 году Трускиновской за роман “Дайте место гневу Божию” вручили премию “Иван Калита”. Этот текст самым очевидным образом входит в хардкор сакральной фантастики, ее твердейшее ядро.

Издательство “Эксмо”, давний соперник АСТ на рынке фантастики, отвечает выпуском близкого по формату сериала Вадима Панова “Темный город”. Классифицировать его крайне трудно: та же мягкая готика, полумистика-полуфэнтези в обрамлении мегаполисного ландшафта. Проект, судя по тиражам, оказался выгодным предприятием.

Тем временем случайный, как видно, сборник “Сакральная фантастика” превращается в ежегодник, а маньяки старательно делают вид, что были вполне серьезны с самого начала. В 4-м выпуске происходит резкий поворот в сторону христианской ортодоксии, какое-то “закручивание гаек”. Возможно, это связано с причинами внутренними, чисто групповыми. Или таков был изначальный план? Верится с трудом... Во всяком случае, едва-едва родившееся направление уже успело расколоться на “фаворских” (т.е. христианских) “сакральных фантастов” и “пестрых” (всех остальных мистиков). Ортодоксы резво подтвердили свой курс, проведя в мае 2004 года помпезную конференцию “Христианство и фантастическая литература”...

Само существование направления было “официально” закреплено дискуссией между Галиной и Капланом на страницах журнала “Если” об элементах христианства в современной российской фантастике (2003). Начались даже чисто терминологические споры. Как лучше: “сакральная фантастика”, “теоцентричная фантастика”, “христианский реализм”...

А в действительности что это теперь? Во-первых, лозунг. Во-вторых, не очень удачное, но уже устоявшееся название для мистической художественной литературы. В-третьих, все еще очень юная зверюшка. Какой-то зверь из нее вырастет, знает один Бог.