Евгений Гришковец

Спокойствие

Об авторе | Евгений Гришковец родился в 1967 году в г. Кемерово. Поступил в 1984 на филологический факультет Кемеровского государственного университета, откуда весной 1985 был призван на воинскую службу — и до 1988 года служил на Тихоокеанском флоте. С 1988 продолжил образование в университете. С того же года и по 1990-й играл в университетском театре пантомимы. В 1990 организует независимый театр “Ложа” (The Lodge), где ставит девять спектаклей, основанных на собственных текстах. В 1998 переезжает в Калининград, делает первый моноспектакль “Как я съел собаку”, показывает его в Москве и получает “Золотую маску” в номинациях “новация” и “приз критиков”. Далее: пьесы “Записки русского путешественника” и “Зима” оцениваются в 1999 как лучшие пьесы на русском языке, и автор получает премию “Антибукер”. С 1999 по 2003 Е. Г. сочиняет и играет новые спектакли — “Одновременно”, “Планета”, “Дредноуты”, с которыми принимает участие в крупнейших европейских (Авиньон, Вена, Нанси, Париж, Брюссель, Берлин и др.) и отечественных фестивалях (“Золотая маска”, NET). Выпускает две книги пьес, снимается в кино. В 2003 у него выходит совместный с группой “Бигуди” музыкальный альбом. Во МХАТ им. Чехова ставится спектакль по пьесе “Осада”. В 2004 Е. Г. выпускает первый роман — “Рубашка”.

В “Знамени”, равно как и в других толстых журналах, печатается впервые.

Погода была такая, что ни в чем нельзя быть уверенным. Лето подходило к концу. И вроде явной желтизны на деревьях еще не было, но ветер уже гонял по углам и подворотням палые, еще совершенно зеленые листья. Трава за городом стояла высокая и какая-то нечистая. Лето кончалось, точнее, по всем ощущениям оно уже кончилось. Осталось дожить несколько дней августа и...

Почти все друзья, приятели, товарищи, знакомые и коллеги вернулись откуда-то загорелые, хотели видеться, хотели делиться впечатлениями. А вот Дима все лето просидел в городе. Разумеется, он не сидел все лето, просто, если человек пробыл все лето в городе, даже не без удовольствия или пользы, все равно говорится “просидел”. Так и Дима говорил всем: “Да какое там! Все лето в городе просидел!”. Дима при этом вздыхал, коротко махал рукой и делал печальное лицо.

Своих Дима отправил еще в самом начале июля подальше. Старшего сына в международный лагерь, чтобы сын практиковался в английском, а жену и дочь сначала к родителям (к ее родителям) на север, а потом на юг, к морю, туда, куда они вместе ездили много раз. А сам остался в городе… по делам.

Дела в самом деле были, причина остаться в городе и поработать была весомая, и весьма, но к середине июля город совершенно расплавился от жары, никакие вопросы не решались, и намеченные на лето дела замерли. Глупо было намечать столько дел на лето. Во-первых, большинство людей, от которых зависело решение целого ряда вопросов, разъехались, а те, что остались, были усталые, злые или какие-то… с расфокусированными глазами… от жары, летнего звона в ушах, и от накопившегося к лету статического электричества. И Дима к концу июля впал в безделье. В странное такое летнее безделье, в котором дни ползут изнурительно медленно, а время летит непостижимо быстро.

Сначала Дима на несколько дней залег на диван, возле телевизора. Он бесконечно листал туда и обратно телевизионные каналы, задерживаясь то на одном, то на другом… а потом листал снова. Когда удавалось наткнуться на какое-то старое кино, знакомое с детства, он хлопал в ладоши, потирал руки, поправлял свое гнездо, в которое успел превратиться диван, и бежал на кухню ставить чай и быстро рубить себе самые вредные для здоровья и, значит, самые вкусные бутерброды. Старое кино, бутерброды и сладкий чай доставляли серьезное и глубокое наслаждение. В этом было то, чего он давно не испытывал. В этом было спокойствие!

День на третий такого спокойствия он стал терять ощущение времени суток. Засыпал под утро, просыпался уже сильно днем. Просыпался и слушал летний знойный шум со двора. Когда закончилось все в холодильнике, Дима почти сутки боролся с голодом. Выход из дома казался чем-то невыполнимым. Дима долго оттягивал момент выхода. Он давно не брился, но бритье вдруг доставило удовольствие. Потом он долго умывался, одевался, а еще потом сходил в магазин… с удовольствием. И набрал всего гору. Вернувшись из магазина, он не накинулся на еду, не стал нервно кусочничать, он опять же с неожиданным удовольствием навел порядок в квартире, перемыл посуду, аккуратно все разложил в холодильнике. Потом он неторопливо готовил себе обед и ужин вместе (в смысле, Дима еще не обедал, но время было уже вечернее). Он готовил еду, комфортно звучало радио… Дима открыл бутылку вина, в голове летали какие-то спокойные, разрозненные слова типа: “неплохо”, или “вот ведь…”, или “ё-моё”. Пока еда доходила в духовке, Дима выпил два стакана вина. Вино чудесно пришлось… Дима тут же взял телефон. Он позвонил родителям (своим родителям), потом позвонил и дозвонился на юг жене. Жена сказала, что все очень хорошо, только с погодой не везет. Потом трубку взяла дочь, она сказала, что отдыхает хорошо, ест хорошо и вообще все хорошо. На вопрос Димы, скучает ли она по папе, дочь быстро сказала: “Скучаю”. Сразу же после этого звонка Дима позвонил одной своей знакомой, не дозвонился и успокоился окончательно.

Было хорошо. Даже очень хорошо. Периодически вспыхивала мысль: “Ой, а дела-то стоят, надо бы…”. Но тут же находились аргументы типа: “Погоди, погоди…” или “Ну лето же!”.

Единственное, что раздражало, — это жара. И даже не тем, что было жарко, ну, в смысле душно, пот и прочее, а раздражала жара тем, что она стояла… Вот прошлым летом Дима со всей своей семьей провел на Балтийском побережье. Приятели ему говорили, мол, куда вы, там дожди беспрерывные, море холодное, красивое, но холодное. А с погодой повезло! И так приятно было загорать на пляже или сидеть под зонтиками в кафе и пить пиво, вечером смотреть новости и узнавать, что дома затяжные дожди, на югах грозы, а в Греции выпал град.

Как было бы хорошо и правильно, если бы лето было сырое и мрачное. Тогда бы по телевизору не говорили о том, что в пригородных водоемах вода теплее, чем в Черном море, а на ближайшем водохранилище открылись пляжи, не уступающие лучшим аналогам. Периодически поступали предложения извне… Предложения поехать к кому-нибудь на дачу или с кем-нибудь на рыбалку. Дима придумывал разные отговорки и никуда не ехал. Спокойствие, которое неожиданно на него упало, было глубже, ценнее и важнее любых летних благ. Но если бы шли холодные, серые дожди, было бы еще спокойнее. Кристально спокойно было бы!

Как же с этой погодой всегда обидно! Сколько Дима помнил свои взаимоотношения с погодой, всегда было обидно. Последние дни мая, когда особенно трудно было доучиваться и сдавать экзамены, стояла шикарная погода. Всегда было свежо, тепло, но не жарко… и всего хотелось. Но только начинались каникулы — дождь, ветер, простуда. Приезжали к морю — сразу штормовое предупреждение, дождь, ветер. И так всегда. Он помнил, как однажды провел пол-лета в деревне у тетки, и ни разу не сходил на рыбалку, хотя привез с собой отличную удочку. Озеро было рядом, но тетин муж сказал, что пойдет рыбачить, если не будет ветра. А если будет ветер, то нет смысла идти. Дядя Вова сказал: “Смотри, видишь вон то дерево, если утром оно будет стоять и не будет качаться, значит, ветра нет. Хватай удочку, буди меня, и вся рыба наша. А если будет мотаться, даже не смей ко мне подходить, я буду спать, ни на какую рыбалку не пойдем”. Дима пол-лета просмотрел на это дерево. Он каждый день доставал свою удочку, просто посмотреть на нее, а потом убирал ее в сарай. Почти каждый день копал червей и посматривал на дерево. Вечером дерево почти всегда стояло не шелохнувшись. Ночью Дима вставал пописать, выходил на крыльцо и смотрел, как в лунном свете неподвижно темнеет вершина дерева на фоне летних звезд. Сердце замирало от радости, он возвращался в постель и засыпал, глубоко вдохнув и шумно выдохнув… А утром он просыпался раньше всех, бежал на крыльцо… там, где начинал розоветь восход, уже собирались тучи, а дерево качало вершиной, и дергалось каждым листиком. Дима еще какое-то время ждал, глядя на дерево, потом сердце переставало биться, Дима замерзал, начинал накрапывать дождик. Дима шел к своей кровати и тихо плакал. После этого он просыпался поздно, и то скучая, а то веселясь проживал день. Но до сих пор, если Дима выходил куда-нибудь рано утром и там были деревья, он почти всегда смотрел на верхушку самого высокого из них, смотрел так… просто смотрел, как тогда.

Жара, то есть хорошее лето, единственное, что даже не нарушало, а, скорее, замутняло спокойствие, которое случилось с Димой. В первых числах августа он таки согласился в один из вечеров повстречаться с одной своей знакомой. Они встретились около девяти вечера. Стояла ужасная духота. У знакомой из-за духоты разболелась голова, они пошли к фонтану, там была куча народу. Город гулял, как безумный. Все набережные и кафе на набережных, и все околофонтанные пространства были переполнены. Возле фонтана Дима и его знакомая повстречались со знакомыми Димы и его жены. Дима представил свою знакомую, как коллегу из другого города, которая приехала по делам. Та сделала большие глаза. В общем…

А потом на город обрушился ливень и ударила гроза. Ливень был такой, что через полминуты было поздно метаться. Все были мокрые. А гроза получилась мощная. Такая пушечно-оперная гроза. Короче, Дима убедился, что спокойствие испытывать не стоит, а изменять ему просто нельзя. На следующий день он не вышел из дома, погода стояла чудесная весь день.

Спокойствие! Оно было таким, что Дима не пил даже пива. Не хотелось. Было спокойно. Мысли приходили в голову забавные и какие-то посторонние. Эти мысли приходили, медленно обдумывались и уходили. После ливня Дима неторопливо и сладко думал: “Если бы я был синоптиком, я выдавал бы всегда один и то же прогноз погоды — местами осадки. Самая удобная и универсальная формулировка. Попал под дождь или снег — ага, значит, оказался как раз в том месте. Не попал ни под дождь, ни под снег — значит, не то место. И все. И очень просто”.

Сын периодически звонил из своего лагеря и был, кажется, доволен. Димины родители не вылезали с дачи. От жены и дочери Дима слышал, когда дозванивался до них, только успокоительные слова. Спокойствие. Спокойствие.

В начале августа на несколько дней зарядили дожди. Дима обрадовался и провел эти дни в максимально возможном спокойствии. Дожди были сильные, теплые… Потом они прекратились, и пошли грибы. Об этом постоянно говорили по телефону родители, и даже по местному телевидению сообщали о небывалом количестве грибов, не рекомендовали брать незнакомые грибы или покупать консервированные грибы неизвестного производства.

Дима давненько не был в лесу. Грибы он собирать любил. Он любил идти по лесу, бережно делая каждый шаг, и вдруг среди травы, листиков и кружевных теней обнаруживать гриб. Вот еще миг назад гриб сливался со всем тем, что шелестело и потрескивало под ногами, и вдруг хоп… гриб! Потом медленно опускаешься рядом с ним на колени и внимательно осматриваешься вокруг…

Дима любил это. Но в этот раз спокойствие победило. Верх взяли аргументы, такие как: “А куда девать эти грибы?”, “Знаю я это море грибов!” и “Да сейчас в лесу народу больше, чем на базаре в базарный день”. Дима остался дома и прочел пару детективов и какой-то женский роман, который нашел в прикроватной тумбочке жены.

Дима почувствовал, правда, что слегка поправился за эти дни… но несущественно. Так, самую малость.

И вот август уже подходил к концу, скоро должны были вернуться жена и дети. Погода стояла по-прежнему хорошая, хотя ни в чем нельзя было быть уверенным. В любой момент лето могло переломиться в осень. Нужно было ловить каждый погожий денек уходящего лета. А Дима не ловил. Он втянулся в спокойствие. Он ни разу за все лето не постригся.

Гоша позвонил как раз за день до возвращения Диминой жены и дочери с югов.

— Але, привет, — несколько удивленно сказал Гоша, когда Дима взял трубку. — Ты уже вернулся? Я так, наудачу позвонил, а ты уже здесь. Как отдохнул?

— Да какой там отдохнул, — сказал Дима со вздохом, — все лето в городе просидел. Так что отдохнем как-нибудь в следующий раз. А ты как?

— Так ты здесь был?! — Гоша явно и искренне удивился. — А мы были уверены, что ты уехал. От тебя ни слуху ни духу. Я сам уже давненько вернулся.

— А где был?

— Где был?! Да тебя все лето проклинал. Не икалось тебе? Тебя послушались, поехали в Прибалтику. Так там дожди залили все. Просто ни одного нормального погожего дня не было. Мы сбежали оттуда. А ты в прошлом году так расхваливал…

— Гоша, Гоша! Я-то тебе чем виноват, что тебе сказать? Ну не повезло тебе…

— Зато тебе всегда везет — перебил его Гоша. — Тут, говорят, погода стояла отличная все время. Чем занимался-то?

— Да-а-а-а. Дел было много. Обычная ерунда. А своих отправил к морю. Детей надо из города вывозить. Так ты давно вернулся?

— Дней десять уже. Со скуки чуть с ума не сошел. Никого же нету. Все разъехались. Жаль, что я не знал, что ты здесь. А пару дней все разом вернулись, так что вчера играли в футбол. А я смотрю — тебя нету. Ну, думаю, ты еще не вернулся.

— Вчера играли? Без меня? Чего ж никто не позвонил-то?

— Да никто ж не знал, что ты здесь…

— Знали, не знали, трудно было просто позвонить? Без меня играли, и никто не позвонил! Нормально вообще?!

— Мы думали… — опешил Гоша.

— Как раз-таки вы не думали, — перебил его Дима. — Попросту забыли, скажи, и все. Трудно было номер набрать?

Дима сердился, ему было обидно. Эти футбольные матчи на школьном стадионе были важным ритуалом. И не суть, что именно Дима когда-то собирал команды, долго прививал всем привычку к этим еженедельным матчам, к бане после футбола, веселым разговорам. Это не главное. Просто играли без него, и никто не позвонил. Никто! Ни один человек. То есть они смогли сыграть без него, и ничего не случилось. Вот только Гоша случайно позвонил на следующий день после игры.

Через пару часов после Гошиного звонка позвонила одна старая знакомая. Она поинтересовалась, может ли Дима говорить, намекая на то, есть ли Димина жена рядом или нет.

— Да говори, говори, все в порядке, — сказал Дима.

Она рассказала, как здорово слетала на какой-то остров, полностью там отдохнула и привезла Диме оттуда подарок.

— И кстати, Димочка, на мой загар стоит взглянуть, — сказала она, и Дима понял, что его знакомая находится в самом славном и игривом подпитии.

— А с кем летала? — спросил Дима.

— Ну-у-у, ясное дело, не одна, — был ответ.

Знакомая была действительно старая, ну не в смысле возраста. Он давно ее не видел и сильно удивился ее звонку. Но вот это “ясное дело, не одна” как-то царапнуло Диму. Эти слова задели не ревность, и даже не досаду на то, что он, Дима, никогда не был на том острове. Нет! Эти слова царапнули спокойствие.

Потом в течение вечера была пара звонков по делам. Нестрашных звонков, и даже несерьезных, но Диме нечего было сказать. Весь тот день Дима не включал телевизор, ему это удалось сделать только совсем поздно, когда он включил выпуск итоговых вечерних новостей. Новости были неприятные, причем не зарубежные новости, а наши. За пятнадцать минут выпуска новостей он так насмотрелся на напряженные лица каких-то чиновников и парламентариев, что стало ясно: они все врут, и ничего хорошего не происходит. Про спорт сказали мало, прогноз погоды Дима пропустил, потому что позвонила жена и напомнила номер рейса и время прилета.

Ночь перед прилетом жены Дима спал плохо. Долго не мог уснуть. С утра он навел видимость порядка в квартире. Повозил пылесосом по центру комнат и кухни, позасовывал по углам одежду и прочее, потом сходил в магазин, купил каких-то продуктов и напитков, чтобы было чем встретить своих с дороги. Дались все эти действия мучительно. Еще потом он сделал с десяток звонков. Все вернулись откуда-то, хотели встречаться, делиться впечатлениями.

Когда Дима ехал в аэропорт, машина вела себя как-то не очень. Дима давно не садился за руль, машина вся запылилась и ехала как-то не очень.

А погода стояла хорошая. Синее небо с небольшими четкими облаками было высо-о-кое. Город выглядел еще совершенно беспечным, летним. На женщинах, как в июле, было совсем мало одежды. Димины глаза то и дело цеплялись то за одну, то за другую фигуру на улице. На подъезде к аэропорту велись дорожные работы. Гудели катки и другая дорожная техника. У людей с лопатами оранжевые жилеты были накинуты прямо на голые тела. Тела рабочих блестели от пота, в открытое окно машины Диме в лицо ударил запах горячего асфальта и жар. От этого ему на миг почудилось, что лето только начинается.

В аэропорту народу было страшно много. Многие улетали куда-то восвояси, их провожали. Еще больше людей прилетало, и прилетало обратно откуда-то, спеша вернуть детей домой к началу учебного года. Их встречали. В глубине зала прилета стеклянные двери выпускали рейс за рейсом. Вернувшиеся были загорелые, белозубые, веселые. Их расхватывали встречающие, детей несли на руках…

Дима увидел знакомого, который встречал кого-то. Знакомый был давний и дальний, Дима даже не вспомнил его имени.

— Кого встречаешь? — спросил тот.

— Своих. С моря летят.

— А сам где был?

— Да-а-а! — Дима коротко махнул рукой. — Все лето в городе просидел! А ты где так загорел?

— Я?! — знакомый хохотнул — Я-то на крыше. Все лето дачу с сыном доделывали, а жену отправил. Вот, встречаю. Как дела-то?

— Да какие дела? Лето вот заканчивается, а я в городе проторчал. Отдохнуть вообще не получилось. Ну давай!

— Ага, будь здоров!

Они пожали друг другу руки. Через пять минут Дима увидел своего знакомого с двумя большими чемоданами в руках, за ним шла статная женщина в светлом платье. Знакомый шел и улыбался сам себе.

Диме вдруг стало как-то неудобно за то, что он соврал малознакомому человеку. Зачем он сказал, что ему было плохо летом. Ему летом было неплохо. И зачем он так оклеветал свое летнее спокойствие. Да, может быть, у него такого хорошего лета не будет уже никогда.

Многие рейсы задерживались по разным причинам. Рейс, который ожидал Дима, задержали на два часа. Ехать обратно в город, а потом тут же возвращаться не было смысла. Дима маялся, бродил, дремал в машине… Потом объявили, что рейс задерживается еще на час. Тут Дима совсем скис. Он думал: “Ну вот, последний летний денек, и что?” Он купил газету, но читать не смог. Внутри ничего не трепыхалось. Спокойствие еще не покинуло его.

Он сильно соскучился по жене и дочке. Соскучился по сыну, который должен был прилететь через два дня. Он соскучился, но думал об этом с расслабленным лицом и склонив голову слегка влево. Даже шум аэропорта куда-то отступил.………

Он встретил своих. Схватил дочь и поднял ее высоко на вытянутых руках, потом поцеловал жену. Они ждали багаж, дочь беспрерывно что-то говорила, что-то показывала и даже танцевала. Жена говорила, что они ужасно вымотались из-за этой ужасной задержки. Дима пытался внимательно слушать… Но на самом деле он прислушивался к спокойствию внутри себя. Как оно там? Осталось ли еще?

Когда они подъезжали к городу, уже совсем свечерело. Дочь уснула на заднем сиденье. Она спала в немыслимой для взрослого человека позе. Жена перечисляла то, что нужно было сделать уже завтра. Было ясно, что утром надо будет ехать покупать дочери обувь для школы и многое другое. Дима кивал, улыбался и думал… Нет, даже не думал, он заглядывал в глаза своему спокойствию и пытался запомнить эти глаза. Глаза, которыми он какое-то время смотрел на мир, и ему было хорошо. Он хотел запомнить эти глаза на прощание.

Когда подъехали к дому, было почти темно.

— Ой, какие забавные скамейки поставили, ну надо же, как мило! — сказала жена.

Дима посмотрел и действительно увидел у подъезда новые скамейки. Когда, интересно, их поставили? Дима не заметил.

— Да, мы тут времени даром не теряли, — ответил Дима тут же.

Он поцеловал жену, потом медленно и бережно извлек из машины дочь, жена взяла из багажника чемодан и сумку. Так они и пошли к подъезду. Дочка вся вспотела во сне. Дима прижал ее к себе, она вся обвисла, была тяжелая и большая. От ее волос пахло жарким солнцем, ветром и морем.

— Теплая… — сам себе сказал Дима. — Моя хорошая. — Это он сказал уже почти беззвучно.

Пока жена открывала дверь подъезда, Дима коротко оглянулся на двор. Он поднял глаза и посмотрел на вершину огромного клена, который возвышался над березами и рябиной. Клен был высокий-высокий. На фоне почти совсем угасшего неба было видно, что клен стоит не шелохнувшись. Дима подмигнул ему, отвернулся и, заходя в подъезд, улыбнулся… едва, едва, прощаясь…