|
Татьяна Куцобова
На весёлых хлебах
Об авторе
Родилась 25 февраля 1959 года в Калуге. Окончила Калужское музыкальное училище имени С.И. Танеева (отделение теории музыки). Работала по специальности в школах искусств Калуги и Малоярославца. В 1987 году переехала в Тарусу. До 2000 года работала экскурсоводом в Тарусской картинной галерее. С этого же года начала публиковать стихи в сетевых изданиях («Русский переплёт», «Стихи. Ру», «Сетевая Словесность», «Русская жизнь»).
* * *
Жизнь теперь — фантастические сцены...
Как ни глянь — во все окна солнце.
Отпадаешь от мира, его узоры
все в один плетутся — простой, весенний.
Прямо в руки дни, ручные и синие,
зеркала из туч снеговых сверкают,
в них сады пустые, дороги зимние,
рек ключистых и перекатных
бег... Истачивается, под утро
иссыхает, сквозит мерещато
наледь; в сад выхожу разутая —
напослед, в запас, пока брезжат
холода... а вот разогреет,
житие иное займётся...
Да и рассказать не сумею,
неуступчиво как, бесслёзно
всё протягивался и медлил
лютый самый и переметчивый
месяц.
январь 2000
* * *
По белым руинам — цветочный пал,
сухой перетреск маков,
шиповников, пылких вьюнков, спарж,
календул, бархатцев, мальвы...
Сквозь чад проглядывает испод
песчаный, и сквозь искры
в горящего остова зыбкий свод
калёный зрак василиска
упёрся. Стеклянный восходит пар,
зноится цикад пропеллер...
...На дальней обочине в дрёму впал
прорешистый и беспечный
цветочек, и венчик его не ал,
а как из простого перстня
девчачий камушек — блёкл и мал,
и холоден, и просветчив.
* * *
Вот, значит, каково поживаете...
То капроновым блеснёте крылышком, то шёлковым,
как ни наклоняйся — нас не замечаете,
неумолчно о своём перешёптываетесь.
Подогнули ножки, чуть тронешь, стихли —
хоботок свёрнут, люки задраены,
или просто лежите себе, считая до тысячи,
мёртвой бронзою отливаете.
Прилипаете к пестикам, обмираете в чашечках
(времени здесь ещё не придумали, верно),
незаметно, чтобы особо чахли
от болезней или, как водится, к смерти,
да и нет её тут — разве мелкие коченелости,
крохота междурамная говорят о скорбном?
...Вот опять среди полной заснеженности
поднялась сквознокрылая покоенка,
золотые глазки смежившая,
отошедшая прошлым летом.
* * *
Укатилась житуха — нашла проруха...
Старики старые, старые старухи
отроились по недогляду,
беспризорные, разгулялись.
Равноликие, осенние будто мухи,
лётают всюдно, несутся в сухоньких
крыльцах, всесветно шастают
в тёпленьком, во прощальном.
Бабки утресь, надысь ещё дедки —
одним миром гудят, соседствуют.
Опростались, мущинство-женство
относили — теперь гусино,
лебедино взлетят, едино,
с домочадно-корытного шеи-то
вывернут — да и вон со дворика...
Белым небушком, лёгким крылышком —
на дикую родину.
* * *
Люд честной промёрзлой да масленой
водкой горлышко ополаскивать
зазываю... а мне-то — на’ тебе! —
двоеперстием образина синюшная —
в лоб да в пуп: поди, что унюхали
сивки вещи, дыхалы сивушные.
Вот такое вот окаянствие.
Знать, не с вами гулять-мне-пьянствовать.
Осуровела б, кручинушкой богатыревой
обдалась... да водочке пошто стынуть? —
водочке моей, самоделочке...
Поделом вам — своею верою
сяду в красный угол, глухой, бревенчатый,
помяну-сочту: да ведь мы и венчаны
отродясь не значились, божьей семьёю
отойти к земле не зарочились,
то и облик мой — вам ли зеркало? —
не смеркается, изуроченный,
не мерзеет и не бескровеет
с водочки... С родной, непросеянной
не мертвее мне, а веселе
изживать-сноровничать.
* * *
В трещевинах лазоревых, в яминах бирюзовых,
в лохмотье путей-воздушных-дорожек...
Содвинуты плиты, сотронуто всё, переторено —
только тела пронеслись, ещё звон не уймётся,
колеблемы воды, а в гуще черничной
уже запропали закраины...
Вот и вся голубиная книга.
Жила несосчитано,
престарела вконец, переставилась —
разошлась нищета синекрылая:
вот помины, вот песнословие.
Ну-ко — не впервой тебе — милостыньку,
только это уж самые оборышки.
По засекам ступай, не верь послухам —
всё обрящешь, чего не имывала:
истиранилась — взойдёшь барыней,
истерпелась — отдышишь.
В изголовье текут реки ручьистые...
Нам померкло — тебе посветлело.
Заводи, невишной, стих свой истовый,
угони слезу, закличь горесть,
что не до свету, а на веки вечные
сокрушилась, стерплась моя милая.
* * *
Взлетели птицы, взлетели,
оплескали крылами сушу,
поднялись над горою, потянулись
волевать наверху, своеволить.
На хлебах весёлых гуляйте, птичицы,
с голубых, ноздреватых
раздобряйтесь в птичищ —
гласных, радужных, шелкопёрых.
Совивайте лёгкие гнёздки,
бубенцом гремящие прорезные хижинки,
чтоб из тьмы очей только слышалось:
ветерок сквозит, синь просвистывает...
Насвивавшись досыта, пропадите
в тайном уголку, над покатой речкой,
мякотью пройдя, на другую сторону
пропорхните.
Канут щебеты, песчинками перельются
птицы-птичицы, продёрнутся ниткою...
...Гладким-гладенько, безуронно,
к перу пёрышко завёл крылья
белый свет за белую спинку.
февраль-март 2000
* * *
Рослый и нежный горох,
пух на дерновой скамье,
след водяной не просох
в лунках садовых камней.
Медноголовый парун
воздух качает мертво’.
Кровь прилила к топору,
пена – к расщелинам створ.
Жарки песков языки,
бьётся стеклянная мга.
Хлеба и яблок куски,
рыбья, ракушья лузга.
Режет ладонь овсянец,
ворохи пыли, корьё,
звон стопудовых колец,
мёда крупчатого йод
на раздвоённой иглы
жёлтых колючих усах…
Толщи сыпучие глыб.
К полдню скипевшийся прах.
* * *
Это шиповники скачут по склонам как дети.
Розу огня, наклоняясь, хоронит ольховник.
Ярой смолой пограничное дерево метит
там, за дорогами, красного леса верховник.
Пестроголовая рать барабанит, в заливе
к краю воды поднялась коченелая лягва.
Тёмной реки перебор щекотливый ли дивий,
гул ли рогов, перламутрых таинственных раквин…
Куст водянистый наводит румянца гламуры,
толщь можжевелью лиловые пчёлы источат.
Падает свет. Шевелит непотребную шкуру
бег муравья, уходящего дня многоочье.
* * *
Тонкой пряжей, рваными лопушками, пёрышками перинными,
паучками-блёстками, тесной кладкой, топырями-пылинами,
перемигчивой искрой, бусом крупитчатым сыпким...
Снегирьков, свиристелей с алыми лепестками,
щегловатых синиц, дятлов, поползней сизых —
на сосне, в ельнике чтоб, кустами
бересклета, жимолости, в осиннике...
Наметёт, напорошит, станет кружить и лепиться,
белые у дорог выйдут долгие цветочки,
всюду розно, стайками, пронизью птицы,
возжигаясь, истаивать будут в белизне безочной.
* * *
Мосты, обрушенные враз,
кусты по-зимнему — ни розы…
Несутся сани напоказ,
с боков охлёстывают лозы.
Препоны снежные топча,
гулянье дикое грохочет,
роняя брызги первача,
а серп уловленный курочит
златую ниву – дивный хруст
щекочет ухо поселенца…
Играет ветреный зулус,
ведёт затейные коленца.
И где запечная ленца?
На что бы за полночь яриться,
мча оголтелою синицей
на запоздалого ловца?
…Мороза тень во всё окно
пускает лист – как пар надречный,
и укрывается на дно
крылатый город подвенечный.
январь-февраль 2003
Таруса
|
