|
Инна Лиснянская
Где крестиком миндальный воздух вышит...
От автора
В последние годы стихи почему-то ко мне приходят либо большими циклами, либо небольшими книжками. Так, в апреле этого года в издательстве «Русский путь» вышла книжка «Без тебя», посвященная памяти Семена Липкина. Первый и самый большой цикл из этой книги опубликовало «Знамя». И вот снова я предложила редакции «Знамени» и его читателям стихи из новой книги «Иерусалимская тетрадь» (возможно, это не окончательное название). Книгу я посвящаю моей дочери — писателю, искусствоведу и историку Елене Макаровой, вызволившей меня из глубокой и одинокой скорби по Липкину. Но любовь никогда не кончается с уходом наших любимых из жизни, и она существует и в этих последних стихах, но уже обращена не только к единственному человеку, а к внешнему миру Святой Земли, где в течение февраля-марта и написалась. Да, написалась любовь, если в моем стихотворчестве можно обнаружить признаки поэзии. Потому что поэзия и есть любовь к человеку, к природе, к Богу.
* * *
Сергею Макарову
В качестве гостя, туриста и пилигрима
Славлю апостольские и людские труды.
Трубы-цилиндры на крышах Иерусалима —
Ловчие солнца для нагреванья воды
В каменных стенах с каменными полами —
Ведь и в Святых местах бывает зима,
Особенно зябко под храмовыми куполами,
Где пламя свечи подчёркивает полутьма
Особенно в будние дни, по которым обычно
В церковь люблю заходить. Да простят небеса,
Я не умею ни жить, ни молиться публично,
Поэтому мне подмосковные любы леса,
Где я в бревенчатых стенах одна обитаю,
Из-под кирпичной трубы выгребаю золу,
Днём за экраном сижу, Библию на ночь читаю
Перед иконою Троицы в красном углу.
1 марта 2004
* * *
Израиль. Февраль. Теплынь.
Жёлтая роза пустынь,
Алая роза полей,
Синяя роза морей.
А что до розы ветров,
То символ её ненов,
Как дней навязчивый хор:
Израиль. Теплынь. Террор.
27 февраля 2004
* * *
Мне неизвестно, с какой фараоновой эры
Здесь, в соломоновых копях, камни стоят — гулливеры
Розоволицые, ртами им служат пещеры.
А из пещеры слышны мне Далилы рулады, —
Это поёт безработная дива эстрады,
Млея от резонанса в гортани громады,
Что от нежданного в глотке своей сопрано
И от полуденно-солнечного тумана
Сморщенный лоб уподобляет тарану.
Любят смотреть великаны в синее блюдце
Озера, возле которого люди пасутся
Да и верблюд на цепи, — губы бедняги трутся
О ненавистные звенья. В кафе бедуинском
Люди лепёшки едят на сидении низком,
Курят кальяны, дети их носятся с визгом
Мимо верблюда, не емля тоски верблюжьей.
К вечеру горы мне кажутся выше и уже
Всяческих знаний о том, что внутри и снаружи.
К вечеру я каменею от мысли досужей.
16 марта 2004
* * *
Боже, неужто Твоя пылающая купина
Взрывами обернулась в разных концах земли?
На разный манер Твои выкрикивая имена,
Новые варвары с новым запалом пришли —
Нету ни фронта, ни тыла: везде война.
Разум мой дремлет, да око моё не спит,
В полном безумье оно озирает места
Дольнего мира, где в дальнем углу манускрипт
Пишет безумец другой: из Египта бежит
Мир до сих пор, на бегу распиная Христа.
12 марта 2004
* * *
Цикады звенят, и цветут цикламены.
Монеты летят в картуз, —
На улице за неимением сцены
На флейте лабает блюз
То ль бедный студент, то ль бесцельный оболтус —
Глаза зелены, как весна.
Вчера за углом здесь взорвали автобус,
А улица снова полна.
Террор, безработица, взвинчены цены…
Но воздух беспечен и чист.
Целуются пары, цветут цикламены.
Разводит руками турист.
1 марта 2004
* * *
Я впервые в кафе захожу одна,
Кофе пью безо всякой на дне гадательной гущи,
И на мир смотрю из витрины окна,
Но не лица вбираю в глаза, а миндаль цветущий.
Розоватое облако миндаля
При смещении света становится голубоватым.
Так и письма к тебе в неизвестность для,
Мой язык со смещением места становится глуповатым.
А вокруг одна ивритская речь.
Что могу разгадать в её крупно-картавом помоле?
Да и надо ль? Всё, что могу просечь,
На Святой Земле нахожу в каменистом подоле.
То младенцем, то ангелом мне миндаль
Представляется, ствол же — церковным пилястром.
Скоро ранняя Пасха. Цветёт февраль,
Указуя мне путь к лёгким ландышам, к острым астрам.
Скоро год, как нет тебя наяву.
Потому-то мне легче не лица разглядывать, а растенья.
И сама-то растительной жизнью живу
И завишу от света капризов и ракурсов тени.
1 марта 2004
* * *
В вечный покой любовь проводив,
Больше не знаю, кто мёртв, кто жив,
Кто откровенен, кто лжив,
Чьё в коридоре висит пальто,
Если сюда не входил никто
Лет, наверное, сто.
Что за абсурд вылезать из сна
Ради единственного окна,
Перед которым стена
Вовсе без окон и без дверей
И состоит не из камней —
Из календарных дней.
4 марта 2004
* * *
Своя среди чужих — как это редко
Случается с залётным человеком.
Лианами увитая беседка
Мне кажется просушенным ковчегом
Не там, где он пристал, — откуда вышел, —
Из этих мест, где пальмовый оазис,
Где крестиком миндальный воздух вышит,
А кит Ионы есть Христовый базис.
Играй же, память, на клавиатуре
Камней среди песков и вод горбатых.
При этой дружеской температуре
Забытых нет и нету виноватых.
1 марта 2004
Воспоминание
Над портом, провонявшим рыбьим бунтом,
Встаёт луна из моря медным бубном.
Над рыбою, в песке не погребённой,
Бьёт в медный бубен ветер забубённый, —
И чешуёй искрится полнолунье,
И ножки неудачницы-плясуньи
Дробь выбивают в тишине безгробной
На выходе из клубной гардеробной.
17 апреля 2004
* * *
Я, родом из города рыб, погибающих в нефти,
Я, жительница Москвы, пребывающей в нетях
Невнятных реформ и устойчивой ностальгии,
В Эйлат тороплюсь, где без комплексов люди и рыбы
Разглядывают под водою коралловые полипы,
Одёвки из водорослей и каменья нагие.
Там горный ландшафт — суть причудливых розовых линий
Над синью, где плавают рыбы расцветок павлиньих.
Ах, Красное море, судьбы надоели мне шутки
В империи жить, а потом оказаться свободной
От места рожденья. Не только по лени природной,
Ах, Красное море, к тебе тороплюсь лишь на сутки:
На дольше ни времени мне недостанет, ни денег.
3 марта 2004
* * *
Нет ни дна, ни покрова. И вовсе развален мой быт.
За инерцией слова инерция жизни стоит.
Только я не такая, чтобы жизнь доводить до нытья,
Я её растолкаю, иначе я буду не я.
Как-никак, жизнь есть гостья на чудной, на грешной земле, —
Угощу её горстью камней и винишком в стекле.
Пусть грызёт она камни и пусть запивает винцом,
Слышишь, не потакай ей, мой ангел с усталым лицом.
4 марта 2004
Дон Кихот
Стоит он, в отчаянье цепенея
И простирая ладонь:
Все бросили — Санчо и Дульцинея.
Все бросили. Даже конь.
Повсюду циники и пройдохи —
Ни рыцарей и ни дам.
Стоит у воды. Ото всей эпохи —
Только на сердце шрам.
Сломалось копьё, заржавели доспехи.
Лишь в раковине ушной,
Как в некой вневременной прорехе —
Гул мельницы ветряной.
10 марта 2004
* * *
Полдень. Пальмовый зонт.
Ровен морской горизонт,
Как английский газон.
Кофе разносит гарсон.
И клонит в кофейный сон
Полдень. И чашки дно
С морским сейчас заодно:
Гуща и водоросли
Смешались, — время земли
Гаданьем подтверждено:
Как рыба дышит оно.
В полуденном полусне
Влеку эту рыбу к волне
Живительной… Летний Понт.
Эклектика мыслей. Экспромт.
Полдень. Пальмовый зонт.
6 марта 2004
* * *
Здесь, в центре Авраамовой страны
И обновляемой Христом весны,
Такое впечатленье создаётся,
Что вылупилось солнце из луны,
Луна — из солнца.
Скользят по небу рыба и весло.
И днём светло, и вечером светло,
По крайней мере на душе молящей:
Оставь за дверью суетное зло,
Сюда входящий!
Забудь властолюбивого раба,
Воспомни трижды грешного Петра,
Прощённого, допущенного к раю
С ключами… Вдох проходит мимо рта —
Я умираю.
1 марта 2004
* * *
Я засиделась на улице Метуделла.
Здесь, на балконе, где облако явно поспело,
Я загостилась, как будто я божья коровка.
Ветер и дождик. Дрожит бельевая верёвка —
Вот-вот сорвутся прищепки-канатоходцы
В пропасть двора, где трава бьёт в свои колокольца
Капельно-пёстрые, а гладкоствольные лавры
Бьют в свои глянцево-жёсткие листья-литавры.
Дождь для растения здесь — блаженная редкость.
Мысли мои обретают мгновенную резкость —
Я загостилась, — ознобисто мне и неловко.
Ветер. На уровне горла трепещет верёвка.
7 марта 2004
Читая Платона
Строфика, живопись, музыка.
«Искусство всегда едино».
В ногах плетёная мусорка —
Черновиков корзина.
Музыка, живопись, строфика
Распались на составные.
На слово, как на дистрофика,
Сегодня смотрю впервые.
Чем накормить, чтоб имелась в нём
Скрипка и краска не гасла?
Как же оно без мелоса,
Как же оно без масла?
11 марта 2004
Под оливой
Мир, до чего ж красив ты!
В мареве миндаля
Каменные манускрипты,
Лаковые поля.
Жду, что, продлив оливу,
Эдак часам к пяти
Тень удлинит перспективу
Времени и пути.
Вспомнив внезапно Трою
И Ариадны нить,
Хочется — я не скрою —
Дольше себя прожить.
1 марта 2004
* * *
Я больше не хочу, я не желаю
Вылавливать сетчаткою дырявой
Мир из терцин, где я всему чужая
От пекла жизни до посмертной славы.
Сиюминутные мелькают лица
В кругах нечеловеческих комедий,
И тень от мраморного флорентийца
В крупицах марганца и зёрнах меди.
О Господи! Откуда что берётся?
Заплёван снег застойной звёздной кровью.
И всё-таки одно и то же солнце
И во Флоренции и в Подмосковье.
17 марта 2004
* * *
Из чужого пейзажа с трудом
Выхожу, будто в детстве, из сказки, —
Всё желает быть взято пером,
Всё желает мгновенной огласки —
Даже гор многоэховый гром
И спиральных проулков развязки,
Переклик колокольных огней,
Звон верблюжьих цепей и монисто…
По опасной дороге туриста
Я прошла и забыла о ней.
28 марта 2004
|
