Анна Кузнецова

Ежедневное чтение

Владимир Маканин*. Собрание сочинений. Том 3. — М.: Материк, 2003.

Два тома, где представлены Маканин 60-х и Маканин 70-х, вышли в 2002 году. Теперь — Маканин 80-х. Собранная таким образом проза подчеркивает чуткость этого писателя русской классической школы, полвека живого и актуального, к сущностным переменам во времени.

Александр Кабаков. Все поправимо: хроники частной жизни*. — М.: Вагриус, 2004.

Полное издание романа. Самое интересное — точный портрет 60-х глазами “продвинутой” молодежи: скажи мне, во что ты одет, и я скажу, кто ты; что ты думаешь и чувствуешь — неинтересно. Поражение идеологической основы общества всегда созвучно бытовому гедонизму и эстетизму, а если материальная база государства к этому не располагает — политые угрозами и запретами, расцветают цветы-мутанты: фарцовка, стиляги, “вещизм”…

В годовом обзоре Андрей Немзер согласился понять мнение, что роман легковесный, объяснив свое к нему повышенное внимание тем, что не замечать даже такие вещи писателя, изобретательно владеющего фразой, расточительно. Но не расточительно ли расхваливать не вполне удавшиеся вещи одного писателя, не замечая по меньшей мере троих (навскидку: Дмитрий Новиков, Дмитрий Орлов, Наталья Галкина) не менее талантливых писателей, чьи вещи (две книги рассказов и роман) вышли в печать в том же году, — владеющих не только фразой, но и законами жанра?

В романе провален главный женский образ. В следующем за ним романе “Рахиль” (Октябрь, 2003, №9), который уже и Андрей Немзер признал неудачным, этот порок повторился. Писателю еще учиться — а он уже мэтром себя чувствует, раздает интервью, где хвалит похваливших его критиков.

“Фокс Малдер” — повесть о том, что ученики старшего школьного возраста и молодые учительницы, в сущности, одна референтная группа с одними интересами, — переиздана по праву. На мой взгляд, эта вещь Геласимова лучшая. Во всех последующих, а в “Жажде” особенно, выбор героев и манера изложения открыто до цинизма выражают писательский расчет на внимание широкого читателя.

Сергей Говорухин*. Никто кроме нас… Рассказы, миниатюры, повести. — М.: Молодая гвардия (Литературный пасьянс), 2004.

Главный герой этой прозы — неприкаянная человечность, залегающая несколько глубже уровня, на котором занимается миром чувств сентиментализм (на любом витке времени). Метафизическое одиночество в жизни обычных людей, не способных ни выразить его, ни преодолеть, ни разомкнуть, лучше всего передано в рассказе “Туманный край небес” о сорока ночах после смерти одного из супругов, в которые он возвращается гулять и разговаривать с женой: с потерей возможности прикасаться друг к другу приходит наслаждение чистой душевностью.

В центре повести — образ русской богатырши из тех, кто от Иванов рождается и Иванов рожает, ходит “ступью” и все делает с “заглубом”. Такая и грузовик водить может, и из обреза стрелять… А вот дочь не в породу — воплощенная слабость. А слабость притягивает волков. Богатырша убила азербайджанца-насильника прямо в прокуратуре и с какой-то эффектной фразой выбросилась в окно. Полежала-полежала — да пришлось вставать…

Тема вроде серьезная — а получился лубок.

Лубок как художественная задача. “Правдописцы”-митьки опираются на хармсовское пушкиноведение — но у Хармса получалось смешнее.

Опять непреднамеренный лубок. Неизбежные “он подумал” и “он почувствовал”, стилистика сочинений для среднего школьного возраста. Книга великолепно иллюстрирована фотографиями и репродукциями: видами Петербурга, портретами Достоевского и членов его семьи, работами художников, современников Достоевского…

В той же биографической серии вышла “Жизнь Пушкина” в четырех книгах, готовится “Жизнь Гоголя”. Автор все тот же.

Сборник посвящен памяти умершего в 2000 году историка науки А.В. Кольцова и начинается с работ о нем. Далее в четырех разделах: “История науки и техники”, “История исторической науки”, “Публикации” и “Люди и судьбы” — представлена российская наука XIX—ХХ веков. Чтение захватывающее: к столетию термина “телевидение” восстановлена биография его автора К.Д. Перского; среди публикаций — “Дневники” 1809—1814 годов американца Д. Адамса, посетившего Россию с научной целью; письма участника экспедиции Резинотреста в Латинскую Америку, воспоминания пулковских астрономов о блокадном времени…

Материалы конгресса культурологов, прошедшего в Тарту и Таллинне 26 февраля — 2 марта 2002 г. к 80-летию основателя семиотики и истории культуры и “Молодежных Лотмановских чтений”, прошедших в РГГУ 18—20 декабря 2000 года.

Исследования тех или иных моментов истории (например, общение французских послов с Николаем I в работе Веры Мильчиной) и культуры в ракурсе их психологических посылов и целей очень интересны, когда корректны — касаются вещей, возникающих на пересечении разных областей культуры, и не сводятся к посылам о замещении половой функции культурными эквивалентами и не стремятся доказать, что творчество не имеет самостоятельного значения и интересно только как жизненная стратегия.

100 новейших исторических и культурологических исследований, ставших материалами международной конференции в Санкт-Петербурге 4—6 сентября 2002 года, сгруппированы в разделы: “Общество и политика”, “Церковь”, “Наука и образование”, “Экономика”, “Литература”, “Театр. Музыка. Кино”, “Изобразительное искусство”. Чтение по большей части интереснейшее: задача устного исполнения текста позволяет ученым писать коротко и просто.

Воспоминания приверженца всяческих традиций. Обстоятельные, ностальгические: об отце, о родовом имении, об истории российского дворянства, о древнем роде помещиков и государственных людей Васильчиковых (псовая охота, роговая музыка, театр, оранжереи)… Исчезновение после Смутного времени в структуре государства влиятельной древней аристократии — причина всех дальнейших потрясений, считает князь. Освободившись от крепостного права, крестьяне попали в зависимость к купцам. Революция прервала традицию наследственного землевладения — преумножения благ той или иной земли несколькими поколениями рачительных хозяев (сам автор улучшил породу молочного скота и лесное хозяйство в своем имении)…

Примечательно, что во Франции попытки издать эту книгу вызвали замечание о ее неактуальности, а в Америке — напротив, чрезвычайной важности (но тоже не удались).

Князь, двоюродный брат В. Набокова: композитор, музыковед, концертный обозреватель; “бесподданный эмигрант”, потом американский гражданин. Детское открытие слова “багаж” — и все его разновидности за всю кочевую жизнь. Дворянское детство, заповедник Аскания-Нова и его подлинный основатель Фридрих Фальц-Фейн, исступленно любимый Петербург, бегство из Севастополя на греческом буксире, жизнь в Берлине с семьей В. Набокова, встречи, работа с труппой Дягилева…

Сдержанный тон повествований XIX века. Самое удивительное в этом мемуарном романе — описания музыки. Это мало кому удается.

Бродячие труппы ностальгирующих театралов — и постоянный профессиональный театр; театры “малых форм” — и драматический театр; “универсальный театр” Михаила Чехова с опорой на жест — и воля к универсализму Григория Хмары, игравшего на чужих языках…

Доктор искусствоведения, внучка француза, погибшего в ГУЛАГе, дававшего актерам дореволюционной России уроки фехтования и языка, прослеживает, в частности, зависимость успеха-неуспеха эмигрантских театральных трупп в Париже от исторических связей двух национальных культур. Так, театр-кабаре “Летучая мышь” был популярен у французов благодаря пластическому сходству с потрясшими когда-то парижан “Русскими сезонами” Дягилева.

Пафос составителя относится, возможно, к ситуации в МГУ: “<…> необходимо заявить, что эмигрантами 20-х годов в Берлине оказались отнюдь не “недорезанные буржуи” или оторванные от родины “испуганные интеллигенты” <…>, а сохранившие любовь к Родине и своему народу подлинные представители русской культуры <…>”. В переводе на спокойный язык, более подходящий “научному изданию”, это значит, что берлинский период русской эмиграции был самым оптимистическим — все чувствовали себя временными изгнанниками и жили идеей возвращения в Россию. Ожидание и предвкушение этого счастья порождали культурную активность эмигрантов: на освобожденную родину надо было вернуть сохраненные духовные и культурные ценности.

Сборник популяризаторский: тематический подбор ранее опубликованных текстов, иллюстрирующих факт существования той или иной культурной единицы.

Первое фундаментальное исследование об Унгерне. Привлекая архивные материалы, ученый исправляет фактические ошибки в предшествующих трудах о личности, которую открыли для исследований писатели — Л. Юзефович и В. Пелевин.

Переиздание книги 1995 года, полемической по отношению к знаменитому исследованию С.П. Мельгунова “Красный террор в России” (Берлин, 1924) (белый и красный террор в ней уравниваются), предпринято с целью еще раз напомнить о тенденции происходящих в истории войн к нарастанию жестокости, о том, что все войны бессмысленны и ужасны, и о том, что по числу жертв узаконенного насилия ХХ век не имеет аналогов, а Россия традиционно относится к странам, где цена человеческой жизни низка.

Книга не для пацифистов: необходимость военного искусства и право победителя в войне утверждаются здесь как вещи непререкаемые.

Военная история казаков ХХ века в лицах: атаман Оренбургского казачьего войска, монархист А. Дутов; политический авантюрист, атаман Г. Семенов; атаман Астраханского казачьего войска, бывший ординарец Великого князя, князь Д. Тундутов-Дундуков и другие. Работа также имеет целью исправление ошибок привлечением документальных материалов. Автор считает причиной краха белого движения взаимную неприязнь казачьих лидеров и белых офицеров и надеется на возрождение казачества.

Иллюстрированный алфавитный свод данных о военных и политических организациях русского зарубежья, а также о воинских формированиях выходцев из России в составе иностранных армий. С именным указателем.

Почитать есть что: “<…> — [крошка-фашистка] никогда не играет с евреями, не берет ничего от евреев и не разговаривает с ними” (обычаи “Союза фашистских крошек”, детской организации русских фашистов); “<…> 6 мая 1932 г. лидер партии (“зеленых” — А.К.) П. Горгулов совершил покушение на президента Франции Поля Думера, был арестован и 15 сентября 1932 г. казнен”.

Войны ветхозаветного времени, которыми, как принято думать, исчерпывается военная история этого народа, занимают в книге 38 страниц, 58 — от средневековья до XX века. И более 400 посвящено современной военной истории евреев, до появления государства Израиль излагаемой в жанре персоналии.

Взгляд на Вторую мировую войну, имеющий право на существование не меньше всякого другого, построенного на национальных акцентах: “<…> когда спрашиваем, кто же организовал, кто руководил, то есть основания ответить — не Сталин, не его подручные. Этого человека звали Борис Львович Ванников”; “Самой выдающейся личностью в советском танкостроении был, безусловно, Исаак Моисеевич Зальцман…”.

Богато иллюстрированная, детально откомментированная книга-альбом о французском интернациональном войске, созданном в 1831 году для утверждения в Алжире и сделавшем Францию второй по величине колониальной империей мира: военная история до 1955 года, эмблематика, персоналии, святые места Легиона, фольклор, гимн…

Воспоминания о событиях века, отразившихся в жизни “маленького человека”, написанные в древнем жанре сетований.

Перевод исследования о беженцах из России в период между двумя войнами, изданного в 1999 году на финском языке.

“Дырявая” граница с Россией создала для Финляндии настоящую проблему: остановить бегущее от войны население не представлялось возможным — отсюда попытки присоединить Восточную Карелию и прочие территории родственных народов. В результате неудачных войн в Финляндию пошли еще и восточные карелы, ингерманландцы, олончане — но половину всех беженцев в этой небогатой стране составляли русские, которых местные жители возненавидели. В 1930 году в финском парламенте даже поднимали вопрос о снятии с государственной дотации национального балета из-за засилья там “рюсся”.

Русскоязычная пресса за рубежом после 1917 года началась в Финляндии — чем и привлекла финскую исследовательницу, изучившую ее распространение по Европе и картину суждений об историческом процессе, которая там отражена.

Ценный аспект обширной фоновой информации: история беженцев из России прослеживается в каждой европейской стране во взаимосвязи с собственной историей этих стран.

У поэта, живущего в Финляндии, ясный голос и внятное мироотношение. Затруднение вызывает выход из стиха — отсюда некоторый налет архаики, опыт литературы как ближайшая опора. Лучше бы обрывать концовки (картинки-наброски здесь прелестны) или научиться “выкручивать руль” — разворачивать стих последней строкой, отбрасывающей на него новый свет (иногда это получается). Другой недостаток — некоторая затянутость, когда необязательность целых строф “расфокусирует” длинные стихотворения; здесь же, как правило, появляются абстрактные “вечные образы” от литературы.

Но в целом эта отлично изданная книга — яркий дебют. Особенно хорош цикл “Памяти Виктора Кривулина”.

Современная литература народов России. Том 1: Поэзия. Книга первая. Составитель Леонид Костюков*. — М.: Пик, 2004.

Антология, председателем редсовета которой стал главный редактор журнала “Дружба народов”, а составителем — член редсовета журнала, представляет русскую поэзию рубежа ХХ—ХХI веков в окружении поэтов из Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии, Дагестана, Чечни, Осетии, Татарии, Чувашии, Башкирии, Горного Алтая, Юкагирии, Якутии, Удмуртии, Хакасии, Бурятии, Калмыкии, Карелии, Коми, Ненецкого АО и даже финских поэтов, живущих в Карелии, переведенных на русский язык. К дальнему зарубежью составитель отнесся внимательно, а вот русскоязычная поэзия Украины представлена в антологии плохо, Белоруссия и неславянские республики ближнего зарубежья отсутствуют вовсе.

Принципом отбора издатель заявляет уровень художественной ценности. Несмотря на некоторое несогласие с присутствием или отсутствием в книге тех или иных поэтов, надо отдать должное вкусу составителя: впечатление от поэзии рубежа веков сильное, художественный уровень представленных в книге стихов чаще всего высок. Из прочих наблюдений: слишком много стихотворений о смерти. Может быть, потому, что поэзия — это философия в образах, а смерть — отправная точка мышления о человеке; а может, это современный извод декадентства — умонастроения, характерного для рубежных времен...

“Опытный акустик” (самохарактеристика из стихотворения) с острым глазом и уникальной судьбой: “семь судимостей, двадцать лет за колючей проволокой” (из аннотации) — пишет в основном “думы”, часто акцентным стихом. Голос сильный, но тихий, будто сдерживаемый. Избежание пафоса — кредо.

В книге есть живые и точные образы. Но общая ориентировка на советскую поэтическую гигантоманию чаще приводит к тому, что работает поэт исключительно поэтизмами и выглядит, как Кухулин из древнеисландской саги: “Одной ногой пребуду в Беларуси, / Другой — в России, звезды в волосах, / Вбираю космос, пусть живет в глазах, / Премудрость чту и знания без грусти. // Вдали от сновидений мирозданья / Я выдыхаю в вечность облака, / На лбу моем, змеясь, горит строка / Из повести славянского сознанья”. Не приснился бы.

Здесь, напротив, агрессия на высокие смыслы: “Смерть и Любовь над миром царят, / Только Любовь и Смерть. / И потому Блядь и Солдат / Нам подпирают твердь // неба <…>” (“Стихи последних лет”).

Полное на сегодняшний день собрание сочинений поэта Лимонова в одном томе: две ранее изданные книги плюс 18 стихотворений, написанных в тюрьме.

Профессор из Глазго Андрей Рогачевский отнесся к Лимонову, объявившему о прекращении занятий писательством и посвящении себя делу революции, как к явлению законченному и написал о нем докторскую диссертацию, проследив генеалогию явления от Маяковского до Селина. Стоит эта англоязычная книга около 75 фунтов стерлингов (более 4 тысяч рублей).

Мог ли профессор догадаться, что В.В. Путин создаст нашему Селину условия для написания еще шести книг, в том числе и “Книги воды” — лимоновского “Амаркорда”? Придется ведь писать вторую диссертацию…

Кроме Художественного театра, с 2002 года существует Документальный — радикальный молодежный московский театр, у которого солидные спонсоры, перенесший британскую идею и технику на нашу плодотворную почву. Импровизации актеров, стирание границы между сценой и залом, компенсирующее отсутствие декораций; драматурги с диктофонами, собирающие и минимально обрабатывающие речевой материал из жизни бомжей, фэнов, зэков, наркоманов, заложников, политтехнологов и прочей человеческой экзотики.

Первый сборник текстов — кодификация права театра быть, а заодно — попытка радикальной драмы стать фактом литературы. Общее впечатление — разноприродности текстов: некоторые из них вполне литературны, с начала до конца сочинены и только выдаются за документальные. Когда нет пережима “чернухи”, возникает художественный эффект “формы жизни бывают разные”. На будущее хочется пожелать более грамотного редактора: везде “компания” вместо “кампания” (политическая), “лабировать” (от слова “лобби”)…

* По просьбе редколлегии звездочкой отмечены авторы и произведения, публиковавшиеся в «Знамени».