Фазиль Искандер

За ласточкину прыть

          * * *

Жизнь, нет тебе вовек прощенья,
За молодые обольщенья,
За девичьих очей свеченье,
За сон, за ласточкину прыть.
Когда пора из помещенья,
Но почему-то надо жить
С гримасой лёгкой отвращенья,
Как в парикмахерской курить.

          * * *

Как матери портрет нарисовать,
Превозмогая горечь опозданья?
Страдания твои лечила мать,
Превосходящей болью состраданья.

И этой боли сладостный прибой
Сегодняшнюю боль твою утишит.
Её душа дышала над тобой
И в небесах, быть может, ещё дышит.

      Абхазское застолье

Святыня древняя абхазского застолья.
Старейшина кивает: приступить.
Над нами магия вина и хлебосолья,
Её никто не в силах отменить.

Потом мы торжествуем или ропщем,
Но как скала — над поздней суетой:
Мы связаны вовек ошибкой общей
Или божественного братства добротой.

     Молчание с другом

Как хорошо беседой пренебречь,
Порой бессмысленно-случайной.
Бывает, слово заменяет речь.
Ещё многозначительней — молчанье.

Порою к другу тянешься опять
В ночной тиши, не выходя из дому,
Сказать ему, что нечего сказать, —
Нужней душе, чем исповедь чужому.

   Почтовый ящик

Открыл почтовый ящик,
Спустившись налегке.
Ты ждал конверт, хрустящий
Как яблоко в руке.

Подруги или друга
Слова почти из уст.
И вдруг — немая мука —
Почтовый ящик пуст.

Короткое веселье
И холод до нутра,
Похожий на похмелье,
Тем более с утра.

Ты усмиряешь жадность,
Азарт своей мечты,
Но ширится наглядность
Первичной пустоты.

И в скуке предстоящей
Кого тебе винить?
Сменить почтовый ящик
Или судьбу сменить?

И мысли бестолково
В душе твоей снуют.
Ведь ничего такого
Не ждал за пять минут.

И не конверт хрустящий,
Когда сказать, как есть:
Через почтовый ящик
Мы ждём благую весть.

     Время

Хорошо или плохо,
Но, зубами скрипя,
Пережили эпоху,
Доживаем себя.

Вдохновенное племя,
Одолев немоту,
Словом сдвинуло время —
Даже с кляпом во рту.

Новым дивам дивились,
Хоть держали в уме:
От тюрьмы отвалились,
Привалились к суме.

И покуда иуда
На иуду кивал,
Появился, как чудо,
Без труда капитал.

И не новый сановник,
И не старый конвой —
Капитал и чиновник
Тихо правят страной.

Без особых усилий,
Знать не зная греха,
На глазах у России
Жрут её потроха.

Никакого тиранства,
Не бунтует печать.
А про доблесть гражданства
Даже стыдно сказать.

Обновили эпоху,
Но на смене тряпья
Подловили, как лоха,
И страну и тебя.

Новым веяньям ловко
Как бы верность храня,
Провели рокировку
Воровства и вранья.

Вдохновенное племя,
Где теперь твоя мысль?
Ты раздвинуло время,
И скоты ворвались.

Ничего не осталось,
Только шрамы в судьбе.
Твоя к родине жалость,
Моя жалость к тебе.

Затихает горячка.
Никаких панихид!
Всероссийская жрачка
Всероссийских элит.

          * * *

Как звать его? Забыл опять.
Остался призвук, а не звук.
Стареем, и за пядью пядь
Сужается заветный круг.

Когда ж умерших имена
Забуду вдруг — ошпарит стыд,
Как будто предстоит страна,
Где их окликнуть предстоит.

      Мировая политика

Гляжу я на политиков в тоске.
Все на одной на шахматной доске.
Здесь шахматы, и домино, и шашки.
По фляжке в день и никакой поблажки.
Для равенства, а также из расчёта:
Не отрываться от народа. То-то!
Здесь офицер. Он мигом, автоматом
Поставит мат или покроет матом.
Здесь кони ржут. Здесь дамы рвутся в дамки.
Здесь умники в цейтноте или в лямке.
Здесь славят будущее словом и плакатом,
Но «с Новым годом» говорят, как «с новым гадом».
Здесь нет стыда. Услуги за услуги.
Здесь лишь ораторы краснеют от натуги.
Здесь голосуют громко, чтоб отныне
Не слышать вопиющего в пустыне.
(К законам физики ещё один причисли:
Чем больше голосов, тем меньше мысли.)
Здесь можно всё. Но невозможна личность.
Здесь личность — это, вроде, неприличность.
Здесь понимается без всяких аллегорий,
Что ад и рай — тюрьма и санаторий.
Здесь нет свидетелей разбоя и делёжки.
А небо? Небо — средство для бомбёжки.
...Терпеньем переполненная чаша.
Хоть и неясно — Бога или наша?
Здесь белый с чёрным интригует заодно,
Хоть сам прихлопнут фишкой домино.
Здесь на трибуне депутат, как на ладье,
Бичует бич, бичом грозя судье.
Перекликаются враждебные ферзи
Для конспирации на языке фарси.
Здесь патриот, что, впрочем, не впервые,
Мысль удлинил за счёт длины России.
А либерал как раз наоборот:
За счёт всемирности даёт ей укорот.
Как следствие — туманную всемирность
Ещё туманней делает настырность.
Здесь Юг велит водою подмываться.
А Север что? Бумажкой подтираться.
Мир от войны почти на волоске.
Переполох на шахматной доске.
Спасут, быть может, Запад и Восток:
Две крайности — наждак и кипяток.
А некто (кто?!) с бутылкой минералки
Не видит в этих играх аморалки.
Без пафоса, перебирая чётки,
План хаоса обдумывает чёткий.

      Лермонтов

Почти благодарный услуге,
Быть может, шепнув: — Не тяни... —
Усталый от муки и скуки,
Он рухнул, как пахарь в тени.

Над этим обрывом клыкастым
Покой наконец он обрёл,
Раскинувши руки, распластан,
Как в небе распластан орёл.

       Тело и мысль

Величие духа мы славим обычно,
Но жертвенность тела, пожалуй, первична.

Кормили из ложечки старого Канта.
В предсмертное детство впадал старикан-то.

Как странно: в полнеба огромные мысли,
А руки бессильно вдоль тела повисли.

Бессильно повисли, а раньше, бывало,
Сводили с размаху кремень и кресало.

Бессмертные мысли под куполом тверди.
А бедное тело готовится к смерти.

К чему же тогда светоносные мысли?
Чтоб люди людей в темноте не загрызли.

        Философ

Он занят загадкою грозной,
Она не смущает его:
Зачем мирозданию звёзды
И сам человек для чего?

Как связанность соли и хлеба
Души человеческой суть —
Вместившая звёздное небо
И совесть в единую грудь.

          * * *

Жизнь — неудачное лето.
Что же нам делать теперь?
Лучше не думать про это.
Скоро захлопнется дверь.

Всё же когда-то и где-то
Были любимы и мы.
И неудачное лето
Сто’ит удачной зимы.

     Вдохновенье

Вдохновенье — вдох мгновенья.
Вдохновенье — это дар
Чуять в небе перемены.
И как ножевой удар —
Вертикально кровь из вены!
Так выталкивает ввысь
Ослепительную мысль
Вдохновенье — вдох мгновенья.