|
Юлия Качалкина
Ланфре-ланфра!..
Юлия Алексеевна Качалкина родилась в 1982 г. в Москве. Студентка 4-го курса факультета журналистики МГУ. Как начинающий критик сотрудничает в «Независимой газете» и «Книжном обозрении». Живет в Москве.
* * *
На чеке — дата смерти Беатриче.
В холодный март она ушла тогда,
И совершился самый верный вычет
Её судьбы земной — из навсегда.
Конечно, я не знаю, может, это —
Лишь совпаденье времени и мест —
Привет от итальянского поэта,
Через века отправленная весть.
Чтобы когда у нас на параллели
Большого города холодная весна
Стояла, и скульптуры индевели
В пустынных парках, — позвала она
Улыбкой, словно блоковская Дама
Из-под вуали многих сотен лет.
La belle Donna come vita piano...
Соскальзывал с руки её браслет,
И медлил бы соскальзывать лениво
В поэзии намеренный рапид.
Петрарка! Как она была красива,
Никто — не думай — вновь не повторит!
Единственный повтор, уподобленье
Её стране, ушедшей вместе с ней, —
Свернуть из середин стихотворенья
В безлюдный переулок поскорей
И вознестись, как просит Вознесенский,
До католического шпиля Saint Andrew...
И радость жизни солнечному блеску
Соотнести мгновенно. Я люблю,
Одолевая прелюбодеянье
Высокой мысли с камнем бытия.
...Вот в этом двухэтажном жёлтом зданьи
Жил Пётр Вяземский. Послушай, для тебя
И для тебя, и для него однажды
Здесь Пушкин «Годунова» написал.
Был март. Он был единожды и дважды,
Пока опять сегодня не настал.
Мы ждали март. Мы ждали Беатриче.
И треснули асфальтами сердца
От одуванчиковых жёлтых спичек
Весны без края — края и конца.
Теплеет бронза парковых аллей,
Отогревая Александра Блока
На Спиридоновке, который одиноко
Так не похож на памятник своей
Трагической фигуре трубадура,
Завёрнутой в старинный макинтош —
Из шахматовской осени понуро
Переходящей в моросящий дождь.
Сияй, Прекрасная, едва за облаками!
Не длится дольше смерти и любви
Одна минута, прожитая нами
Для Беатриче в мартовские дни!
* * *
Когда те самые от нас уходят прочь
И шёпотом выманивают память
Себя из наших душ, друзья! — солжём
Иль правду скажем, что душа скорбит
Об их несвоевременном уходе?
Долой притворство! Если слёзы есть,
Мы будем плакать — это тает лёд
Обиды брошенных, которые остались
Без шума лишнего подумать в тишине
О радостях минувших, о любви
И о предательстве её забвенья.
Земля не поменяет полюсов,
Не остановится её круговращенье,
И годы, пролетая, принесут
Нам новые и страхи, и печали —
Невинный дар вовек слепых небес
Разумному под ними человеку.
И слепнет он, ведо’мый облаками,
Скрывающими вечную луну.
Готовый верить, слабый человек —
Когда он счастлив, обретает крылья
И достигает звёзд — любой звезды,
И смотрит вниз с блестящей высоты,
Как смотрит ангел долгими ночами
На наши золотые города.
Джон Донн прощаясь,
запретил грустить.
Послушаемся мудро Джона Донна.
И отпуская прочь идущих прочь,
Мы сохраним тепло прикосновений,
Отвагу поцелуев и глаза
Не отведём, им глядя вслед и зная,
Что есть любовь, сильнее всех прощаний
И возвращений — возвращений вспять.
* * *
Ланфре-ланфра, мой верный друг!
Мой верный друг, привет-привет!
Я шёл к тебе от чёрных бед,
От чуждых глаз и чуждых рук,
Я шёл за той святой звездой,
Что высоко одна ведёт
Меня вперёд, меня вперёд
К тебе одной, к тебе одной.
Сквозь города, и там, где нет
Ни дома, ни дорог к нему,
Я шёл, покорный одному
Желанию постигнуть свет
И дать, что я могу отдать,
И ничего не попросить:
Тебя воспеть, тебе служить
И не страдать. И не страдать.
Но свой таинственный удел
Я разгадал едва на шаг.
Моя звезда! Мой светлый знак!
Я громко пел, я чисто пел,
И слышали меня стада
Небесных ангелов. И Бог
Меня призрел, насколько мог.
Насколько может иногда...
Он дал мне плащ от бурь небес.
Он славу дал от бурь людских.
И я, переживая их,
Не раз хвалу ему вознес.
Я щедро сыпал хрустали,
Пока богат — пока я был.
Я думал, что... я вечно жил,
Как раньше жили короли.
Моя звезда, мой верный друг!
Но я умру, но я умру.
Среди дорог найдёт недуг.
Не на пиру. Не на пиру.
Я буду слаб тебя воспеть,
Я буду слаб тебе служить.
Моя звезда! Ты будешь жить.
И ныне, и всегда, и впредь.
Веди меня, моя звезда!
Как будто я о том не знал:
Что мог — отдал, и не страдал...
Ланфре-ланфра... ланфре-ланфра!..
|
