Сергей Чупринин. Свободные радикалы. Сергей Чупринин
Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации
№ 3, 2024

№ 2, 2024

№ 1, 2024
№ 12, 2023

№ 11, 2023

№ 10, 2023
№ 9, 2023

№ 8, 2023

№ 7, 2023
№ 6, 2023

№ 5, 2023

№ 4, 2023

литературно-художественный и общественно-политический журнал
 


Сергей Чупринин

Свободные радикалы

Свободные радикалы — это вещества, у которых не хватает одного электрона, и поэтому они стремятся все окислить, то есть забрать недостающий электрон у одной из молекул в клетках организма. Если это происходит, нарушается внутриклеточный баланс, происходит моментальная цепная реакция, и в ослабленную клетку проникают миллиарды новых разрушителей здоровья.

Из учебника.

1

Вот поди ж ты: ни порядка в России пока еще нет, ни сытости, а молодые бунтари, ниспровергатели буржуазного порядка и буржуазной сытости, уже народились.

Причем, как у нас исстари заведено, народ, слава тебе, Господи, безмолвствует, и воду мутит интеллигенция.

В первую очередь так называемая творческая. Или, говоря шире, гуманитарная.

Ей стало вдруг скучно. Ей снова потребовались потрясения. Или хотя бы встряска. Как минимум футуризм — «в качестве как минимум веры в то, что снулую, постылую, тошнотворно-провинциальную культурную и общественную жизнь нашу можно преобразить»1.

И пошло, и поехало. Оживили комсомольцев. Борцами за идею представили скинхедов. Сами собою активизировались, благодаря затяжному процессу по делу Лимонова, нацболы. Нет-нет да и заявят уже о себе доморощенные антиглобалисты. Всего этого люду численно очень даже немного, но... В салонах говорят уже не о текстах, а о жизнетворчестве, и цитируют не Дерриду, а субкоманданте Маркоса. Родная агрессивность в средствах массовой информации возобладала над не успевшей прижиться политкорректностью. Словом «обыватель», реанимированным и реабилитированным в начале 90-х, теперь снова бранятся, «капитализм» и «капиталистов» честят во все корки, а по слову «экстремизм», как по масонскому паролю, опознают друг друга.

Леваки входят в моду. И левоориентированные мыслители, писатели, издатели, средства массовой информации — тоже.

В книжном обозрении «Независимой газеты» завели полосу «Свежая кровь» — вроде как бы для молодых и о молодых литераторах, но с многозначительным указанием, что только «это странное сочетание либеральной, государственнической и анархистской молодежи» способно разбудить от спячки российское «общество, полинявшее, потерявшее последние изыски»2.

Прохановское «Завтра», перепоручив «Советской России» работу по духовному окормлению ветеранов коммунистического строительства, самозабвенно кинулось навстречу рокерам и джокерам, всей пэтэушной пастве Сергея Шнурова и «Коррозии металла».

Повиляв в стороны, отчетливо позиционировалось издательство «Ad Marginem» — по-прежнему высокоинтеллектуальное, зато теперь исключительно радикальное, пытающееся, скрестив Проханова с Сорокиным, связать и себя, и общество «уже не с либеральной моделью развития России, а с моделью, объединяющей в себе почвеннические и леворадикальные идеи. То есть с той моделью, которая у нас ассоциируется с именами Ленина и Сталина»3.

Вольный город Питер к Ленину и Сталину пока, кажется, еще не готов, но и там то юные империалисты сгруппируются вокруг издательства «Амфора», то Виктор Топоров властно развернет «Лимбус Пресс» в сторону провокативной, как нынче говорят, литературы.

Возникала уже и специальная газета для тех, кто заскучал: «Консерватор». Или, вернее сказать, «Консерватор-2», поскольку первая, освященная именами Татьяны Толстой и Александра Тимофеевского реинкарнация этого издания (ради которого, напомним, погубили добропорядочную «Общую газету») скорехонько дала дубу, и бренд на несколько месяцев достался массовикам-затейникам Диме Быкову с Митей Ольшанским, покликавшим себе в помощь угрюмых мыслителей из журнала «Спецназ России».

Сколько-нибудь серьезного, коммерческого успеха эти начинания, разумеется, пока не имеют, но...

Завидев, к чему дело идет, разыгрывать радикальную карту взялись и воротилы словесного бизнеса.

Воля ваша, но хоть издатель «Ad Marginem» А.Т. Иванов и семи пядей во лбу, а не вышло бы у него ничего с продвижением на рынок романа «Господин Гексоген», не подключись доброхотно к PR-кампании и «КоммерсантЪ», и «Еженедельный журнал», и «Афиша», и законодатель сегодняшнего вкуса — парфеновские «Намедни».

И недаром же чуткое к запаху завтрашних денег издательство «ЭКСМО» не только щедро тиражирует Иосифа Сталина4 и Сергея Кара-Мурзу с Игорем Шафаре-вичем, но и затевает явно пока убыточный проект «Zебра Е» — специально для приманивания тех писателей и тех читателей, у кого от собственной крутизны крыша едет.

И недаром Борис Акунин издательскую серию, за которой он присматривает, назвал «Лекарством от скуки», а ТВ-передача Виктора Ерофеева «Апокриф» на глазах превращается в заочный университет по обучению экстремальным способам жизни в искусстве. На газетно-журнальные лотки рядом с глянцевым «Плейбоем» ложатся глянцевые же «Хулиган» и «Другой». «В России жить стало скучно...» — огорчается насквозь буржуазный «Огонек»5, а ничуть не менее буржуазная «Афиша» самоцельную погоню за всеми легальными и полузапретными удовольствиями сегодняшней Москвы идеологически интерпретирует уже как род нонконформизма, как — иди ж ты! — героическое сопротивление не только скуке, но и безвременно нагрянувшему на нас застою.

2

Всех этих примет и знаков такая уйма, и так кучно они ложатся, что в голову невольно закрадывается конспирологическая гипотеза: да уж не заговор ли это или, выражаясь по-современному, уж не хорошо ли обдуманный и искусно дирижируемый проект развертывают перед нами — с тем, например, чтобы либо увести возрастной негативизм части нынешних «яппи» в плоскость почти безвредного артистического хулиганства и половой фронды, либо яркой р-р-революционной фразой отвлечь внимание думающего сословия от реальных бед, реальных проблем современной России?

Вам это предположение кажется вздором? Мне тоже, хотя... Случись мне оказаться на месте кремлевских, допустим, политтехнологов, я бы, наверное, так и делал — искал тех, кто сумеет оторвать протестные настроения от их социальной базы, а заряженных витальной энергией «последних героев» увезти подальше, скажем, на тропический остров, чтобы пипл подражал Николаю Фоменко и Олегу Кулику, а не — свят, свят! — Павлу Власову или Павке Корчагину.

Ведь как откликаются наши левоориентированные на то, что огромной массе россиян и черта-то бедности до сих пор кажется недосягаемой высотой?

А никак не откликаются. В лучшем случае громыхнут пестрыми метафорами — как многоопытный А. Проханов в своих передовицах-страшилках, или вздохнут меланхолично — как юный С. Шаргунов:

«Вообще говоря, бедность поэтична. Благословенная бедность. Четкость зябкой зари, близость к природе, к наивным следам коз и собак на глине, полным воды и небес, худоба, почти растворение...»6.

Что думают о народе? А вот что: «Если идолы благосостояния и удовольствия заменяют народу Веру, этот народ стирается. (...) О душе думать нужно. Делать зарядку и правильно подмываться»7.

Воля ваша, но мне эти формулы народолюбия и антибуржуазности кажутся тем, чем они и являются: провокацией.

Рассчитанной на отклик — но отнюдь не народа, что, знамо дело, способен только на бунт, бессмысленный и беспощадный, и, уж конечно, отнюдь не «капиталистов» Б. Березовского, В. Когана, В. Лейбмана и tutti quanti, вкладывающих деньги в р-р-революционную фронду отечественных «экслибристов», «маргинистов», «консерваторов», «нацбестовцев» и иных многих.

А на наш с вами отклик.

На то, что мы — интеллигенты, либералы, шестидесятники, люди нормы и просто взрослые люди (нужное подчеркнуть) — охнем и перекрестимся, прочтя у назвавшегося груздем черносотенца Мити Ольшанского:

«Страна умерла, но в одной, отдельно взятой точке империи этому геополитиче-скому убийству все-таки помешали. Не стоит село без праведника — Белоруссия, наш старый форпост в борьбе с Врагом, чудом выжила и назло всему «цивилизованному миру» (равно как и против «интересов» набивающейся в него России) демонстрирует, что можно жить по-другому. Казалось бы, президенту Лукашенко и здравый смысл, и нищета страны могли подсказать такое лизоблюдство перед США, что и Прибалтика с Украиной на этом фоне казались бы великодержавными. (...) Но вопреки подловатым законам эпохи Лукашенко не сдался»8.

Или на то, что потащим в кутузку — в данном случае за русофобию и, соответственно, за разжигание межнациональной розни — жовиального Диму Быкова, который, с удовлетворением заметив, что евреи в России «везде: и в культурной, и в политической, и в экономической элите», басом молвит об их локомотивной роли в отечественной истории:

«Евреи вынуждены были в России стать диссидентами, революционерами, олигархами, а теперь вот и государственниками, потому что русские продолжают от этого воздерживаться.

Еврей ведь — тот, кого много, тот, кому всегда чего-то надо; среди русских, между прочим, их тоже полно, но они почему-то предпочитают реализовать свои таланты в сфере пыточной, репрессивной или криминальной»9.

Так что не станем уж лучше ни возмущаться, ни городового кликать — как к Ольшанскому, уродившемуся, похоже, без царя в голове, так и к Быкову, в голове у которого царь, безусловно, есть, но блуждающий, поминутно меняющий имена и явки: то он анархистом прикинется, то государственником, то за В.В. Розанова спрячется, то с Н.С. Михалковым перемигнется...

Они ведь — и Ольшанский, и Быков, и Шаргунов, и Пирогов, и иные многие — не вполне ведь всерьез говорят то, что говорят. А чтобы самим упастись и нас упасти от скуки и интеллектуальной рутины. Чтобы провокацией разбудить задремавшую общественную мысль, а мысли художественной дать креативный, творящий импульс. Чтобы, может быть, и пужнуть, если найдется кого, так как «даже деревянный муляж автомата заставляет ползти по жирной спине лакеев нового мирового порядка липкую струйку предгибельного пота»10.

Они, словом, — играют.

3

Иногда, конечно, заигрываются — как Александр Бренер, который шесть месяцев, помнится, отсидел в голландской тюрьме за то, что нарисовал знак доллара на картине Малевича «Супрематизм». Или как Эдуард Лимонов, которому идея вооружить «другую Россию» калашниковыми обошлась в два с лишним года отсидки, и отнюдь, отнюдь не в (бени)люксовом комфорте.

Иногда, если городовой перестает понимать шутки, дают деру — как сексуальный революционер Ярослав Могутин, получивший в США статус политического беженца после серии скандальных публикаций в газете «Новый взгляд». Или как лидер Союза революционных писателей Дмитрий Пименов, укрывшийся в Чехии после того, как прокуратура решила проверить, действительно ли в шутку и действительно ли сдуру он принял на себя ответственность за взрыв на Манежной площади.

Но чаще — однозначно определяя свою позицию как антибуржуазную — просто играют, и в этом смысле сказанное Александром Агеевым про то, что «критиковать капитализм — дело легкое и приятное, всякий критикующий может опереться на давнюю и авторитетную традицию (даже несколько традиций, среди которых христианская и марксистская)»,11 явно нуждается в пополнении еще одной и сегодня более влиятельной, чем остальные, традицией — игровой или, если угодно, хулиганской.

Играют в евразийство — как Александр Дугин.

В «незримую империю» — как авторы «Амфоры» Павел Крусанов, Александр Се-кацкий, Сергей Носов, Сергей Коровин, Наль Подольский, Владимир Рекшан, обратившиеся к президенту Путину с требованием вернуть России Босфор и Дарданеллы.

В «Фиолетовый интернационал» — как прозаик Алексей Цветков.

В литературный тотализатор — как критик и издатель Виктор Топоров, добившийся того, что голос члена жюри «Национального бестселлера» покупается теперь за бутылку водки, а на фаворитов премии уже делают ставки.

В воинствующий атеизм — как художники-нонконформисты, устроившие под водительством Авдея Тер-Оганяна провокационную выставку в музее А.Д. Сахарова....

Да мало ли кто во что играет!..

И — поскольку мы с гневом отвергли гипотезу о заказном характере этих игр — возникает вопрос: зачем?

Ответы разнятся.

Кто-то, отягощенный высшим образованием и комплексом идей интеллектуального прогрессорства, играет затем, чтобы и вестернизирующуюся Россию вписать в леворадикальный контекст, вот уже полвека не выходящий из моды на сытом Западе.

Кто-то — чтобы засветиться на политическом небосклоне и/или повыгоднее продать свои эскапады грантодателям — как западным, так уже и отечественным.

А кто-то и просто — чтобы внимание обратили.

Либо на то, что ты матом громче всех ругаешься. Либо на то, что свинью режешь или иконы топором рубишь на художественных перформансах. Олег Кулик, один из первых в этом деле, рассказывал давеча в ТВ-передаче «Апокриф», как долго он думал, прежде чем понял: мало прилюдно раздеться догола, мало встать на четвереньки и залаять собакою — надо для убедительности еще и покусать кого-нибудь, чтобы уж точно попасть и в радикалы, и в ньюсмейкеры.

И я понимаю Олега Кулика.

«В мире, — говорит автор-руководитель масштабного проекта «International Young Art 2003» Таль Данан, — огромное количество художников, которые пытаются инсталлировать себя в арт-рынок. Но мало кому удается это сделать, тем более — попасть на международную сцену. Традиционная система рынка не готова поглощать такое количество молодых дарований и с ними работать: она построена на коммерче-ской необходимости, а не ради того, чтобы поддерживать таланты». Поэтому, продолжает Т. Данан, поскольку «в современном мире процесс маркетинга искусства стал гораздо важнее, чем сам художник, сама культура, само искусство»,12 необходимы воля, энергия, предприимчивость и изобретательность «частного лица».

Вернее, двух «частных лиц». Художника (писателя, политика, мыслителя etc.), который, не копируя уже известные образцы, исхитрится придумать (о смелость изобретения, воспетая еще Пушкиным!) то, чего еще не было на рынке. И галериста (издателя, пиарщика, политтехнолога...), который точно знает, что совершенное, глубокое, тонкое в мире массмедиа продвигать несравненно труднее, чем нахальное да блескучее, и, соответственно, делает ставку на нахальное и блескучее.

И то ведь рискует. Потому что подлинный (чтобы по А. Вознесенскому: «Вас за-границы издают, вас продавщицы узнают») успех приходит к очень и очень немногим.

Как пришел он к Олегу Кулику.

Или к Александру Дугину, буквально на пятки наступающему самым обожаемым телевидением экспертам — Глебу Павловскому и Алексею Митрофанову.

Или к Владимиру Сорокину — уж каких только пощечин общественному вкусу он ни наносил, как целое десятилетие ни старался, а все никак не мог вывести свою известность из узкого круга славистов, пока не придумал наконец уложить в одну постель Сталина с Хрущевым, и тем, обратив на себя просвещенное внимание «Идущих вместе», заставил-таки и продавщиц взяться за «Голубое сало».

Или к Эдуарду Лимонову.

И не на памятник Пушкина, поди («Вот пример настоящей удачливости... Стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие...»), глядят жадным взором нынешние рюхины, а на Лимонова или еще чаще, поскольку лимоновская плата за успех не по всякому, глядят на Владимира Сорокина: ведь угадал же, шельмец, ведь попал же в яблочко, так неужто же я — такой пушистый и ранимый, такой дерзкий и брутальный — не угадаю и не попаду!..

4

Наблюдать за тараканьими бегами нынешних радикалов и от эстетики, и от политики — одно удовольствие.

Как стараются!

И как, прежде всего, стараются быть разными, не походить друг на друга.

Есть левые, есть и правые — но только обязательно ультралевые и ультраправые. Когда консерваторы, то непременно гиперконсерваторы, а уж если либералы, то такие, что и голландцев, легализовавших наркотики и гомосексуальные браки, с легкостью перешибут. Разрабатывая тоталитарный дискурс, предстанут, конечно же, бериевцами; в поисках веры возьмутся не за Евангелие или Талмуд, но за тибетскую «Книгу мертвых» или, теперь все чаще, за Коран в его ваххабитской интерпретации...

Друг с другом должны вроде бы мировоззренчески быть на ножах, но легко сходятся — в одной телепередаче, в одном арт-проекте13, в очереди к одному и тому же спонсору.

Словом, идущие врозь, — как метко выразился Сергей Шаргунов14, — но ищущие, похоже, одну и ту же цель и от одного и того же наследия отказывающиеся.

От какого же?

Ну, во-первых, те, кто постарше (Дмитрий Галковский, Владимир Сорокин... продолжите перечень сами) отказываются от наследия шестидесятников, а те, что помладше, у кого кровь посвежее, натурально уже от того, что и наследием-то пока стать не успело. «Позорное», мол, десятилетие, «проклятые 1990-е»15, и это понятно: если старшеньким, помнится, застил свет Булат Окуджава, то младшеньким уже и Виктор Ерофеев с «Цветами зла», и Дмитрий Александрович Пригов, кричащий кикиморой, — не только отцы родные, но и «шнурки в стакане», но и соперники.

Пока (не знаю, уж как там дальше будет...), впрочем, всего лишь соперники, так что и Дмитрий Ольшанский может вослед Дмитрию Галковскому брякнуть что-либо про «муть шестидесятнической словесности»16, и Владимир Сорокин может откреститься от миновавшего десятилетия, которому он всем вроде бы обязан.

Соперничество, внутривидовая борьба меркнут перед враждой межвидовой, так как подлинный и уж точно не вымышленный враг у всех у них — и у нацболов, и у нынешних евразийцев, и у консерваторов по версии «Консерватора-2» — один.

Либерализм.

И либералы — всех поколений, всех национальностей, всех сортов и разборов.

О, как они — и младшенькие, и старшенькие — нас, либералов, ненавидят!

«Смотрите сами: либералы, конечно, отвратительны, что говорить», — как само собой разумеющееся роняет Дмитрий Быков в респектабельном журнале17.

«Либерализм — это отвратительное, человеконенавистническое, подлое учение, он омерзителен и в теории и на практике», — солидно подтверждает и Александр Дугин в газете, на респектабельность претендующей18.

Радикал-государственники ненавидят либералов за то, что развалили, мол, великую империю или, по крайней мере, не сопротивлялись ее развалу. Скинхеды и их наставники из «Спецназа России», перебазировавшегося в интернетовский «Живой журнал», — за то, что не утюжим Чечню ковровыми бомбардировками и не депортируем подальше всех смуглявеньких. Антимондиалисты и антиглобалисты — за то, что, с опаской поглядывая на Китай и Иран, ориентируемся все ж таки на Европейский союз и — свят, свят! — на Соединенные Штаты Америки...

Вменяемый либерал (а других среди ответственно относящихся к своей позиции либералов и не бывает) с легкостью, конечно, может сказать, что он лично ни за что из перечисленного и подразумеваемого не отвечает. Все претензии, если они возникают, к власти, а она, как власти и положено, все позорное десятилетие руководствовалась скорее политической необходмостью, чем мировоззренческими установками, и странно было бы ожидать иного не только от Ельцина и Черномырдина, Коржакова и Лебедя, Лужкова и Примакова, других знаковых персон эпохи, но и от Гайдара, Чубайса, Кириенко, самоназывающих себя либералами.

Так что, славные вы наши ненавистники, с властью и тягайтесь в ожидании, пока «на смену милому и никчемному Путину придет сильный оппозиционный лидер»19, а нас с нашей безвредной (не правда ли?) политкорректностью оставьте в покое, — с чистым сердцем может сказать российский либерал.

И слукавит.

5

Потому что корень всех лево-правых радикалистских претензий и счетов к либерализму как раз и состоит, как раз и гнездится в этой вот самой безвредной политкорректности.

Не в той, разумеется, американского образца, о которой с веселым недоумением любят рассказывать люди, побывавшие за океаном: попытки ее внедрения на родных черноземах если что и вызывают, то ухмылку: мол, «говорят, у эскимосов есть поцелуй посредством носа, но это нам не привилось...».

Речь о политкорректности, что служит лишь симптомом, наружным проявлением той огромной перемены, какую принесло нам позорное десятилетие.

Общество, без малого век прожившее в атмосфере тотальной нетерпимости, стало вдруг обществом всетерпимости.

И свободы, за которую каждый из нас, либералов, по мере сил действительно в ответе.

Мне, я знаю, можно возразить. И возразят, напомнив бессчетное множество примеров и этнической, и социальной, и мировоззренческой нетерпимости, какими все еще щедро одаряет нас современная российская действительность. Или указав, с другой стороны, на недопустимую терпимость, сиречь безразличие и равнодушие, общества по отношению ко всей и всяческой мерзости. Или предположив, что разрушительные, адские силы, вся та «неожиданная, красно клокочущая явь, в которой сладостно растаять» нашим радикалам20, отнюдь не побеждены, а всего лишь заперты, кнутом и пряником загнаны в подсознание и еще ого-го как могут рвануть!..

Оно так, и рядом со шведами и швейцарцами мы по-прежнему приготовишки, но уже в той же школе свободы и терпимости, что и они.

У либералов, как и у любого нормального человека, серьезный счет к длящейся современности, но признаем: никогда еще за свою тысячелетнюю историю Россия не была так свободна, как в последние пятнадцать лет. И никогда еще терпимость до такой степени не воспринималась поведенческой нормой, если угодно, стандартом жизни, как сейчас.

В этом смысле общественная апатия, попустительство по отношению к злу, повсеместный пофигизм и скука — да, да, скука, столь неожиданно нами овладевшая! — не более чем накладные расходы, минимально возможная, хотя временами и кажущаяся чрезмерной плата за, что на переходе из царства необходимости в царство свободы страна не рухнула все-таки в красно клокочущую явь.

Принято шутить, что Гайдару, Чубайсу, иным реформаторам не повезло с народом. Оно опять-таки так, но согласитесь: еще больше не повезло с народом Зюганову и Макашову, Проханову и Баркашову. Уж как они ни бились, как ни звали на баррикады, то называя народ богоносцем, то обличая его за утрату пассионарности, а он... А он, похоже, уже атомизировался, разошелся на индивидуальности. Кто-то лес валит, кто-то в банке сидит, кто-то кричит кикиморой, отвечая на все, что его прямо не касается, предосудительным безразличием или похвальной снисходительностью.

Насквозь политизированные в проклятые 1990-е, когда браки — сам знаю подлинный случай — распадались из-за того, что муж подписывался на «Огонек», а жена — на «Наш современник», когда сторонники «Яблока» рубились со сторонниками «Демвыбора России», мы, помнится, мечтали о временах, когда и у нас, как в Швейцарии, с трудом будут припоминать фамилию действующего президента.

Свершилось! Саратовской экономист с высшим образованием, приняв участие в ТВ-игре «Как стать миллионером», уже сегодня не смог назвать главу нынешнего российского правительства, чем вызвал шок и у меня, и, наверное, у всех, кто сидел в это время у телевизора.

Невероятно? Неприятно? Что делать, если и жизнь у нас, в России, ведет себя как литература: ей заказывают Индию, а она открывает Америку...

6

Но вернемся к терпимости, которая применительно к искусству, вообще к художест-венным практикам и инновациям уж точно стала у нас нормой повседневной жизни.

Игорь Шафаревич — перенесемся назад на десятилетие — горевал, что на журнальную публикацию «Прогулок с Пушкиным» Абрама Терца православный мир не ответил так же, как мусульманский — на издание романа «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, то есть не вышел на многотысячные демонстрации протеста, не громил книжные магазины, не приговорил писателя к смертной казни21.

Увы. Никто у нас не мажет дегтем ворота Бориса Моисеева, а уж есть ли что-нибудь гаже для нетолерантного, воспитанного в тоталитарной среде человека, чем агрессивный гомосексуализм? Никто не зовет городового, встретив в нарядной книжке табуированное словцо. Никого не смущают абстрактисты. И никаких потрясений — кроме разве что роста продаж, да и то вполне умеренного — не вызывает даже самый лихой роман.

Ну а «Идущие вместе»? А что «Идущие вместе»? — такие же, по правде говоря, свободные радикалы, как и Владимир Сорокин с Баяном Ширяновым; свой свояка видит издалека; и играют они так же и так же заигрываются, как идущие врозь.

Остальные-то ведь и к Сорокину, и к «Идущим вместе» равно терпимы. Остальным — все равно.

Увы нам, но мы действительно переживаем сейчас ситуацию, при которой всем все равно, а отношения между аудиторией и художником до ужаса напоминают отношение Муравья к Стрекозе в финале крыловской басни:

 

Ты все пела? это дело:

Так поди же, попляши!

Радоваться здесь нечему — даже либералам, которые, без боя взяв в ходе перестройки радио, телевидение, сферу рекламы, едва ли не все сколько-нибудь влиятельные средства массовой информации, едва ли не все сколько-нибудь значащие вузов-ские кафедры и на целое десятилетие совпав с прагматический властью в векторе своих реформаторских устремлений, действительно ответственны и за воцарение в обществе режима терпимости, и за превращение мира искусства в арт-рынок, и за то, что состязание художественных инициатив сплошь и рядом воспринимается публикой как тараканьи бега.

Что же тогда спрашивать с тех, у кого мозги по-радикальному устроены, кто алчет славы ничуть не меньше, чем Герострат, и готов идти — хоть вместе, хоть врозь — так же далеко, как и Герострат?

Они, что мы и видим, бесятся от бессилия. Они готовы назвать себя хоть фашистами, хоть революционерами, хоть экстремистами, хоть горшком или груздем — лишь бы только засветиться, лишь бы только запомниться.

Они у честного народа на глазах в умоисступление впадают.

«Я хочу, — криком кричит, христом-богом молит Ярослав Могутин, — чтобы мои книги были запрещены во всех цивилизованных странах (не говоря уже о нецивилизованных), чтобы мои книги контрабандой перевозили через границы, как оружие, наркотики или детское порно, я хочу, чтобы мои книги публично сжигали на центральных площадях всех столиц мира, чтобы за мои книги могли убить, посадить или по крайней мере отлучить от церкви».

Его не слышат. Хуже, чем не слышат, ибо преспокойно берут (или не берут) его изданную в России книжку с российского прилавка и читают (либо не читают) перед тем, как перейти к водным процедурам или к другим книжкам. И ведь это Могутин, который, по словам Дмитрия Волчека, «действительно пишет «неразрешенное», и желающие могут отыскать в его текстах пренебрежение едва ли не всеми статьями уголовного кодекса, не говоря уже о правилах политкорректности»22.

Что остается нашим, более осмотрительным, чем Могутин, свободным радикалам?

Уподоблять новую Россию «глухой стене, по которой уверенно молотит боксер-ская перчатка. Все чисто, отморожено и конкретно»23.

Живописать — вослед уже не перестроечным «чернушечникам», а разочарованно модным западным интеллектуалам — мир как бордель, нужник и тюрьму, где место художника — непременно у параши.

Восхищаться, как еще треклятые шестидесятники восхищались, Че Геварой и барышнями-убийцами из «Красных бригад». Или, из нулевого уже десятилетия, такими интеллектуал-авантюристами, как Исраэль Шамир: «Его враги — американский империализм и компрадорская элита России, его друзья — палестинские партизаны, его цель — коммунизм»24.

Или предаваться своего рода спиритизму, вызывая то запредельное и потустороннее, ту бездну, которая будто бы таится и в народной толще, и в душе каждого русского (или, если угодно, российского) человека25. Не случайно ведь в синодик отцов-зачинателей новейшего отечественного радикализма — рядышком с энергетически мощным Прохановым, пишущим на уровне мировых стандартов Сорокиным, жертвенным Лимоновым — все чаще помещают тишайшего Юрия Витальевича Мамлеева, в произведениях которого совсем не пахнет революцией, зато «все затеяно ради того, чтобы мы, тривиальные представители «образованщины», могли как можно смелее заглянуть в несомненную бездну — нутро русского человека в его скрытом, «сверхчеловеческом» виде»26.

7

И это радует.

Хотя бы потому, что «по-хорошему кровожадные идеи»27 Юрия Витальевича никогда, хоть тресни, не овладеют сколько-нибудь широкими массами.

Значит, риторика риторикой, а радикальные идеи наших глянцевых мыслителей так, надеюсь, и останутся в пределах чистого художества или мазохистского жизнетворчества в пределах одной отдельно взятой судьбы.

Впрочем, они, мыслители, не исключая из этого ряда и Проханова, похоже, и не хотят, чтобы потрясения хоть краешком задели грешную действительность. На что уж вдохновенный искатель бури Дмитрий Быков, но и тот в превосходной, кроме шуток, статье о Блоке предупреждает слишком доверчивую публику:

«И нас не слушайте, когда мы накликаем бурю или проклинаем либерализм: мы художники, а следовательно, не либералы, — но вы люди, а следовательно, не должны слушаться художников. Блок — для подростков и поэтов, для взыскующих града, для кого угодно, — а вовсе не для руководства к действию»28.

Поэтому и опасность, какую (см. эпиграф к статье) несут в себе свободные радикалы, угрожает не столько обществу, сколько искусству, вернее, общераспространному представлению об искусстве.

Она в заново воспроизводящемся и имеющем в России как минимум вековую историю противопоставлении романтического художника сытой, тупой и самодовольной толпе, то есть, виноват, нам с вами. Она, эта опасность, в плохо подтверждаемом историко-культурными фактами, но все шире и шире тиражируемом убеждении, что подлинное искусство — только и исключительно преступание нормы, всегда экстрим и обязательно провокация, хулиганство, вызов и выпад.

Тон задает, конечно, газета «Завтра».

«Если ты хочешь добиться чего-то в литературе, в массовой ли, или же в самой интеллектуальной, первым делом откажись от лживой буржуазной политкорректно-сти, и ты победишь!» — трубит, обращаясь к молодым писателям, Владимир Бондаренко29.

«Плата за недостаточный радикализм — творческая импотенция. Сильные, красивые и адекватные вещи делают исключительно экстремисты», — убеждает кто-то из бондаренковских единомышленников30.

Да и издатель «Ad Marginem» Александр Терентьевич Иванов совсем не плох. «То есть литература, на ваш взгляд, не должна быть сладким пирожным или другой «духовной пищей», а должна быть бритвой, ножом, режущим по живому? — спрашивают у него, а он преважно отвечает: — Конечно. Только такая литература в современных условиях имеет право на существование. Все остальное, если говорить по большому счету, — несерьезно»31.

А где «Завтра», там и лихие консерваторы из «Консерватора-2», и скорый на ногу Лев Данилкин из «Афиши», и ученые вьюноши из «Критической массы», и славные ребятки из «Птюча», «Хулигана», экслибрисовской «Свежей крови». «Именно крайности, как доказала наука, создают природу, ведь и сама жизнь — патология, отклонение от мертвой Нормы», — философствует красивый, двадцатидвухлетний Сергей Шаргунов32, и он ли один?

Я не готов, разумеется, на основании все более явственно обнаруживающегося родства эстетических позиций газеты «Завтра» и газеты «Ex libris» называть последнюю «желтовато-коричневатой», как это не без остроумия предлагает Олег Лекманов33. Я плохо, признаться, верю в то, что проект по радикализации российского общественного мнения удастся с таким же успехом, как недавняя реставрация советского Большого Стиля, затеянная, если кто помнит, все теми же забавниками-интеллектуалами и увенчавшаяся, тут уж все помнят, гимном С.В. Михалкова. А вот в то, что вскоре люди (писатели и читатели) с консервативными эстетическими вкусами будут выглядеть архаистами, — верю вполне.

И бог с ними, с сивогривыми, 40—50—60-летними менеджерами новой литературной моды; они знают, что творят.

А вот совсем молодых жалко. Им еще творить. В среде, заведомо агрессивной по отношению ко всему естественному, здоровому и нормальному. Там, где надо кричать кикиморой. И где побеждает, да и то не обязательно побеждает, только тот, кто крикнет громче и круче свернет себе язык.

И ведь «среда эта, — как заметил Александр Агеев, — постоянно самовоспроизводится, и туда со страшной силой тянет литераторов — особенно среднедаровитых. Движет ими великий соблазн творить не тексты, а историю, а поскольку на дворе у нас очередной рубеж веков, то есть традиционное время сближения «литературы и революции», ужо начитаемся...»34.

8

Да что там «ужо» — уже читаем.

И тут надо бы наконец объяснить, отчего, говоря как-никак о литературе, о писателях и мыслителях, я ссылаюсь почти исключительно на пестрый сор заметок, интервью, эссе и статеек в легконогой периодике, а не цитирую, как положено, художественные книги наших свободных радикалов.

Причина проста: таких книг нет. Или, — вычтем тех, старшеньких, авторов, которые и так уже всем известны, — почти что нет.

А в тех, что есть — как, например, в романах и стихах Дмитрия Быкова, — действие разворачивается в совсем иной плоскости, чем та, в какой непринужденно гарцует фельетонная (в старинном смысле слова) мысль их автора.

Либо художественная логика впрямую опровергает то, что авторами было изначально заявлено как выпад и вызов, — например, идеология скинхедства, как в ярком романе Сергея Сакина «Умри, старушка», или сладкая наркотическая дурь сегодняшней богемы, как в занимательной повести Сергея Шаргунова «Ура!».

Остальное же — романы А. Цветкова, Д. Пименова, В. Козлова, Д. Волчека, Маруси Климовой, стихи Шиша Брянского и Я. Могутина, иное многое, где идеология эстетике вполне тождественна, — не только цитировать, но и читать неинтересно.

Отчего?

Да оттого, простите, что эти авторы, как Агеевым и было сказано, средне-, а чаще так и вовсе малодаровиты.

Вот беда-то.

Впрочем, легко обходимая, почти никем не замечаемая, так как — еще раз вспомню слова заезжего галериста Тиля Данана — «в современном мире процесс маркетинга искусства стал гораздо важнее, чем сам художник, сама культура, самое искусство». И соответственно, легко отзываясь (и покупаясь) на удачные маркетинговые ходы, успешные пиаровские акции, ловкое и эффектное изложение автором своих взглядов в заметках и интервью, требовать их подтверждения художественной практикой мало кто будет из наших ленивых и нелюбопытных соотечественников.

Да и ни к чему это. Знакомства с газетными интервью и заметками каждому из нас вполне ведь достаточно для того, чтобы сделать вывод, основанный на собственных априорных убеждениях.

Либо о том, что свободные радикалы — знак глубокой порчи, напущенной и на наше общество и на нашу культуру.

Либо о том, что «леваки — не балласт, а противовес», необходимый «для нормального функционирования любого общества», и что «все громче раздающиеся и в России голоса «новых левых», подражающих своим западным товарищам, означают таким образом вестернизацию не только социального, но и культурного ландшафта»35.

Что же касается автора этих строк, то...

Проявив, мне кажется, как и положено либералу, преизрядную снисходительность, лично я, как опять же положено герою оговорочки, склоняюсь к выводу, неизящно, зато точно сформулированному в медицинском учебнике:

«Хотя свободные радикалы вредны для организма, небольшое их количество эффективно борется с бактериями и вирусами. Проблема возникает тогда, когда множество образовавшихся радикалов выходит из-под контроля и начинает атаковать само тело».

Как это было — самый яркий пример миновавшего столетия — с парижскими студентами весной 1968 года.

Доживем ли и мы до этакого?

Или — бог не выдаст, свинья не съест?

1 «Консерватор», 21—27.02.2003.

2 «Ex libris Независимой газеты», 27.02.2003.

3 «Завтра», 2003, № 1.

4 «Лет через десять, — провидчески замечает Кирилл Якимец, — нынешние молодые вполне могут объявить себя сталинистами — и при этом не оказаться маргиналами. (...) Скоро сталинизм в России станет аналогом французского голлизма. Разрабатывать эту идеологиче-скую золотую жилу нужно начинать уже сегодня» («Русский журнал», 27.02.2003).

5 «Огонек», 2003, № 22.

6 «Новый мир», 2001, № 12.

7 «Ex libris Независимой газеты», 19.06.2003.

8 «Консерватор», 25.04—1.05.2003.

9 «Консерватор», 28.02—6.03.2003.

10 «Завтра», 2002, № 46.

11 «Время МН», 22.02.2003.

12 «Время МН», 23.06.2003.

13 Это когда, например, Слава Курицын на чтения в свою честь зовет сразу и Марата Гельмана, и Александра Проханова, и те ничего, друг друга совсем не сторонятся...

14 «Ex libris Независимой газеты», 16.01.2003.

15 «Консерватор», 31.01—6.02.2003.

16 «Консерватор», 28.02—6.03.2003.

17 «Огонек», 2003, № 20.

18 «Литературная газета», 5—11.03.2003.

19 «Консерватор», 16—22.05.2003.

20 «Ex libris Независимой газеты», 30.01.2003.

21 Кстати сказать. Недавние события в Ираке, а именно потрясающее безразличие, с каким тамошние мусульмане отнеслись к падению обожаемого вроде бы Саддама и всего круга ценностей, какие он олицетворял, заставляют и нас с сильным сомнением отнестись к тому рвению, с каким иранские мусульмане будто бы откликнулись на распоряжение аятоллы Хомейни.

22 «Новая русская книга», 2000, № 2.

23 «Ex libris Независимой газеты», 27.02.2003.

24 «Ex libris Независимой газеты», 30.01.2003. «Вот, — чуть-чуть смущаясь, подтверждает и консервативный рецензент шамировской книги «Хозяева дискурса», — такой странный симбиоз получается — с Лениным в башке и с Талмудом в руке. Зрелище, прямо скажем, не самое вдохновляющее. Но все-таки более пристойное, нежели сытый и самодовольный обыватель или трусливый транслятор «общечеловеческих ценностей» («Консерватор», 21—27.02.2003).

25 «Вот вам, — говорит Дмитрий Быков, посмотрев телеверсию «Идиота», — и сущность русского выбора: либо здравомысленный либеральный атеизм — либо вера со всей ее непред-сказуемостью и зверством; а синтеза никакого нет, и третьего не дано. (...). Ну и что делать человеку, живущему в такой стране? Да ничего особенного. Любить бездну. Смотреть на всех с кроткой, не от мира сего улыбкой Миронова-Мышкина, целовать, гладить и искренне гордиться, когда весь остальной мир говорит, что ты идиот» («Огонек», 2003. № 20).

26 «Консерватор», 28.02—6.03.2003.

27 Там же.

28 Д. Быков. Блуд труда. Эссе. СПб-М.: «Лимбус Пресс», 2002, с. 105.

29 «Завтра», 2002, № 39.

30 «Завтра», 2003, № 1.

31 «Завтра», 2002, № 46.

32 «Ex libris Независимой газеты», 30.01.2003.

33 «Вопросы литературы», 2003, № 3, с. 349.

34 А. Агеев. Газета, глянец, интернет. М., «НЛО», 2001.

35 «Еженедельный журнал»28.04—4.05.2003.



Пользовательское соглашение  |   Политика конфиденциальности персональных данных

Условия покупки электронных версий журнала

info@znamlit.ru