|
|
|
Елена Тиновская
Малинник
* * *
Я думала — когда туманны небеса —
Бесплотны дерева, фигуры и предметы,
Синеет дальний лес, размыты силуэты,
Но здесь, в Германии, иные чудеса.
Прямые линии и острые углы,
Зелёный постамент и конная фигура
Отчётливо видны на фоне белой мглы,
И весь пейзаж вокруг не живопись — гравюра.
Германия проста. Её серьёзный взгляд
Бесхитростен и прям, серо-голуб и ясен.
И всё-таки глядишь на пару лет назад,
Где был твой скудный мир бесформенно-прекрасен.
Ты не пошла за мной, сестрица-нищета,
Осталась в тех полях, где пятна акварели,
Где был мой бледный ад, где дни мои сгорели,
И в памяти провал — не помню ни черта...
* * *
Малинник рос по правой стороне,
Как раз на месте дома-погорельца.
Дом пережил пьянчужку-земледельца,
Но был пожар, и сруб пропал в огне.
Я помню, как боялась в час ночной
Упасть в руины ямы овощной —
На дне гнилые доски и вода,
Не приведи Господь попасть туда.
Случись такое, кто б меня достал?
Ведь даже дядя Коля перестал
Искать там косы ржавые, замки...
Сто лет не заходили земляки
На кладбище, где в роще над рекой
Домовладелец отыскал покой.
* * *
И, помогая грузчикам-таджикам, с утра грузить мешки с моим товаром в тяжёлую железную тележку, чтобы со склада вывезти на рынок, остановился дух перевести... Зубами он открыл бутылку пива и сразу половину выпил залпом и вдруг сказал: — А Нобелевских премий нам не видать как собственных ушей. Тут знаешь что...У них своя ментальность, они живут другой какой-то жизнью, и что за дело умным европейцам до наших дел, а нам до их забот? Когда я оказался в Роттердаме с Учителем — а он сильней, чем Бродский —...Мой друг хотел мне что-то рассказать, но тут таджики повезли тележку, и вдруг она попала колесом в какую-то неровность тротуара и встала, словно вкопанная в землю. Таджики стали рваться и пыхтеть. Он пробурчал: — У чурок неполадки! Сейчас они, в натуре, надорвутся!!! Держи бутылку, помогу парням — ...Недаром он когда-то был спортсменом и чемпионом города по боксу — тележка постепенно подалась, продвинулась сначала юзом, боком, потом уж прямо... Я пошла вослед, в одной руке табличка «ДЖИНСЫ-БРЮКИ», в другой бутылка пива и пакет. Я бормотала:
— Бунин, Солженицын, Иосиф Бродский, Пастернак, а ты так молод...
Глянул на меня сердито:
— Иное время и другой расклад! —
И вот полгода я живу в Европе. Приятнейшие люди — европейцы. Уж я их начинаю понимать, они меня, как могут, понимают, но, к сожаленью, я — всего лишь я... Вот если б он! Он самовольно умер. Важней всего, о чём он говорил, важней, чем нищий заповедник детства — стремительный полёт вперёд и вверх!!! Он бросил нас, и Нобелевских премий нам не видать как собственных ушей... лет сто.
А он бы лет через пятнадцать мог получить, да, видно, не судьба.
* * *
Я научилась просто, тихо пить —
Не всклянь, а ежедневно понемногу
И в слёзных письмах матушку просить,
Чтоб не ходила часто на дорогу,
Когда горит зелёная звезда,
Не знаю почему, в душе поэта
Рождается иллюзия тогда,
Что над дырявым тентом — море света,
И только не доходит он до нас...
Для лучшей цели Господин начальник
Его хранит. Я зажигаю газ.
Я ставлю чайник.
* * *
Дворами тёмными ходил-
Бродил придурок.
Дышал отравою, смолил,
Сосал окурок.
В те дни пришла к нему беда
И навалилась,
Но всё, что было с ним тогда,
Потом забылось.
Он через год туда попал
И сразу вспомнил,
Как «лоханулся», как «попал»,
«чего исполнил».
А месяц на небе дрожал
И усмехался...
И шёл он прочь, почти бежал —
И запыхался.
* * *
В вечернем воздухе роится мошкара,
Мешает посидеть на улице спокойно,
А утром некогда, днём мертвенно и знойно,
Стемнеет — ужинать, а там и спать пора.
Где низкие холмы, там поздно гаснет день.
Оставишь огород, присядешь на ступени
Крыльца, локтями упираешься в колени
И смотришь на закат, пошевелиться лень.
Жаль, что от дома не видна река.
Но ничего, зато видна дорога.
За птичником она даёт крюка,
А там на Запад до Сухого Лога
Идёт. Я пару раз бывала в тех краях.
Вот только вспоминать об этом неприятно.
Замужество, развод, сам путь туда-обратно...
На свете всё легко, да только на словах.
Отсюда слышно как река шумит,
Она внизу, и до неё подать рукою —
Соседский дом стоит на круче над рекою,
Ещё почти светло, а свет у них горит.
Был долгий трудный день. Мне нынче сон без снов
Приснится. Всё равно в забвении глубоком
Я помню кое-что, я вспомню, что под боком
Дорога и река петляют меж холмов.
Скользя сквозь тьму во тьме, в полёте одиноком
Я вспомню, как они петляли меж холмов.
* * *
М. и В. Петровым
Летом лётная погода
Щеголяет в галифе,
Чья там АУДИ у входа
В «Театральное» кафе?
Словно нет другого места —
Не нашлось на карте им —
Умыкнутая невеста
С похитителем своим.
Мимо окон ходят люди:
Молодые, старики...
Нам уже несут на блюде
Золотые шашлыки.
Золотые, как когда-то...
За столом напротив нас
Пьют мордатые ребята
За Кавказ и за спецназ.
Ты глядишь на них глазами
Настороженными и
Быстро трогаешь руками
Косы чёрные свои.
Не боись, никто не тронет!
И уже твоя родня
Не отыщет, не догонит,
Не отнимет у меня.
Летом лётная погода
Щеголяет в галифе.
Чья там АУДИ у входа
В «Театральное» кафе?
Словно нет другого места —
Не нашлось на карте им —
Умыкнутая невеста
С похитителем своим...
* * *
На станции никто меня не встретил
Мой поезд укатил на Ольденбург.
К восьми часам проточный свет не светел,
И в небе напортачил демиург.
Все по домам, посёлок в полудрёме,
На том конце, где сумерек провал,
Включили красный свет в публичном доме —
Там дальнобойщик фуру парковал.
И в двух кварталах меж балконов белых,
Как бы огню багряному в ответ
В Сеньорин-доме (в доме престарелых)
Зажегся жёлтый осторожный свет...
И дождь пошёл... Сквозь дождь перекликаясь,
Два све’тились непарные огня,
Лучами разномастными касаясь
Одной заботы в сердце у меня.
Простишь Ты нас?Мы весело летаем,
Шалим, не всматриваемся во мрак.
Мы — ласточки, мы в воздухе хватаем
Все радости земные кое-как.
Но страшно нам, что ласточка слепая
Потом взлетит над пегой сединой...
Всем светит та квартирка небольшая,
Где старятся герр Кауфманн с женой,
Пока электрочайник закипает.
Пока, к столу пристроившись бочком,
Его старуха сидя засыпает,
Забыв своё вязание крючком,
Он смотрит в ночь, где ливень хлещет сдуру
По лужам, по деревьям и кустам,
Брусчатку моет, поливает фуру
До света припаркованную там.
Ганновер
|
|
