Галина Ермошина

Кто zdes’?

“Людей, которые пишут рецензии, я хотела бы презирать. Но я не знаю, как это делается и как надо правильно презирать” (Елизавета Мнацаканова).

Наука правильного пре[при]зрения вряд ли когда-либо кем-либо будет освоена. То, что выглядит правильным по отношению к одному предмету, может оказаться совершенно неприменимым к другому. Журнал, издающийся в Новосибирске с 2001 года под редакцией Игоря Лощилова и Андрея Щетникова, презирать никого не собирается. Существующие тексты настолько разнообразны, что можно выбрать среди них вполне достойные и внимания, и рецензии. Среди авторов журнала есть люди, живущие не только в Новосибирске, но и в Екатеринбурге, Москве, Ростовской области, Петербурге, и даже в некотором зарубежье — Запорожье. Вообще, любой литературный журнал провоцирует на сравнение его пространства с существующим литературным пространством. Как маятник, отклонение которого в ту или другую сторону доказывает наличие земного тяготения, так и существование литературных журналов свидетельствует о существовании литературного процесса.

“Проза. Поэзия. Опыты” — вполне традиционное деление текстов внутри журнала, если под “опытами” понимать нечто неустоявшееся, новое, домашнее задание для прослушавших теоретический курс. Наиболее привлекательными оказываются опыты Елизаветы Мнацакановой, разговаривающей о книге А. Очеретянского “The Jewish Letters”, в которой он “графически манипулирует с буквами (Древне?) Иудейского Алфавита, и в каждой букве изображено нечто такое, что мне напоминает нечто...” Вот об этом нечто и идет разговор в рецензии.

Для Мнацакановой важно именно это — увидеть в изображениях свое личное пространство, которое пересекается не только с иудеями всего мира, с алфавитами всего мира, а с тем, что возникает на периферии восприятия, — деревенская улица, сон, горячий песок, низкий поклон. То есть — создавать свой собственный мир, опираясь на тот, что увиден автором. В качестве цитат — изображения букв. Это попытка записать состояние читающего книгу, взгляд в глубину страницы, буквы, погружение в текст, не боясь утонуть или потерять сознание. Текст Очеретянского в зеркале взгляда Мнацакановой обрастает теми самыми ненужными и незначительными подробностями, которые, собственно, и являются главными для читательского восприятия любого текста. И, конечно же, рассказ о книге неизбежно размыкается в сторону обморочного речитатива собственного голоса, когда рецензент переходит в чистое камлание, говорящее, тем не менее, о рецензируемой книге гораздо больше, чем связная речь. “...и медленно... и медленно... узоры складывают... складывают... что-то знакомое звучит издали... невнятно... звук... ведет... руку... звук... превращается... в... знак... превращается в линию, линия — в узор, узоры соединяются... складываются... сходятся кругами... расходятся... вот бумага... бумага... тоже... двигается... вот... бумага... на бумаге... зажглось... зажглись... сошлись... зажигаются... слепят... ослепляют... светятся... светят... светят... светят...”

Совершенно другая версия происходящего, вернее, способ его описания у Владимира Назанского в его “Номадах”. Так древние греки называли кочевников. Большие фрагменты посвящены подробному пересказу учебников истории, которые пишутся известно каким стилем. Автору нравится описывать свое движение в пространстве. Но это движение слишком тяжеловесно, слишком напоминает о необходимости отчета перед... не знаю кем. (Точно, что не перед Богом. А парткомов давно нет.) Постоянное ощущение, что автора гнетет, прижимает к земле какое-то чувство долга и пишет он не потому, что это необходимо для него лично, а потому, что заставили, потому что — надо. Затверженное с оных времен “ни дня без строчки”? “В зимние сибирские сумерки мы будем вспоминать твое солнце, плеск воды, купола храмов и мечетей, минареты и крик муэдзина, аромат шашлыков и шумную толчею улиц. А тягучая скорбь непонятной турецкой песни будет бередить душу снова и снова”. Ну, конечно, что еще можно вспомнить о Турции... Только то, что есть в любом путеводителе.

Андрей Филимонов в рассказе “Ошибка” продолжает вечную тему российского алкогольного таланта. Бесцельное брожение по городу непризнанного художника в похмельных слезах и соплях в поисках смысла жизни. Не проще ли бросить пить? Воспринимается как неудачная пародия на “Москва — Петушки” с довольно ироничной и несколько злой моралью.

Персонаж рассказа Александра Крамера занят разгадыванием потайного смысла псевдомистической рукописи XIX века, напоминающей издевательский бред шизофреника. Глюки компьютерной кодировки? Еще один способ виртуальной жизни в реальности? Или просто пародия на литературный прием, когда автор делает вид, что не отвечает за то, что сам написал?

Тему виртуальной жизни в неограниченном компьютерном пространстве продолжает замысловатая медитация Романа Кривушина “Смерть Деррида”. 11 сентября в Америке с точки зрения зеркальных рефлексий автора и деконструкции Деррида. “Но если бы он продолжал смотреть в зеркало дольше, дольше, еще дольше, он бы увидел совершенно невозможный в действительности ритуал (биологический процесс) раздвоения по медиане тела, когда полушария мозга начинают отдаляться, и в промежуток рушится погребальный, русской белизны, пугающе родной снег”. Красиво. Легко. Изящно. Написано 15 сентября 2001 года. Практически неограниченные возможности реконструкции прошлого с использованием трансформеров мировой культуры и виртуального “Лего”. Главное, помнить, что “Game over” относится только к данной игре. Потом можно будет загрузить другую. Боюсь, что следующей окажется “Норд-Ост”.

Блестящие переводы испанца Сесара Вальехо Андреем Щетниковым. “И разве не безнадежнее всего на земле совершенная невозможность радостному человеку быть несчастным и доброму человеку быть злым?”

Любопытная подробность: из шестнадцати авторов журнала пятеро закончили технические вузы. Так, математическое мышление Бориса Шифрина позволяет ему не сбиться с четко обозначенной темы, не уйти в параллельные пространства. Даже если это происходит во сне. Им создана странная логика — логика сна и забивания гвоздей. Читателю можно попытаться взглянуть на это с точки зрения Фрейда.

Особняком стоят стихи Александра Месропяна. Правда, в тянущихся, ветвящихся строчках слишком угадывается присутствие Бродского. Автор пытается быть холодным и отстраненным свидетелем процесса, но это ему не удается, процесс затягивает, зеркала разбиваются и руки оказываются теплыми, живыми. Привлекает именно это состояние противостояния с самим собой, не показное, искреннее. Мир близок и спокоен, немного устал, но он свой — на расстоянии вытянутой руки. Его возможно полюбить и прикоснуться, он не отодвинется. Очень внимательный доброжелательный взгляд, направленный внутрь самого себя и собеседника. В собеседниках — сентябрь, понедельник, рождество, снегопад. Простые и странные вещи.

В незапамятном городе — 
                   столь деревянном, что звук,
скажем, хлопнувшей двери прозрачен 
                                 до дна и протяжен,
как старинные письма — 
                     я жил так недолго, что даже
не успел полюбить утлых улиц 
                            врожденный испуг:
то звезда упадает, то лает собака, 
                               то вдруг
поезд мимо идет — и посуда 
                            в окрестных буфетах 

Дарья Суховей раскручивает двойную спираль современного бытия в режиме “или — или”, на кромке существования и несуществования. Привлекает возможность не просто не быть, а стать прозрачной, отсутствующей явно, но обладающей голосом и слухом. Все это трансформируется в некое раздвоение, еще не там, но уже не здесь. Неуютно, неспокойно, но иначе — не получится дышать. Мир опасен, и необходимость все время быть в напряжении может довести до потери ориентации, когда не доверяешь никому.

Авторы могут свободно двигаться во времени и пространстве, другое дело, что пространство может замыкаться только в пределах чистого листа бумаги, или быть связанным с возвратно-поступательным движением маятника, или оказаться кружением стрелок по циферблату, оставаясь все-таки в плоскости, у которой есть право и лево, есть верх и низ, но нет возможности из нее выйти, поэтому востребована только способность наблюдать.

Загадочный новосибирский журнал, у которого на обложке значится: “Выпуск 1. Сентябрь-октябрь 2002”, а на титульном листе — “Выпуск 1 (апрель 2002)”. Но, может быть, такая несогласованность времен — не шуточки корректора, а совершенно определенно заявленное отторжение линейного времени и подключение к вспыхивающему пунктиру такого его проявления, для которого времена года — неважная и ненужная подробность? И маятнику ведь все равно — в ту сторону или в другую. Главное, чтобы обе эти стороны были, и то, что считается возвращением, можно было рассматривать как переход в другое измерение пространства, где тоже возможен вопрос: “Кто здесь?”. Здесь ставится точка. А теперь можно начинать презирать рецензента.

Галина Ермошина