Александр Люсый

Поль Вирилио. Информационная бомба. Стратегия обмана

Как будто бы новый Одиссей пытается здесь не ускользнуть, но опознать нового циклопа с единственным и всевидящим (теленаблюдающим) глазом. Того, кто стал главным господином в “черном ящике” пещеры, все хуже скрывающей близкий закат истории, которая стала жертвой собственного болезненного стремления к полному завершению.

Или новый Гамлет решает текущее глобальное “Быть или не быть?”: “Что мы выберем: медленную и осмотрительную, обусловленную географическим положением демократию, по типу прямой демократии собраний швейцарских кантонов, или же медиатизированную live-демократию, по образцу измерения рейтинга аудитории коммерческого телевидения или проведения опросов общественного мнения? Проблема, стоящая перед нами сегодня, не что иное, как проблема непосредственности и мгновенности в политике. Откажемся ли мы от власти человека над своей историей, подчинимся ли мы авторитету машин и тех, кто их программирует? Увидим ли мы механическую передачу власти политических партий электронному или еще какому-нибудь оборудованию?” Тут же невольно задаешься своим вопросом: а есть ли он, действительный выбор?

Две вошедшие в эту книгу работы одного из ведущих современных французских философов составляют дилогию добротной консервативной реакции на новейшие глобалистские реалии во вполне традиционном “закатно-европейском” жанре.

Уподобляясь также и новому Освальду Шпенглеру, Поль Вирилио предлагает качественно новое — убойно-органическое — членение истории. “…Если информация — это третье, после массы и энергии, измерение материи, то каждый исторический конфликт оказывается приручением одного из измерений. Война массы велась со времен великих нашествий античности вплоть до появления огнестрельного оружия. Война энергии началась с открытия пороха и закончилась изобретением атомного оружия и разработкой сверхмощного лазера. И наконец, информационная война обобщит то, что было накоплено годами шпионажа и полицейской слежки, и преобразует в предельную скорость “мировой информации”. Вирилио не то чтобы отрицает при этом реальность классовой борьбы, но рассматривает последнюю как фон более глубинной “физиологической войны” человечества против человека. Эта война сейчас вступила в стадию “эндоколонизации”, т.е. колонизации пространства-времени живой материи, в ходе которой уже осуществлено картографирование генома. Философ изобличает подготовку “чистой войны” без воспроизведения некоторых форм живого, где результатом будет “торжество биократии”. И так называемый постмодернистский период стал временем концентрации всевозможных опустошений.

Современная наука, констатирует Вирилио, сбивается с пути истинного, занимаясь роковым смешением научного исследования и поиска эффективных средств выражения, уходя от собственных философских принципов и все более становясь технонаукой. Трагедия сделавшегося вдруг информационным познания состоит теперь в том, что технонаука превращается в массовую технокультуру и больше не ускоряет историю, а порождает лишенное всякого правдоподобия, головокружительное “ускорение реальности”. Если во времена Коперника и Галилея научные исследования были “наукой установления” относительной истины, то сейчас технонаучное исследование превращается в “науку устранения” этой самой истины. Ведь информация определяется не содержанием сообщения, а его скоростью (медленная подача информации недостойна теперь и называться-то “информацией”, становясь обычным шумовым фоном). Информация (лишенная в глобальной сети контекста) в конечном счете перестает отличаться от дезинформации. Последняя осуществляется сейчас не утаиванием, а информационной перегруженностью, устанавливая цензуру Сверхинформации. Наступила эра Глобального Информационного Превосходства, когда благодаря информационной бомбе, в отличие от ядерного оружия, качество непредсказуемого урона будет важнее, чем геофизический масштаб или численность населения.

Вирилио устанавливает сам факт существования мировой дромосферы (от греч. “дромос” — бег, состязание). Дромосфера знаменует исчезновение географии (“здесь” больше не существует, а остается только “сейчас”) с закатом государства-нации и концом космизма (с символическим демонтажом первого небесного монумента — станции “Мир”). Возрастающая неопределенность по отношению к будущему международных пилотируемых станций означает конец “внеземного” путешествия нашего поколения и передачу эстафеты астрофизикой биофизике, хотя на смену мифа 30-х годов о “летающей нации” и пришел миф о нации “в невесомости”, парящей нации (над Косовом). Происходит в дромосфере и распад темпоральности. Вместо открытого в XVIII веке “глубинного времени” многих миллионов лет открывается поверхностное время дромологической реальности-эффекта. “После времени-материи твердой геофизической реальности мест наступает время-свет виртуальной реальности, вязкой и изменяющей саму сущность длительности, вызывающей тем самым искажение времени и ускорение всех реальностей: вещей, существ, социокультурных явлений”. Устанавливается мировое время прямого включения, непреходящего настоящего, растворяющего историчность вечного prйsent continue. Когда-то “настоящее” было осью симметрии проходящего времени, но теперь его вездесущий центр взял под полный контроль жизнь “развитых” сообществ, готовящих не более не менее как первую мировую временную войну, вернее, первую войну мирового времени, “реального времени” обменов между объединенными сетями. Дромосферный рынок — это рынок для взгляда, основанного на торговле видимым. Дромосферный госстрой — это рефлекторная демократия с невиданным даже при тоталитарных режимах единомыслием и автоматизацией ударов по противникам этого единомыслия (шагом к чему становится нынешняя Светская Священная Война как проявление фундаменталистского “долга вмешательства”).

Вирилио предпринимает поистине героическую попытку успеть за дромосферным ускорением, интегрировать в адекватной оперативной непосредственной гносеологии — дромософии — новейшие мировые реалии. Он называет конфликт в Косове первым конфликтом прав человека, началом эпохи этических чисток, способных вытеснить этнические. А бомбардировка телевидения в Белграде означает для него уже не войну образов по типу войны в Персидском заливе, но пришествие “полиции образов”, организацию единого рынка всемирного образного производства. Эти события он определяет как глобалистский путч, “то есть взятие власти а-национальной группой (НАТО), ускользание из-под политического контроля демократических наций (ООН) — от их осторожной дипломатии и особых судебных органов” — к экспериментальному правосудию. И все это — звенья замены естественного отбора искусственным, позволяющим с помощью биотехнологий завершить то, что не удалось специалистам по социальной инженерии.

Когда-то (в 1925 году) русский философ Сергей Булгаков в книге “Трагедия философии” писал о трагической обреченности всякой философской системы, пытающейся свести к какому-либо единству тройственный характер бытия как такового, ощущаемый в живом пульсировании обычного предложения с его подлежащим, сказуемым и связкой между ними. Каких-то качественно новых конкретных предложений и в смысле их содержания, и формы в дромософии Вирилио, увы, нет. Автор ограничивается констатацией prйsent continue.

Остается все же приветствовать вполне “дромософскую” оперативность издателей первой на русском языке книги Вирилио (впервые вышедшей в Париже в 1998 году).