|
Евгения Изварина
Облака удержат
* * *
Детство на длинных лямках.
Прописи под колы.
Позже — воздушных замков
каменные углы.
Локти, коленки сбиты,
де’ла на пять минут —
заживо айболиты
корочку сковырнут.
Родина
Над венком её, барвинком-вьюнком —
всё-то лезвия и грома’.
Ключевую воду она тайком
носит в смрадные терема.
...И плотами стёсаны берега,
и кричат ей с реки: «Сестра!
не вини себя, что была строга,
позови, коль нужда остра».
* * *
Залежалый снег на печных лопатах —
дикая вода, не с чем замесить.
В Праздник всех слепых,
но не всех горбатых,
велено — не спать, света не гасить,
в колокол звонить, глядя на дорогу,
и тогда придёт с юга человек —
то ли на беду, то ли на подмогу,
то ли просто так — не видал калек.
* * *
Простыли следы и просели полы.
Когда б мы остались здесь, — может,
лепили бы время из этой золы
как на душу ветер положит.
Сидели б на горке при свете дневном,
а то — у печурки в подвале
и время, кувшинчик с домашним вином,
по кругу бы передавали.
Ну вот, Ты смеёшься: короче поры
и нет, чем — над гробом амуры.
Сам знаешь, какие из нас гончары,
а хуже того — винокуры.
* * *
Снесли сторожку во дворе.
Деревья выросли большими.
На золотящейся коре
ты выцарапываешь имя.
Интрига шпаги и плаща
в дневном освистана спектакле.
Опоры ощупью ища,
всю ночь постукивают капли.
И стёкол сумрачная гладь
холодный отсвет не рассеет.
И плащ потёрт, и фехтовать
никто из наших не умеет.
* * *
Пошла игра, нагрели руки
на тёмном жребии земном.
И вспомнить не могли при стуке,
кого послали за вином.
С щелчка взлетала за монеткой
судьба — кому де повезёт...
А он вернулся с полной сеткой —
ещё и семечки грызёт.
Актёру
Попивал, погуливал, похохатывал:
шерри-бренди, деточка, всё — фигня.
В детстве же мне казалось: ты сам выхватывал
ассигнации из огня.
В детстве весь театр тебе в ноги облаком
падал грозовым — ты махал рукой:
«Вот вам ваша страсть по затылку обухом —
не хочу такой,
а другую знаю Настась-Филипповну:
с кровью указательным провёл по ножу,
с нею прогулявшись в аллею липовую,
по чьему сценарию — не скажу...»
На глазах мельчала роль. Не прощу тебе
те букетики в петлице и жилетку-дрянь.
Детство тополиными сорило парашютиками,
щекотало... — Господи, в такую рань!
* * *
Порхала бабочка, в сценический настил
впивался луч, пилось не хуже на свои...
За это самое и кубок отхватил,
как лорд угрюмый — за кулачные бои,
как тот, другой, что и с крылатыми
вась-вась, —
свою пикантную лелеял хромоту...
Жизнь не сложилась, а картинка удалась
татуировщику в Кейптаунском порту.
* * *
Холодает, знаете, — бабочки тихи,
сбившиеся в стаю...
— Вы, когда гуляете, — пишете стихи?
— Нет, я их читаю...
Спорные места эти неудачных книг —
на автопилоте...
Вы, когда листаете выцветший дневник,
хоть чего-то ждёте
от — увы и ах! — пересыпающихся пчёл,
ссохшихся без эха?
...Что с чужого голоса им лишнее прочёл —
больше не помеха.
* * *
Что стоило б мессы — не стоит труда,
и то — на плечах голова...
«Плодите детей, умножайте стада...» —
ты помнишь, чьи это слова?
Ты помнишь, как пьяный факир лопотал,
когда выводили его, —
«Огонь — холоднее всего, что глотал,
огонь — холоднее всего...»
* * *
Татьяне Линде
На мраморе — о Главке, Менелае...
А на воде проточной — напиши
о сгинувшем на заработках в мае,
о рубщике за стёртые гроши
и пильщике за гнутые пистоли,
расстриженном флейтисте, моряке,
родившемся для памяти и боли,
с песочными часами на шнурке.
Воспой, аэд, — шикарные обноски,
верёвочной подмётки серебро,
ночные по тревоге переброски,
ленд-лизовский коньяк в информбюро,
чудовищную ложь и крепкий посох,
ночной табак и джазовый винил...
— Ты сам на дополнительных вопросах
экзамен по античке завалил.
* * *
«Воблы ему, а воды — не давать,
сны окунуть в мотыльковую заводь...»
Вор не разучится воровать,
как и пловец не разучится плавать,
как попрошайка — тянуть из бычка
чад самопальный, осадок огульный...
«Мёда ему, а воды из бачка —
даже и думать забудь, караульный».
* * *
«То-то что не выгореть запределу,
не нарыть бессмертья, когда закат
золотит магнитолу, и липнет к телу
нереальных сумерек ацетат:
вывесок желе и ртутная их икота,
тепловозный чад, сползающий
на вокзал...»
Кто это сказал? — Не важно,
сказал кто-то.
Конченый человек сказал.
* * *
Виноватую — обух сшибёт.
А повинную — меч не сечёт.
А весна — где горяч на отлёт
быстрых капель обратный отсчёт.
А весна — где опричь суеты
городской — богородичный мёд
жёлтой глины, и когти клесты
рвут на север из жарких тенёт,
и не вылущить льда на заре
из петляющей смуглой травы
там, где волос в сухом серебре
с виноватой упал головы.
* * *
Снег ложился на кудри льняные
и вопрос уже не возникал
ой вы кони вы кони стальные
в королевстве разбитых зеркал
ой вы рощи-холмы-перелески
и заря твоя без подоплёк
на удавке на финишной леске
золотой вымпелок мотылёк
На 9 мая 2002 года
Мыла бабушка веранду.
Дядька чистил газыри.
Музыкантскую команду
муштровали до зари.
Дожимали-доводили,
материли сгоряча...
Мягче падай в чём родили
на отрепья кумача.
Жирный пепел, гуще падай,
маскируй мясную гарь.
Осади, бронзовозадый
агитатор и главарь,
конный хрыч, крутое порно,
враскоряку стремена!
Не латунная валторна,
не железная струна, —
выпевала пропаганду
хирургическая нить...
Музыкантскую команду
выносили хоронить.
* * *
Земное месиво, лязг и скрежет... —
прощайся загодя, певчий гость.
Лети, лети — облака удержат
полую косточку,
перьев горсть.
Свисти своё в колыбельных кущах,
а подкуют юбилей часы —
махни за нас, по земле снующих,
штрафной стопарь ледяной росы.
* * *
Самый лучший ты. Самый красивый...
А. Леонтьев
Некрасиво думать, что Разводящий —
Сам сидит в дежурке за кипятком.
Некрасивы комья земли, смердящей
замогильным тлением, холодком.
Что, — не ладаном? Некрасив обычай
чёрный креп закапывать в жёлтый ил
древних рек.
...И водка за труд мужичий —
тем, кто друга похоронил.
* * *
Мир — нежилому дому,
логову стылой мглы.
Дождь перебрал солому.
Ветер прибрал углы.
Вьюги метла стальная
просеку подмела —
чтобы страна иная
беженца приняла.
Чтобы иные стены
грели и берегли
сгинувшего со сцены,
сжёгшего корабли.
* * *
Светом слышат ангелы в стане Силоам...
Г. Сапгир
Земля известно слухом полнится
сверх меры на небо плеснёт
пусть кто из ангелов наклонится
хоть крыло ополоснёт
тогда лови заговори с готовым
гулким крошевом умыться ледниковым
покуда весь он слух продрогший свет щемящий
проси безропотно ответит а не тронь
пусть и напиться приходил а всё в палящий
одет он ветер и в пронзительный огонь
* * *
Ткнувшись в мяту-курослеп
у воды,
спи, паромщик, — чем не хлеб
за труды?
Через речку — грош цена
перевоз.
Спи, горячая волна
майских гроз.
Спи, зазноба-резеда,
засыпай...
А в Париже есть Звезда
и Распай,
ветер облачных террас,
царский мост...
Все там будем — в первый раз,
в полный рост.
Пьяный плющ
Пьяный плющ курортных балюстрад
раздвигать, блаженства озирая...
Это в душах — совершенный ад.
А снаружи — осязанье рая,
ароматы,
краски,
голоса —
полный бант, не углядишь, где криво...
А что душа? — Абстрактная крапива,
пустошь, фронтовая полоса.
* * *
...И корабль плывёт — будто кто зовёт,
тянет нерв, как из бруса — гвоздь.
Край тумана реем неровно рвёт,
виноградную давит гроздь.
Голубую зелень топтать, дробить,
запрокидывать в ночь огни,
ничего не брать, никому не быть
твёрдой почвою искони...
А когда в безветрии, на мели
угрожает махине течь,
призываются мёртвые из земли —
рядом встать и плечом налечь.
И твердеет лямка, мозоль смоля,
и кивает морской душе
якорями вспаханная земля
в семизвёздном пивном ковше.
Памяти Л.
1
Бросив плат цыганский на иконы,
брали-то пустяк казачьи жёны
за ночлег в станице под горой...
Голый кряж. Серебряные склоны.
Ниже — тень в расщелине сырой.
Выше — две дороги по-над пущей,
словно руки, на плечи легли,
чтобы парой слов на сон грядущий
звёзды перекинуться могли.
2
Оприходовав почту, вокзал, телеграф,
кто-то вышел, москитную сетку задрав,
на поверхность фронтальной погоды
«облом»,
где звезда со звездой говорит о былом,
и жаргон политический сводит скулу,
и охрип за своих петушок на колу.
* * *
Ехали на тройке с бубенцами
на сибирской водки этикетке
это чисто в сказке в каждой клетке
снег и пепел свёрстаны столбцами
вшит свинец под перья попугая
в сказке биология другая
ну а география всё та же
лёгкой лжи бредовой эпопеи
где колониальные трофеи
придавали вес любой поклаже
где катались в розвальнях с купцами
заедали водку бубенцами
* * *
Других счастливее подковы чалого коня
ну что вы что вы за кого вы держите меня
беру старьё даю советы делаю долги
тяну помалу с общей сметы Боже помоги
сухарь пристрою на колене в жмене шоколад
определённо всем до фени этакий расклад
а я и посуху гребу к вам бисова родня
передаю пароль по буквам жду четыре дня
На ночь глядя
На жуковатом мотоцикле
на поцарапанном олене
от непогоды как привыкли
в рыбацком полиэтилене
под визг и цокот в агрегате
по самых тридцать три несчастья
да вдоль по трассе вот те нате
ещё в тумане по запястья
о лунный ветер обжигая
ночного виденья ресницы
ещё одна уже другая
тень вавилонской колесницы
* * *
...И не то слова, что ведут сперва
за алтын торги...
До сырой проталины по дрова,
до кустов ирги,
до мостов сжигания по пятам,
до вообще основ
доживёшь сообразно летам, а там
и не надо слов.
Екатеринбург
|
