Леонид Шевченко

На печатной машинке паутина

С Григорием Саввичем автостопом
1
Где мир, который меня ловил?
— Отгремел железками, 
           махровую сирень вскормил,
профукал всё, что профукать мог,
повесил на шею сувенирный черепок
и разлёгся у моих ног.
Куда подевались 
              славные цеховые города?
Веснушчатые женщины, петушки из цветного льда?
Что же делать теперь, 
                   Григорий Саввич Сковорода?
Это я за терновый ошейник мир поймал,
отогрел его и новое имя дал.
2
Всякому городу нрав и права!
У этого города химерическая голова
в древнем гербе, а вокруг полевые венки.
Там производят ореховое мороженое, варежки и брелки.
Я был проездом, и я вернусь назад,
клянусь на Спинозе, это «божественных песней сад»!
3
Киев, Киев! — негде поставить печать,
на могиле Аскольда продолжает жалейка звучать,
вездесущий Пан умывается днепровской водой,
и рыбу ловит крестом Владимир Святой.
Другу Михаилу показывает город сей
Григорий Саввич, малорусский берендей.
Императрица зовёт в Петербург его,
Потёмкин сбился со следа его,
в степи ночует и материт его:
«Григорий Саввич, какая ты, братец, свинья».
На Золотых воротах череп, сосуд и змея.
Под Золотыми воротами травку щиплет коза.
И нельзя смотреть, потому что слезятся глаза.
Киев, Киев, арбузная корка на твоей голове,
костыль у тебя в штанине, протез в рукаве,
а в печерских пещерах тёмные реки текут,
и мумии партесный концерт поют.
4
Малороссийский тигр — 
                    последний экземпляр —
живёт под Харьковом в пещерах,
играет на колёсной лире и бандуре,
пьёт из беладонны отвар.
«Физиолог» молчит, «Бестиарий» врёт —
а малороссийский тигр колядки поёт.
Его навещает аист-монах,
аист-монах всегда нетрезв и весел,
а Григорий Саввич прячется в кустах,
на ниточку копчёное сало повесил.
Ловит тигра — не поймает никак,
ловит аиста — никак не поймает.
А мимо харьковский генерал-губернатор 
                                      проезжает
и благородной седой 
                 прославленной головой качает.
5
Приторные петушки, народные музыкальные инструменты,
костяные гребни,
беременные женщины, слепца Базилио колёсная лира.
Повсюду — потёмкинские деревни,
аист-колодец, расписные фигурки из козьего сыра,
а на воротах сцены Страшного нестрашного суда,
Иуда-младенец в ладонях Архистратига,
из фольги вифлеемская звезда
и в зарослях папоротника униатская книга.
6
На Слободской Украине 
                      бурелые помидоры,
почерневшие меловые горы,
и воют из-под земли 
                  заваленные шахтёры,
а в Киеве сидят министры
и кровь народную пьют из канистры,
а повсюду говорители и писатели 
                                кривды,
и ходют по рукам радужные гривны,
и вылазит из дула автомата
яблочный червяк на ученьях НАТО,
а Тарас Григорьевич, 
                    почитавший тебя немало,
у них заместо Тельца и Ваала.
7
Я был на дороге, 
                 которую вдоль и поперёк
исходил Григорий Саввич — 
                            харьковская «звезда».
Голубиный помёт, несладкий пирог,
пыльца растений, хреновый табачок —
вот что носил с собою Сковорода.
На Украине подсолнухи растут везде —
в ночной воде, на крыше, на бороде.
А как начнётся абрикосопад —
уноси ноги, латинист, коротышка, собрат.
Или стой на месте и не вешай нос —
черепаха убила Эсхила, 
                        тебя — абрикос.
						
         Молочная трава
		 
1
Был переполнен блаженством
райский сад Арсюши,
отец в белой рубашке
шёл по дороге.
А под камнем — клад.
Когда Арсения Александровича
ранило разрывной пулей под Витебском
и началась газовая гангрена —
жасмин ткнулся в его лицо,
хитрая птичка заклевала пшено.
Но отец погрозил пальцем
и сказал:
«Вымой уши, подстриги ногти,
покорми хромую кошку
и больше никогда не входи
в стеклянный дом
с бабочкой в руке,
никогда не говори на этом языке».
Операция прошла успешно,
потрудились на славу
кузнечики-хирурги.
2
Кожа вчерашнего дня 
                   под ногами валялась,
а женщина с длинным мундштуком 
                              смеялась.
Ну и пусть смеётся — 
                   она столько босоножек износила,
что остальное — ерунда, 
                       всё остальное — наважденье.
Была сирень. Сиренью завалило
дома и памятники титанам Возрожденья.
Кошка грелась у огня,
ситцевая старуха плевала с балкона.
И вот она — кожа вчерашнего дня,
рыбья чешуя, хвост дракона.
Играли на аккордеоне Куперена 
                              или Рамо,
и кто-то в тёмной комнате 
                          отмечал именины,
а почтальон принёс заказное письмо,
а в письме локон и глаз рябины.
3
На печатной машинке паутина,
и продавлена насмерть кровать.
Всё постирала Марина,
и нечего больше стирать.
Занавески, платки, одеяла,
платьев захватанных жуть.
Только этого мало —
надо ещё что-нибудь.
И капает в таз водица,
капает с потолка,
и женщина порхает
с распущенными волосами.
А герой-любовник с усами,
и командирскими часами,
и с орденом Красной Звезды
приносит ещё воды —
два полных ведра,
и говорит: «Пора».
4
И в комнату влетела стрекоза,
у стрекозы огромные глаза,
такая квинтэссенция всех глаз,
смотревших в спину в самый лютый час.
Ты на груди немного посиди,
растёт трава ночная на груди,
и сквозь ладонь, послушай, стрекоза,
прошла острейшая, но хрупкая лоза.
Она летает и не хочет сесть,
она не бабочка и не Благая Весть,
не смерть твоя, а просто дребедень.
Из света в свет. Из тени в тень.
Но почему ты не летаешь? Почему?
Из света в пламя, а из тени в тьму?
5
Покури трубочку в городе предков
в какой-нибудь комнате с клавесином,
где навалом голландской жратвы,
— всяких там куропаток и яблок.
Побеседуй с мастером цеха
городских вывесок,
подискутируй 
              с колбасником-протестантом,
погладь хозяйскую собачку.
Ты — умер.
6
Волосы спутанные, ракушки цветные,
божок ассирийский в платке носовом.
И дети орехи грызут ледяные,
и капли дождя на гербе городском...
А я — человек, мне бессмертье желанно,
поёт на воротах готический зверь,
Хозяйка-Гостиницы-Добрая-Анна
Изора откроет Антонио дверь.
Сиделка нащупает ниточку пульса,
не рухнет пред папским копытом 
                              Прованс,
и спустит холодную кровь Парацельса
какой-нибудь медик, заоблачный Ганс.
Волосы спутанные, долгое лето —
подсвечник пустой в этом доме чужом.
Откуда мне ждать молодца и адепта
хирурга-кузнечика с тёплым ножом?
Волосы спутанные, платки носовые,
и в спину знакомый, 
                     но пристальный взгляд.
А дети орехи грызут ледяные.
По Первой Мещанской
прошёл
град.
7
Двадцать седьмого мая
приехал на электричке Пан,
и грянули в Переделкино
труба и барабан.
Отец в белой рубахе
поднялся из-под земли,
взяли лопаты гномы,
фонарь зажгли.
У жасмина под камнем
стеклянная банка лежит.
У жасмина под камнем
клад зарыт.
Идут, идут отовсюду,
весёлое пьют питьё
русалки, скоморохи —
посмертное братство твоё.
Волгоград